— Всю ночь напролет?!

— Да мне все равно — стоять, сидеть или лежать. И не перебивай. Вот гостиная — это мой рай. Там столько места, что можно даже со всеми удобствами расположиться. И когда ты там перед телевизором устраиваешься, мне даже ненадолго расслабиться удается.

— Ты что, рядом со мной на диване сидишь?

— Нет, там же не шелохнешься — ты же сразу почувствуешь, что диван трясется. А вот в кресле рядом с диваном — ммм…

А я так мало времени проводила в гостиной — мне даже жалко его стало. Что же он мне про гостиную ничего не внушал? Ладно, об этом я позже спрошу.

— А на работе?

— Там у меня два места есть: либо на углу твоего стола усесться, либо у кофеварки устроиться. Первое мне больше нравится, но когда вы все носиться по офису начинаете… Кстати, Татьяна, у меня есть к тебе небольшая просьба.

М-да? Начали мы сегодня с предложений. Если он опять начнет мне условия ставить, о чем спрашивать, и о чем — нет…

— Я ничего не обещаю! — скороговоркой предупредила я — на всякий случай. А то будет, как с родителями — обещала я ему, видишь ли, рассказать!

— Понимаешь, что бы ты там ни говорила, день у тебя сегодня — совсем не обычный. Тебе нужно переговоры заканчивать, потом с французом в кафе идти — не передумала? — и в аэропорт его везти.

— Ты хочешь, чтобы я в кафе не пошла? Ради Бога, не очень-то мне и хочется.

— Да нет, этого я как раз не хочу. Мне теперь даже интересно узнать, о чем он тебя спрашивать будет.

Что-то он совсем не вписывается в мой опыт общения с молодыми людьми. Где ревнивое отношение к посягательствам на завоеванную территорию? Где табличка: «Участок охраняется злыми собаками»?

— Ты же говорил, что тебе его придушить хотелось!

— Но это же было до того, как ты со мной разговаривать начала. Да не сбивай ты меня с мысли! Меня дорога в аэропорт волнует.

— Почему?

— Такси.

Что-то он меня совсем запутал. Ну такси — ну и что? Там даже видимым становиться не нужно — для троих места более чем достаточно. Я хлопала глазами, пытаясь сообразить, что его в такси-то не устраивает.

— Ты можешь мне дверь открыть — переднюю, прежде чем назад садиться? Пока он будет чемодан в багажник ставить? Ненавижу я эти ваши такси!

Тут до меня дошло.

— А как же ты туда заскочил, когда я за ним в аэропорт ехала?

Он поморщился.

— Ну, заскочить — кое-как заскочил, а вот на выходе ты мне дверью чуть ногу не отдавила.

Я вспомнила заклинившую дверь — и на меня обрушился приступ истерического хихиканья. Поджав губы, он терпеливо помолчал несколько минут, потом вежливо поинтересовался: — Все, отсмеялась?

Подавив очередной всплеск бурного веселья, я спросила: — А если тебе не удается туда прошмыгнуть, тогда что?

Теперь он уже откровенно скривился.

— Лучше не спрашивай. Мне самому вспоминать об этом тошно.

Я вздохнула с сочувствием. Вот тебе и еще одно преимущество невидимости!

— Ладно, открою. Но только у меня к тебе тоже просьба есть.

Он тут же насторожился.

— Какая?

— Когда я не смогу тебя видеть… везде, где я не смогу тебя видеть… ты сможешь мне время от времени знак подавать, что ты рядом? Пожалуйста. Мне спокойнее будет. А то я до вечера не доживу.

Он опять улыбнулся — так же, как вчера: глазами.

— В такси — не обещаю. Там мне придется впереди сидеть, и все, что увидишь ты, француз тоже увидит.

— Ну хоть дунь на меня разок! Легонько.

— Ладно, я что-нибудь придумаю. — Он вдруг вскинул голову и глянул в окно. — Ты знаешь, по-моему, мы подъезжаем.

Батюшки, куда же мое маршруточное чувство времени подевалось? Я вскочила с сиденья, но он уже пробирался к выходу. Почему-то, идя за ним, к двери я добралась намного быстрее обычного. И вот что интересно: хоть бы кто на него косой взгляд бросил! Когда я сама между людьми в транспорте протискиваюсь, обязательно найдется кто-то, кто вздохнет, фыркнет или смерит меня раздраженным взглядом. А с ним — ничего подобного! И ведь не здоровый же детина, опасности в нем не чувствуется. Нет в жизни справедливости!

