Сработало. Задохнувшись от возмущения, она зацепилась носком туфли за одну из плит, которыми была выложена эта дорожка (вот сразу видно, что она по ней редко ходит) и чуть не упала. Я автоматически подхватил ее под руку, но она вырвалась и — еще не остыв — рявкнула: — Это ты мне еще вчера обещал рассказать, почему именно три года назад появился!
Ну, это еще ничего. Три года назад кто угодно появиться может — пропавший возлюбленный, например, вернуться решил… Гм. Что-то меня сегодня эта мысль все время с курса сбивает. Я же — ангел-хранитель, а не змей-искуситель; не хватало мне еще соблазнять ее начать. Ей просто со мной интересно… поговорить. Кстати, разговор о моем появлении тоже лучше на потом перенести. Она и в самой обычной беседе умудряется такие вопросы задавать, что волосы дыбом встают…
— Слушай, а у тебя деньги есть?
Деньги? Какие деньги? Я замер как вкопанный. Я, разумеется, прекрасно знал, что деньги — это кровеносная система всего человеческого общества, но ко мне-то они какое отношение имеют? По магазинам мне ходить не нужно, в такси я — что внутри, что сверху — «зайцем» езжу, в кафе мне невидимость терять вовсе не обязательно. Разве что — блажь в голову придет в кино за ней увязаться и рядом посидеть видимым; так я могу прямо в зале материализоваться, если место рядом с ней незанятым осталось. Вот только в маршрутке… Там «зайцем» не получается, там водитель всех по головам считает…
— Ну, за проезд заплатить? — нетерпеливо продолжила она.
Я вновь пошел вперед, сунув руки в карманы куртки. О, на мне сегодня куртка, а я все думаю, что мне так легко? Значит, точно, насовсем потеплело. Как же мне надоела за зиму эта тяжеленная дубленка! В правом кармане я нащупал именно то, что и ожидал там найти: купюру. Я даже не стал вытаскивать ее — заранее знал, что именно такой расплачиваются в маршрутке. Но купюра была одна. Что же делать? Ну, почему я об этом раньше — хотя бы в лифте — не подумал? Запинаясь, я попытался объяснить ей, что — при необходимости — у меня с собой всегда оказывается именно нужное количество денег. Мне нужное. Кому же в голову могло прийти, что в один прекрасный день мне понадобятся деньги для двоих? Кошмар. Я боялся глаза на нее поднять.
Она меня перебила: — Да я же просто думала, сколько мне денег доставать!
Теперь я на нее посмотрел. Молча. Сначала. Я старательно глотал первые слова, которые прямо рвались наружу… Это что, извращения эмансипации? Или это — лично на меня направленный выпад?! На странного, неуверенного в себе, бестолкового и бесполезного ангела?! Который прибился к ней, как щенок бездомный — значит, подкормить его нужно?!
— Ты что, платить за меня собиралась? — Будучи далеко не первым, этот вопрос прозвучал относительно спокойно. По крайней мере, не криком. По-моему. Но, услышав его, я вновь впал в бешенство. — Ну, знаешь…. — Остальное лучше тоже проглотить. Все. До единого слова.
Она с довольным видом кивнула и принялась, как ни в чем не бывало, заглядывать в начало очереди. Еще и шею при этом вытягивала, словно людей раз за разом пересчитывала. Я же старательно дышал, отсчитывая вдохи и выдохи. Чтобы успокоиться, трех вдохов мне было явно не достаточно. Но трех маршруток хватило. Собственно говоря, мы могли и в третью сесть, но в ней оставалось всего несколько свободных мест, и Татьяна отступила в сторону, пропустив пару человек перед собой.
Впорхнув в следующую маршрутку, она тут же направилась в ее конец и юркнула на самое дальнее место у окна. Я сел рядом, все еще не остыв до конца. Если она думает, что ей и такое с рук сойдет…. Мало того, что орала на меня все утро, чуть до рукоприкладства не дошла, так еще и оскорблять меня? Что-то я не припоминаю, чтобы она хоть с кем-то, хоть раз за три года, так обошлась. А со мной, значит, можно? Я ей кто — манекен резиновый, на котором раздражение мордобоем сбрасывают? Это уже вообще все границы переходит!
Как только битком набитая маршрутка тронулась с места, она чуть повернулась ко мне и что-то пробормотала. Черт, ничего за этой музыкой не слышно. А может, это и к лучшему — что-то мне сейчас разговаривать не хочется. Или она опять вспылит, или я не сдержусь-таки. Дома обстановка как-то более располагающая.
