— Ну не тяни — обещал же, — вдруг сказала она, хмурясь и перестав жевать.

Я мотнул головой. Вот ведь ударился в созерцание, когда мне ее отвлекать нужно! Сосредоточившись на этой цели, я объяснил ей ту мысль, которая мелькнула у меня еще вчера — но как далекая, почти несбыточная мечта. Я могу попробовать не прятаться от нее на улице — сколько дополнительного времени возникнет, чтобы поговорить! Я был бы уже не прочь и на работе у нее не скрываться — но это меня, пожалуй, уже совсем занесло.

Отодвинув тарелку и схватившись за кофе, она кивнула и сказала, что тогда нам нужно поторопиться.

Ей что, уже надоело здесь со мной сидеть? Хочется чего-то новенького? Или я опять что-то пропустил? Какое-то звено в этой невозможной цепочке ее умозаключений?

— Почему? — настороженно спросил я.

Быстро допивая кофе, она объяснила мне, что нам придется идти на конечную остановку нужной маршрутки.

Вот этого я уже и вовсе не ожидал. Да при чем здесь остановки? Если ей прогуляться захотелось и поговорить по дороге, без толпы народа вокруг — так бы и сказала! Почему придется?

Она глянула на меня так, словно я не понимал различия между белым и черным, и терпеливо объяснила, что разговаривать удобнее сидя, каковое условие возможно только при посадке в маршрутку на конечной остановке.

Фу, а ведь как все действительно просто! Даже двойной выигрыш: и по дороге лишние уши говорить не мешают, и потом куда-нибудь в угол можно забиться, где я ее от остальных как-нибудь прикрою. Хм. Впрочем, есть и недостаток. Я вспомнил, как не раз старался оградить ее в транспорте от неизбежной толчеи, и, улыбаясь, посетовал, что буду лишен этой возможности.

Опять не прошла моя шутка. Она поставила на стол чашку, подняла на меня глаза и очень тихо произнесла одно только слово: — Спасибо.

Да за что спасибо-то? За то, что мне удается избавить ее только от самых мелких, ничтожных неприятностей? Не нужно ей знать, что я ей иногда по дому помогаю — а то еще и за это начнет благодарить. И с таким выражением лица, что прямо не знаешь, что на это сказать. Да что с ней такое?

Видно, не удалось мне полностью согнать удивление с лица. Она еще больше смутилась и начала объяснять, что не привыкла к тому, чтобы ее защищали. И затем вскинула подбородок и заявила, что независимый вид не располагает других к бережному отношению.

Гм. Ежик. Ну ежик и есть! Выставил иголки и вообразил себе, что и асфальтный каток его боится. Ну и пусть воображает, а я буду делать так, чтобы ежик мой у этого катка на пути не слишком задерживался.

Ладно, нужно еще один момент обсудить. Я объяснил ей, что лучше мне выйти из квартиры невидимым, чтобы материализоваться как обычно, на улице. Она тут же запротестовала, но спустя мгновенье замялась и согласилась со мной — чтобы соседи, мол, не увидели.

Странно. Когда — в ответ на мои соображения — она мгновенно сказала: «Нет!», у меня сделалось как-то очень хорошо на душе. Но это как раз понятно — кто угодно обрадуется, что другому его общество приятно. Но когда она заговорила о соседях, мне почему-то сделалось еще приятнее. От мысли, что они тут же вообразят себе, что у нее со мной роман, у меня плечи сами собой расправились. Хм. Она, похоже, считает, что именно так они и подумают. Почему? Они обо всех сплетничают, или я в ее глазах похож на героя романа? Что-то я до сих пор ничего подобного в зеркале не замечал. Мысль, однако, лестная — о тех, кто не привлекает внимания, обычно не сплетничают. Она действительно считает, что я могу привлечь к себе внимание?

— Сплетен боишься? — Мне очень хотелось чуть задержаться на этой теме — может, еще что-нибудь лестное услышу.

В ответ она объяснила, что такие разговоры могут дойти до ее родителей, чего бы ей не хотелось. О, нет. Вот этого точно пока не нужно. Если они из-за меня ее клевать начнут, я могу не сдержаться. Она ведь, как обычно, молчать будет — сложит ежик все свои иголки и ковриком плоским прикинется. Чего она так перед ними тушуется?

Она так искренне удивилась моему вопросу, что я даже растерялся. Я был почти уверен, что она их боится. Нет, к этому мы обязательно вернемся. Но попозже. Сейчас уже действительно выходить пора.

