Он, похоже, решил дать мне время прийти в себя. Но ненадолго.

— А такое решение является одним из первых признаков последней жизни.

Я судорожно сглотнула. Может, мне попросить водителя ехать чуть помедленнее? Все это нужно, как парашют, в голове укладывать — мне же времени от аэропорта до дома может не хватить!

Он вдруг усмехнулся и хитро прищурился.

— Как ты относишься к мысли о том, что человек — возможно — живет не один раз?

Ну, конечно, не один раз, если мы только что о последней жизни говорили! Первая часть звучит неплохо, а вот вторая мне определенно не нравится.

— Очень положительно отношусь, — осторожно буркнула я.

— В самом деле? — Он качнул головой, словно удивляясь такому ответу. — А как ты относишься к тому, чтобы не один раз оканчивать школу?

— От начала и до конца? — На всякий случай переспросила я.

— Разумеется. Но только представь себе, что после каждого цикла обучения в голове у тебя остается процентов десять пройденного материала. Поэтому, чтобы получить полное образование, тебе нужно повторить этот цикл пять, десять, может, даже пятнадцать раз.

Я попробовала представить себе «Пятый, десятый, нет, пятнадцатый раз — в первый класс».

— Ужас, — содрогнулась я.

— Тогда почему тебе нравится идея о повторяемости жизни?

— Ну, это же — совсем другое дело!

— Почему другое? В течение жизни человек учится — не только в школе или университете, а просто жизни учится: пониманию, терпимости, умению анализировать и делать выводы. Вы же сами говорите, что мудрость приходит с годами. А ко всем ли она приходит в зрелом возрасте?

Ох, не ко всем, подумала я. У некоторых — наоборот, с возрастом мизантропия развивается: «В наше время небо было голубее, а сахар — слаще». У нас для таких случаев, правда, другая поговорка есть: К старикам нужно относиться, как к детям — снисходительно.

— Вот потому и нужно человеку не одну жизнь прожить, — продолжил он, — чтобы научиться всему, что может дать ему пребывание на земле.

— А сколько их всего, жизней-то?

— У каждого — по-своему; от пяти до пятнадцати.

— И у каждого есть последняя жизнь? — тихо спросила я.

— У каждого, — так же тихо ответил он.

Я замолчала. Как-то печально мне стало. Последняя жизнь. И больше ничего этого у меня уже не будет? Я глянула за окно. Мимо проносились голые еще деревья, уже пробивающаяся на обочине трассы трава, далеко отстоящие друг от друга домики, другие машины… И только высоко над головой, в неподвижном небе застыло несколько пушистых, белоснежных облачков, и солнце зависло над горизонтом. Им-то что до наших терзаний?

С другой стороны, большинство людей живет в твердой уверенности, что ни один день их жизни никогда больше не повторится. И ничего. Каждый раз завтрашнего дня ждут, хоть и приближает он их к неизменному концу. И в депрессию никто не впадает, и руки не опускаются: все равно, мол, помирать, так чего надрываться? Может, сидит где-то в самой глубине нашего подсознания уверенность в том, что есть у нас еще пара-тройка запасных попыток?

— А после последней жизни — что? — Еле выговорила.

Он молчал до тех пор, пока я не повернула к нему голову. Он внимательно всмотрелся мне в лицо, и, судя по всему, то, что он увидел, ему не понравилось.

— Татьяна, я обязательно отвечу на этот вопрос. И на все другие. Я обещаю. Но только — завтра. На сегодня тебе, по-моему, уже хватит новостей. И потом — смотри, мы уже к городу подъезжаем. Давай, лучше подумаем, что мы завтра делать будем. У нас ведь выходной, честно заработанный.

Ох, что-то не хочется мне сейчас про завтра думать — и о том, к чему оно меня приблизит.

— Вот завтра и подумаем. Не хочу я никакие планы строить.

— А может, погуляем? Ты никому не говорила, что тебе на работу идти не нужно? А то еще нагрянут…

— Погуляем? Не знаю. Я бы лучше дома посидела…

— Ты всю зиму дома сидела. И я с тобой. Сколько можно? И потом — кто уговаривал Франсуа, что свежий воздух полезен для здоровья?

Вот так, пререкаясь о здоровом образе жизни, мы и подъехали к моему дому. Уже совсем стемнело. Я глянула на часы. Ого. Полдевятого. Какой длинный был день.

