Я опустила голову. Никогда.

— Но ведь это совсем другое! У человека есть право выбора: что сделать со своей жизнью, и никто не может его насильно в рай тащить. Эти люди решили уничтожить свою жизнь — как их заставить понять, что они не правы?

— Вот ты сама и ответила на свой вопрос, — воскликнул он. — На последнем цикле пребывания на земле человек также решает — осознанно решает — чем закончить свою жизнь. И если ему не хочется продолжения, — он пожал плечами, — это — его право. Как ты сказала, насильно в рай никто тащить его не будет.

— Да откуда же нам об этом знать? — чуть не взвизгнула я.

— Здравствуйте — пожалуйста, — искренне удивился он, — а мы зачем? Я же тебе говорил, что в момент отрыва от социума у человека появляется ангел-хранитель.

— А почему, кстати…? — Но, естественно, именно в этот момент мы и уперлись в забор. Скрипнув зубами, я замолчала. Ну, подожди — мы из этого парка не уйдем, мы в нем жить будем, пока я все не выясню.

Мы пошли назад. Он тут же вернулся к вопросу о комплиментах.

— Не знаю, — задумчиво произнесла я. Честно говоря, я уже вошла во вкус, отвечая на его вопросы. Они давали мне возможность задуматься о совершенно неожиданных вещах, и мысли эти четче формулировались, когда я высказывала их вслух. Вот и сейчас: мне всегда были неприятны комплименты, но почему?

— Когда меня хвалят за хорошо сделанную работу, я не возражаю. Я даже благодарна. Люди оценили мой труд, признали мой успех. Но когда они по поводу внешности сопли начинают распускать… — Я поморщилась. — Вот на днях в маршрутке было: «Приятно уступить место такой красивой девушке». Ты чего фыркаешь?

— Я помню. — В глазах у него опять… нет, не чертики, херувимчики игривые запрыгали. — Я тогда люк дернул, вот он голову-то и поднял — тебя увидел, место уступил.

— Так это я из-за тебя на такое нарвалась? — У меня уже рука поднялась, чтобы его стукнуть, но я сдержалась. — Во-первых, я — не красавица. — Опять фыркает. Мог бы, между прочим, и не согласиться. Из вежливости. — Но предположим, что такое говорят действительно красивой женщине. Но ведь она родилась красивой — в чем ее-то заслуга? За что хвалить? Это — то же самое, что за темные волосы или маленький рост комплименты отвешивать. Как бы тебе понравилось: Приятно уступить место такой брюнетке? Или — такой коротышке?

Он вдруг так расхохотался, что почти пополам согнулся. Я остановилась, вежливо пережидая приступ истерического веселья. Ну, и насколько же времени его прихватило? Я глянула на часы… и остолбенела.

— Слушай, давай, когда до входа доберемся, зайдем в кафе. Уже пять часов — то-то я смотрю, что есть хочется.

Он тут же выпрямился и ехидно вскинул на меня бровь. Вот пусть только попробует про завтрак вспомнить! Я же из-за него голодной осталась! Кстати, вот об этом спросить я забыла….

— В кафе, говоришь? — задумчиво произнес он. И вдруг хитро усмехнулся.

— А сколько денег тебе нужно?

— Да у меня есть деньги… — начала было я, но он опять рассвирепел.

— Я спросил, сколько денег тебе нужно, а не сколько у тебя есть! — рявкнул он. — И не смей больше даже заикаться о своих деньгах в моем присутствии. Сколько?

Я прикинула, сколько денег лежит у меня в сумке… Черт, я же ее дома оставила! Они же там милицию вызовут, в этом кафе! Ладно, если у него не получится то, что он явно придумал, я как-нибудь выкручусь: оставлю его кофе пить, прикинусь, что в туалет пошла и сбегаю домой, за деньгами. Прикинув, сколько денег лежит у меня дома, в сумке, я назвала ему сумму.

— Пошли назад, — отрывисто бросил он.

— Чего это назад? — оторопела я. — Кафе же впереди, у входа.

— Ты меня сегодня утром — с этой курткой — на интересную мысль навела, — объяснил он. — Пошли в самый конец, там точно никого нет — я исчезну на минутку.

Я чуть на месте не запрыгала. Отлично. Отлично! Еще раз проверим мою гениальную идею, и потом — нам придется идти в конец парка. Значит, опять моя очередь.

— Вернемся к ангелам-хранителям, — невозмутимо сказала я, и, когда он резко ко мне повернулся, заметила: — Сейчас мы идем вперед, значит, вопросы задаю я.

