Вот это нужно запомнить: когда он удивляется, он забывает о том, что злится.

У входной двери он подал мне куртку (вот же неудобно — ждать, пока тебе ее под руки подсунут; сама бы в два раза быстрее оделась!) и вопросительно прищурился: — Выходим так же, как вчера?

Меня уже разбирало любопытство.

— А если ты сейчас отсюда видимым выйдешь, куртка на тебе так и не появится?

Он озадаченно нахмурился.

— Хм. Наверное, да. Я об этом и не подумал.

Вот когда он так теряется, я себя человеком чувствую — у меня сразу двадцать пять идей рождается, как решить проблему.

— А если ты сейчас исчезнешь на минутку и подумаешь о том, что тебе на улицу нужно идти? — Меня уже просто распирало от желания проверить свою гипотезу.

— Я даже не знаю… — медленно проговорил он, как-то странно глянув на меня.

— Ну, попробуй! Тебе что, жалко, что ли? — настаивала я, сгорая от нетерпения.

Он вдруг хмыкнул, покачал головой и… исчез. Спокойно. Это — на минутку, всего лишь на шестьдесят секунд. Застыв на месте, я принялась медленно считать до шестидесяти.

То ли я действительно медленно считала, то ли он думает быстро, но материализовался он на двадцатом счете. В куртке! Ха! У меня мысли вскачь понеслись…

— А проверь в кармане — деньги на маршрутку есть?

Он вдруг шевельнул губами, словно сдерживая улыбку, сунул руки в карманы и — обеспокоенно нахмурился.

— Нет? — в радостном ожидании спросила я.

— Есть, — хмуро ответил он и, глянув на меня, расхохотался.

— Ну и чего ты радуешься? — забубнила я, стараясь скрыть разочарование. — Я думала, что тебя снабжают тем, что тебе в данный момент нужно, а у тебя, оказывается, деньги на проезд — это как неразменный пятак. Ну и ладно. По крайней мере, ты не только летом прямо из дому выходить сможешь.

У него опять глаза засветились.

— Честно говоря, я подумал, что тебе, возможно, подъехать к парку захочется, — сказал он, уже откровенно улыбаясь.

Мне? Подъехать? В свой свободный день? Да тут же два шага! Да я сегодня вдоль дороги буду идти и каждой маршрутке ручкой помахивать. Но ведь подумал. Обо мне.

— Спасибо, — тихо сказала я, глянув на него исподлобья в поисках очередного розыгрыша. — Ну, идем.

Он поджал на секунду губы (ну а сейчас чего злится?) и сказал: — Татьяна, давай не будем форсировать события. Давай я не буду пока еще из твоей квартиры выходить.

— Так все уже давно на работе, — беспечно пожала я плечами.

— И все же.

— Ладно, — согласилась я. Постепенно, так постепенно. — Но только ты в лифте появись, если никого не будет. А то я, выходя из него, глупо себя чувствую.

Никого, конечно, в лифте не оказалось — в такое-то время. И там он и материализовался. И мне тут же стало спокойно.

Я вышла на улицу и первым делом глянула на небо. Похоже, солнечной погоде пришел конец. Не холодно, но небо облаками затянуло. Не темными тучами, а легкими весенними облаками — мохнатыми, пушистыми. Дождя, кажется, не будет. И ветра почти нет. Отличный день, чтобы прогуляться.

Мы спустились к остановке — моей обычной остановке. От нее нам нужно свернуть направо, дойти вдоль дороги до перекрестка, перейти на другую сторону, там еще квартал пройти — и вот он, парк. Людей на улице было немного — в основном, пенсионеры. Идут себе не спеша: кто в поликлинику, кто из магазина, кто внуков прогуливает. Так странно никуда не бежать. И без сумки. Вроде, чего-то не хватает. Да нет, хорошо — вроде черепаха панцирь сбросила. Идешь, по сторонам смотришь. Вон на перекрестке, справа что-то строить начали. Пойти посмотреть, что ли? Да ну его!

В парке меня затопило неудержимым, головокружительным восторгом. Словно школьницу, с уроков сбежавшую. Листьев на деревьях еще не было, только-только почки распускать начали. И первая травка едва пробилась, ведь в парке солнцу до земли добраться труднее, чем на лужайках возле домов. И казалось, что и земля, и ветви деревьев покрыты легким зеленым пушком. И цвет такой свежий, живой. Прямо запеть хочется. Или завизжать. От избытка чувств. С ума сойти! Ведь снег-то совсем недавно сошел. Как мало нужно природе, чтобы возродиться, да и нас, ничего в своей вечной беготне не замечающих, оживить.