К двери офиса двигался не густой, но непрерывный поток людей. Я быстро метнула взгляд вправо-влево. Знакомых лиц, слава Богу, не видно. Чуть повернув к нему голову — просто случайно рядом оказались! — я пробормотала уголком рта: — Заходим в здание — и на лестницу. Они все лифт ждать будут; на лестнице исчезнешь.

Так мы и сделали. До второго этажа, правда, за нами увязался некий прыткий юноша, но на следующем пролете лестницы я вдруг оказалась одна. И чуть не споткнулась. Последние несколько ступенек почему-то показались мне очень высокими — еле вскарабкалась. Открыв дверь в свой офис, я замешкалась, давая ему время зайти. И вдруг почувствовала легкое прикосновение к своему плечу, чуть подтолкнувшее меня вперед. Ага, значит, он у меня за спиной стоит. Так-то лучше.

Время в этот день определенно сошло с ума. Я знаю, что бывают дни, когда время катится, словно лавина с гор; и как ни спеши, за ним не поспеешь. Или тянется, как мед из банки — сколько ни тряси ее, быстрее не вытечет. Но чтобы и то, и другое в один и тот же день — попеременно…

Вспомнив, на каких условиях Сан Саныч обещал мне на завтра выходной, я прямо с порога попросила сотрудников не беспокоить меня сегодня — мне, мол, до обеда нужно перевести материалы по новой коллекции. Чем я и занялась — и опомниться не успела, как в полдень в офисе появился Франсуа. По-моему, я еще никогда в жизни так интенсивно не работала. Время от времени, поднимаясь, чтобы отнести Сан Санычу очередную порцию перевода, я поглядывала на край своего стола. И в эти моменты то стопка каталогов на нем чуть сдвигалась, то ручка на девяносто градусов разворачивалась, то резинка начинала подкрадываться к мыши. Всякий раз я с трудом сдерживала улыбку. Вот спасибо ребятам: сегодня они не только мой стол стороной обходили, они вообще как-то притихли.

Окончательный разговор с Франсуа проходил, естественно, в моем присутствии. И на этот раз мне пришлось в нем участвовать. У Сан Саныча, конечно, уже появилась масса вопросов — в основном, по прошлому ассортименту. Что снимается с производства, что — нет, как надолго… Я едва успевала подсовывать ему нужные документы. Поначалу мне было трудно сосредоточиться: я то и дело бросала вокруг себя отчаянные взгляды в поисках хоть каких-то признаков того, что он — здесь, с нами. В один из таких моментов я заметила, что верхний лист на большом календаре, висящем у двери, принялся вдруг то приподниматься, то опускаться — словно им кто-то обмахивался. Так вот он где устроился! Я сразу успокоилась, и затем лишь изредка поглядывала на тут же оживающий календарь.

Часам к двум они сошлись на том, что через две недели Франсуа приедет еще раз с живыми образцами новой продукции, после чего они окончательно договорятся об объемах и сроках поставок — а мы, в чем я ни секунды не сомневалась, поднимем вопрос о скидках на морально устаревающую продукцию.

Франсуа закончил разговор фразой, к которой я была готова.

— Александр, поскольку Танья будет сопровождать меня в аэропорт, сейчас нам нужно уже уходить. Мы имеем как раз немного времени, чтобы забрать мой багаж из гостиницы, и — может быть — выпить чашку кофе. — Чуть прищурившись, он выжидательно посмотрел на меня.

В глазах Сан Саныча безумным огнем горело обещание дать мне два выходных после следующей встречи — лишь бы я не сорвала ее своими капризами.

— Татьяна… — начал он, слегка охрипнув.

— Хорошо, — согласилась я с кроткой улыбкой и с глубоким удовлетворением увидела, что оба уставились на меня одинаково вытаращенными глазами. Я была не совсем уверена, но мне показалось, что от двери послышалось короткое похрюкивание. Я едва и сама не прыснула — ситуация представлялась мне донельзя комичной. Сейчас мне все казалось смешным: и то, с каким ошарашенным видом переглянулись Сан Саныч с Франсуа, и то, как должна была выглядеть эта сцена со стороны нашего невидимого зрителя, и то, что — если мне придется уже сейчас отвечать на вопросы Франсуа — у меня будет сразу два слушателя. Нет уж, обойдутся! Инквизиция приступит к работе через две недели, а пока — я хочу сама вопросы задавать.