— Что? — Я нагнул к ней голову, чтобы расслышать ее ответ.
— Вот так и сиди! — Она вскинула вверх указательный палец, чуть не задев им меня по носу. И с торжествующим видом добавила, что теперь можно говорить на любые темы. На лице у нее было написано такое довольство собой, что у меня вся злость прошла.
— Ох, Татьяна… — Я покачал головой, и вдруг в голову мне пришла заманчивая мысль. А что, если я попробую превратить недостаток этой поездки в еще одно достоинство? В этом углу ее, конечно, никто не толкнет, но ведь можно ее и от любопытных ушей прикрывать…
Я повернулся к ней лицом, упершись плечом в сиденье и взявшись правой рукой за поручень перед ней. Очень мне хотелось еще и левую руку забросить на спинку сиденья у нее за головой, но я сдержался. Уж очень эта поза будет развязно-вальяжного француза напоминать. Так к концу поездки я еще обниматься к ней полезу… Она словно учуяла во мне эту мысль: чуть сползла на сиденье (дистанцию, что ли, восстанавливает?) и озабочено глянула на меня сверху вниз. Ох, и глазищи! Словно два горных озера в пасмурный день. У нее еще и рот чуть удивленно приоткрылся — так бы и прижал к нему палец: молчи, Татьяна, молчи. Может, не будем ни о чем говорить, а? И так хорошо. А тайны до вечера подождут.
Закроешь ей рот, как же! Вон уже губы облизнула в предвкушении. Лучше брать инициативу в свои руки, а то она сейчас опять у меня почву из-под ног выбьет.
— Так о чем ты там говорила? — спросил я и чуть не рассмеялся — с такой готовностью она тут же набрала воздух в легкие.
Разумеется, она хочет спросить! А я? А мне она слово даст? Хоть раз! И потом — договорились же… Ах, не о работе. Обо мне? А что обо мне-то? Что у меня есть в жизни — кроме работы?
— Ну, попробуй, — с сомнением в голосе сказал я, даже не представляя себе, чего ожидать.
Куртка? Откуда взялась куртка?! Да какая разница? Я же — не елка, чтобы зимой и летом — одним цветом… Да и потом, мне по долгу службы положено не выделяться, не привлекать к себе излишнего внимания. Она что, никогда не видела, как оглядываются зимой люди на моржа, идущего по улице в одной футболке. Вот я и материализуюсь в подходящей по ситуации одежде. Своего рода мимикрия.
Она, конечно, захотела узнать детальную технологию процесса. Вот в этом помочь я ей не мог. Для меня это — так же естественно, как… ну, не знаю… как для людей потоотделение в жару. Защитная реакция организма. Ей это сравнение, между прочим, убедительным не показалось. Не покрывается же она, видишь ли, шерстью зимой! А, кстати, почему? И на севере у них совсем не лохматые люди живут. Вот тебе и приспособились к условиям окружающей среды! А ведь насколько облегчилась бы их жизнь, если бы проблемы климата таким образом решались. И одежду шить не надо, и дома ее хранить, ни стирать, ни гладить, ни в химчистку сдавать… Я представил себе Татьяну в зимнем варианте: в пушистой дымчатой шерстке, лишь голова — темнее (волосы у нее красивые, пусть их цвет на голове останется), и светлая полоска на шее, как шарфик.
Не рассмеяться стоило мне большого труда. С выдержкой у меня в последнее время сложновато, зато воображение пошло вскачь.
Вот на полном скаку она его и остановила — вопросом о том, где я обычно дома нахожусь. Очень простой, невинный вопрос — это-то меня и насторожило. В чем подвох? Но оказалось, что ее интересуют мои излюбленные места в каждой комнате (слава Богу, про ванную не вспомнила!). Ну, это — совсем несложно…. Да что она все время удивляется? Ну, на кухне на полу сижу — и что? А в спальне — в кресле. Всю ночь. Ну и что? А она всю ночь на кровати пластом лежит — это не странно? А есть люди, которые пешком ходить любят, хоть это и утомительно — так что, пальцем на них показывать?
Затем она спросила о моем обычном месте на работе. И это напомнило мне о предстоящей неприятности. Придется-таки попросить ее помочь мне с этим чертовым такси — сейчас мне особенно не хочется сверху ехать.