И никого. Сквозь голые еще ветви деревьев парк просматривался почти насквозь во все стороны, и только изредка, кое-где виднелись в нем молодые мамы с колясками, а малыши постарше — в основном, с бабушками — оккупировали детскую площадку прямо у входа, налево. Как только мы прошли ее, нас обступила тишина. Это же надо — середина дня, я гуляю, и вокруг меня никого. Кроме него, конечно. Тогда, наверное, правильнее сказать: мы гуляем, и вокруг нас никого. Хм. Так звучит намного лучше.

По дороге в парк мы пришли к соглашению. Не без споров, конечно. Но я отвоевала право первенства в наших вопросах-ответах. Напомнила ему о том, что мне больше узнать нужно — о жизни вообще, а не только об одном человеке; что вопросы о будущем важнее вопросов о прошлом; что у нас уже сложилась определенная традиция… Ничего-ничего, традиции и за один день складываются! Парк возле моего дома — совсем небольшой, но в нем масса извилистых тропинок, которые разбегаются, петляя, во все стороны. И если идти по ним, переходя с одной на другую, то кажется, что парку этому — конца и края нет.

Так мы и договорились: по дороге от входа в конец парка я буду задавать вопросы, на обратном пути — его очередь. И, как только чуть стих позади звонкий детский смех и визг, я повернулась к нему.

— Так что же происходит с человеком после последней жизни?

— Однозначно ответить на этот вопрос я не могу, — сказал он, глядя себе под ноги.

Ну, начинается! Сейчас опять песню свою затянет: «Тебе — простой вариант или сложный?». Ведь вчера же смог найти слова, даже мне, бестолковой, доступные! Ну что его подталкивать все время нужно!

— В целом, есть два варианта развития событий, — продолжил он после минутной паузы, словно почувствовав мое раздражение.

Я навострила уши. Два?

— В двух словах — человек либо проходит избирательный тур, либо нет.

Да что он… в час по чайной ложке?

— Какой еще избирательный тур?

— Давай вернемся ко вчерашнему разговору. — Он говорил, словно нехотя, старательно подбирая слова. — По-моему, мысль о том, что человек в течение жизни постоянно учится, не вызвала у тебя отторжения, так? А теперь представь себе, что все этапы обучения — школа, университет, практика — окончены. Что потом делает человек?

— Как что? — удивилась я. — Работу, конечно, ищет.

— И как он ее ищет? — терпеливо спросил он. Терпеливо! Это мне терпением вооружиться нужно — чтобы ему, как малому ребенку, прописные истины объяснить.

— Резюме составляет, по разным фирмам его рассылает и затем проходит в них собеседования, — вспомнила я свой собственный опыт.

— И вот его так прямо и берут на работу: по красиво написанному резюме и бойким ответам на десяток вопросов? — Он глянул на меня с неимоверным удивлением. Ну, бывает и такое — если повезет. Хотя чаще, конечно, чья-нибудь рекомендация требуется. А еще лучше, чтобы за тебя заранее словечко замолвили. Так я ему и сказала.

— Хм, — задумчиво отозвался он. — Ну, скажем, рекомендация и у нас лишней не будет. Но в первую очередь у нас проверяется предшествующий опыт человека.

— Как это проверяется? У вас что, дело на каждого заведено?

Он опять усмехнулся.

— В общем, да. И в момент смерти — последней смерти человека это дело — как ты сказала — поднимается, и подводится баланс его жизни.

— Всех жизней? — с любопытством спросила я.

— Нет, только последней, и даже не всей. Только с момента отрыва от социума.

— Почему? — возмутилась я. — Это же — несправедливо! Это — словно знания человека только по результатам экзамена оценивать. А если он весь год отлично занимался, а на экзамене переволновался, растерялся…?

— Ну, ты как скажешь! — рассмеялся он. — Там билет тянуть не нужно и отвечать на попавшиеся вопросы. Там отвечают не на, а за. В течение всех жизней, кроме последней, люди — вроде детей или подростков, которым дается шанс построить свой характер и создать свою личность. Но личность совершает поступки осознанно. И должна нести за них ответственность.