Она вдруг занервничала, начала планы разрабатывать — кто что делает, если тут или там сосед появится… Я опять не удержался от смеха. Она что, забыла, что у меня — три года практики выживания в ее сумасшедшей жизни? Тоже мне — нашла проблему: сосед в лифте! Направляясь к входной двери, я намекнул ей, что до сих пор как-то и сам справлялся, и перешел в невидимое состояние.

И опять мне пришлось ее успокаивать. Когда я исчез, она охнула и начала задыхаться, озираясь по сторонам. Ну что она за человек! Я же рядом, никуда не делся, в самом-то деле! И, выйдя из квартиры, направилась прямо к лифту. А дверь? Пришлось ее за рукав поймать, назад дернуть. Раньше одного короткого внушения хватало, а сейчас ее уже чуть ли не разворачивать к двери нужно, чтобы о ключах вспомнила! А дальше что будет?

К тому моменту, как мы вышли из дома, я уже и сам чуть не взмолился, чтобы нам никто на пути не встретился. Ведь просил же я ее вести себя, как обычно! А она? Если бы к нам кто-то в лифт подсел, одного взгляда на нее хватило бы, чтобы заподозрить что-то неладное. Зайдя в лифт, она сначала прижалась к углу, потом шагнула назад к двери и замерла там в каменной позе, не дыша. Когда мы опустились, наконец, на первый этаж, она пару секунд стояла на выходе — ни вперед, ни назад — хоть подталкивай. Затем вышла… и тут же принялась оглядываться. Это в пустом-то холле! И у двери парадного опять застыла… Ну открывай же ты дверь, или в сторону отступи, чтобы я открыл! Открыла, шагнула вперед и… стоит, дверь эту держит! Я что, лимузин, чтобы полчаса из-за угла выворачивать? Ну слава Богу, спустилась по ступенькам и пошла, наконец, вдоль дома.

До конца дома она шла почти естественно. Свернув же за угол, опять завертела во все стороны головой и через мгновенье выпалила на одном дыхании: — Давай, материализуйся — быстро!

Так я и сделал. Окружающую обстановку я уже давно оценил: люди вокруг, конечно, были, но далеко; да и потом, я по опыту знаю, что утром люди ничего вокруг себя не замечают. С детьми, правда, сложнее: они — наблюдательнее; но эта ватага уже в том возрасте, когда они друг друга глазами пожирают.

Окидывая пристальным взглядом окрестности, я на мгновенье отвлекся от Татьяны и вдруг услышал: — Ну, знаешь, с тобой инфаркт получить — раз плюнуть! — Глаза у нее все еще на пол-лица были раскрыты.

Интересно, я привыкну когда-нибудь к этому рикошету? Что бы я ни сделал, что бы ни сказал — никогда в цель не попадаю; всегда любой мой поступок от нее отскакивает и меня же по голове и бьет. Вот с утра же слезами заливалась, меня не найдя, прибить потом хотела в наказание за отсутствие, а теперь? Вот же я, специально постарался поближе подойти, прежде чем в видимость переходить — а она за сердце хватается. Прямо так я ей и сказал. И даже ни разу не улыбнулся. Хотя от смеха меня прямо распирало.

Зря я про утро вспомнил. Она что-то сегодня вообще шуток не понимает. Ох, чует мое сердце, сейчас придется-таки объясняться. Вопрос о том, куда я утром подевался, она задала, словно между прочим, но взгляд у нее сделался, как у вороны, заметившей первого, самого смелого червячка, только-только выползшего после зимы на поверхность… М-да. Вот и привлек червячок внимание, пусть теперь радуется.

Ну что ж, я еще вчера решил на серьезные темы говорить честно. Я рассказал ей о своих сомнениях. Вот приятно, когда решение быть честным совпадает с желаниями. По правде говоря, я был совсем не против, чтобы она еще раз — прямо — сказала, что не хочет, чтобы я уходил…, что я ей интересен…

Как же, дождешься от нее, чтобы она только этим и ограничилась! Она, конечно, напомнила мне о своей просьбе, чтобы я остался, но тут же недвусмысленно удивилась неуверенности, неподобающей, с ее точки зрения, анге… Что?! Я чуть не взвыл. Ну, не на людях же об этом! Быстро — хворосту в огонь подбросить: она, дескать, обещала мне о своих отношениях с родителями рассказать. Сейчас до небес взовьется.