Выходя из такси, я даже по сторонам не оглянулась — у меня голова звенела от всех этих открытий. Но он, открыв передо мной дверь подъезда, тихо пробормотал: — Я в лифте исчезну.

Да плевать мне на то, что соседи подумают! Я вскинула подбородок, он — бровь. Ладно-ладно, пусть делает, что хочет. Это же — на пару минут.

Открыв ключом дверь квартиры, я ступила через порог и остановилась. Теперь моя очередь дверь для него придерживать. Ну, вошел уже или нет? Хоть бы знак какой-нибудь подал! Дверь вдруг вырвалась из моей руки и тихо захлопнулась. Он тут же очутился рядом, разведя руки и направляясь мне за спину.

— Давай, плащ помогу снять.

— Подожди. — Первым делом я сбросила с ног туфли и застонала от облегчения. — Ненавижу каблуки!

Он снял с меня плащ и пошел с ним к вешалке. Ты смотри! А ведь действительно куртки на нем уже нет! И кроссовок тоже. А ну, а ну, поглядим, что он сейчас делать будет…

Он повесил мой плащ, нащупал, не глядя, ногой запасные мужские тапочки под вешалкой и повернулся ко мне, открыв рот, чтобы сказать что-то. И — увидев, куда направлен мой взгляд — тут же закрыл его.

— А почему именно эти? — спросила я с любопытством.

Он замялся.

— Ты прости, конечно, что я без спроса, но ты ими редко пользуешься… В доме, собственно говоря, обувь мне не нужна, поэтому она на мне и не появляется, но у тебя такой сквозняк по полу гуляет…

Я расхохоталась. За один сегодняшний день я испытала больше сильных эмоций, чем — как минимум — за год. Если ему однажды все-таки придется уйти… Вот это уже не смешно.

— Ну что — на кухню? — глянул он на меня вопросительно.

— Да, нужно поужинать. Я только сначала в душ пойду. Подождешь?

Он пожал плечами и как-то неуверенно пошел за мной.

— Может, я чай пока заварю? — с сомнением в голосе предложил он.

— А ты что, уже и хозяйничал у меня на кухне? — Вот этого я не потерплю; кухня — это святое.

— Ну, убирать за тобой я, конечно, убирал, но вот готовить — ни разу. Но, между прочим, это я тебя уговорил этот чайник купить, — добавил он с обидой в голосе.

— Не ты, а менеджер в магазине. — Я эти уговоры до конца жизни не забуду: мне казалось, что на меня асфальтный каток наехал.

— Мы с ним вместе. Видела ты его, а слышала, в основном, меня.

Ого. Вот, значит, как он умеет убеждать. Нужно с ним поосторожнее спорить.

— Ладно, я сама все приготовлю. Я быстро.

Я отправилась в ванную и (так, костюм две недели не понадобится — в стирку) с удовольствием забралась под горячий душ. Замечательно! Вот оно — спасение от стресса и нервного перенапряжения. Мышцы ног расслабились, шея без скрипа поворачиваться начала, даже в голове прояснилось. Может, еще голову помыть? Волосам стресс тоже вреден. Они от него дыбом встают и всю пыль из воздуха к себе притягивают. Ладно, если быстренько…

Подобревшая и распушившаяся, я выбралась из душа и, протянув руку к халату, замерла на месте. Неудобно как-то: в доме почти незнакомый человек, а я — в халате. Потом я вспомнила, что за три года он меня в этом халате тысячу раз, наверно, уже видел. Ну, и ладно, какая в принципе разница между халатом и… платьем, к примеру?

Вернувшись на кухню, я спросила у него, что он будет есть.

— Салат, между прочим, вовсе и не пересолен, — припомнила я ему утренние насмешки. Но он опять отказался. Когда же он успел поесть-то? Когда я в ванной была? Да нет, вряд ли, по-моему, на него это не похоже. Может, в кафе хлеба нажевался? Ладно, уговаривать не буду. От навязчивости меня мать отучила. Личным примером.

Я поужинала — с удовольствием и расстановкой. Вот, наверно, поэтому в Европе ужин — самая главная трапеза. И правильно: спешить никуда не нужно, глотать, давясь, куски полупрожеванные; можно насладиться приемом пищи не спеша — с книжкой, под телевизор или за беседой в семейном кругу…