— Ну, ты… — зашелся он, но возразить ему было нечего. Сделка есть сделка.

И тут я почувствовала себя полной и круглой дурой. Мне пришел в голову вопрос, который я должна была задать сто лет назад — еще вчера ночью.

— Слушай, а как тебя зовут?

— Ангел, — ответил он, и удивленно покосился на меня.

Гм. Где-то это даже очевидно.

— Замечательно. А как зовут других ангелов?

— Ангел, — уже совсем встревожено посмотрел он мне в глаза.

Отлично. Что-то вроде нашего «девушка»: что на улице, что в магазине, что в транспорте любая женщина от пятнадцати до пятидесяти — девушка. Иногда взвыть хочется.

— На земле — я понимаю. Здесь вам имена ни к чему — вы же ни с нами, ни друг с другом — правда? — не общаетесь. А там, у себя? Как вы друг друга называете, если компания, например, собралась?

Он напряженно хлопал глазами.

— Да никак. А зачем?

Я вдруг уловила за хвост еще одну неприятную мысль.

— Ты хочешь сказать, что эта столь высоко вами ценимая личность превращается затем в нечто совершенно безликое?

— Что значит — безликое? — грозно нахмурился он. — Если мне имя ни к чему, так меня и облика уже лишить можно? В личности главное — сама личность, а не то, как ее зовут. Вон сколько Татьян на свете, и сколько среди них личностей?

— Вот только нечего с больной головы на здоровую перекладывать, — вскипела я, но взяла себя в руки. У меня еще куча вопросов в запасе. — Да ты не злись, просто как-то странно без имени.

— Ну, давай меня как-нибудь назовем, — тихо предложил он.

Ух, ты! Мне можно ему имя придумать? Обалдеть можно. Я сама буду выбирать имя своему ангелу-хранителю.

— Я подумаю над этим, — пообещала ему я.

Так, он, вроде, притих — попробую-ка я снова подступиться к проблеме питания. Только спрашивать нужно осторожно, словно между прочим…

— Ты совсем ничего не ешь? — небрежно бросила я, вытягивая шею и всматриваясь в замаячивший уже между деревьями забор.

— Нет, — донеслось откуда-то из-за моей спины. Рывком обернувшись, я увидела, что он остановился и весь как-то набычился. Так, пока, вроде, не кричит.

— Совсем? — тихо — на всякий случай — спросила я.

— Вашу еду я не ем, — ответил он, отчетливо выговаривая каждое слово. — Я питаюсь энергетической субстанцией.

— А, от этих рассеявшихся… — протянула я, выигрывая время, чтобы подумать. Вот каннибал чертов! Вот я тоже тур не пройду (с моей-то удачей!) — он и мной закусит, и не поморщится. Спасибо, хоть предупредил! А чего это он так напрягся? И раньше обходил этот вопрос десятой дорогой… Что-то тут не так.

И тут меня словно озарило. Расплываясь в улыбке, я воскликнула: — Так вот почему ты говорил, что не можешь банду хулиганов во все стороны разбросать!

— Чего?

— Да ты не смущайся! Это ведь понятно. Если ты ничего не ешь, откуда же силам физическим взяться? Это не страшно. Мы их будем обходить. Я всегда так делаю. — Меня просто распирало от сознания своей сообразительности. Конечно, ему не хотелось об этом говорить: какому мужчине приятно в слабости признаваться? Нужно его приободрить: в конце концов, не в мускулах же ценность чело… ангела, в особенности. Ой, а что это он ртом воздух хватает?

— Ты… Ты… Ты… — Он словно подавился. Ну, понятно, слюной. Вот только что на меня смотрел и представлял… будущую трапезу. — Ты что, издеваешься надо мной? — вдруг заорал он. — Ты что, решила, что я не в состоянии расшвырять эту твою банду хулиганов?

— Но ты же сам сказал… — растерянно начала я. Вот тебе и сообразила!

— Я сказал, что не могу их расшвырять, а не то, что мне это не по силам! — рявкнул он. — Ты… — О, опять подавился. — Ты вообще представляешь себе, в какой физической форме я должен быть, чтобы крутиться вокруг тебя, никому под ноги не попадаясь? В двери проскальзывать, из-под рук уворачиваться, с места на место перекатываться при любом неожиданном жесте? Да меня бы в ваш цирк акробатом без документов и испытательного срока взяли!