Я кого-то чаем поила? У него, что, видения от переедания начались? Я слышала, что такое бывает: работающий в экстремальном режиме желудок посылает в мозг возмущенные сигналы, жалуясь на перегрузки и живописуя страшные последствия ожирения.
Я озабоченно глянула на него и ответила, что никого ничем не поила. Хотя бы по той простой причине, что у меня никого в доме не было. Он возмутился, заявив, что своими собственными ушами слышал, как я предлагала кому-то чай.
Ах, это… Скажите, пожалуйста, какое преступление! Я ему, между прочим, чай готовила, а когда он не соизволил явиться к ужину вовремя, как положено, всего лишь предложила его заместителю допить этот чай. Зачем же хорошему напитку пропадать? Вот работает же… коллега двадцать четыре часа в сутки, а ему уже и чашки чая жалко?
— Это я с твоим заместителем говорила, — небрежно махнула я рукой в сторону окна.
— Ну и что, уговорила? — с каким-то непонятным любопытством спросил он, замерев на месте. Что, интересно, не один ли он перед нашей едой сдался? Нет уж, тот поупрямее оказался. Хотя я, впрочем, не особенно его и уговаривала…
— Не-а, — непринужденно ответила я. Вот пусть оценит всю глубину моих усилий, затраченных на его приобщение к человеческой кулинарии. — Он вообще со мной разговаривать отказывается, не говоря уже о еде.
Он тут же принялся снова упрекать меня за навязчивость. Ну, если я навязчивая…! Я ведь всего-то пару раз ему чашку наливала, я даже уходила, чтобы он мог ее выпить в одиночестве, если меня стесняется! Знать я, понимаешь ли, обязана их отношение к человеческой еде. Кто бы говорил! Да знаю я его, знаю!
— Тогда зачем ты пыталась на нарушение его подбить? — тут же спросил он, чрезмерно пытливо глядя мне в лицо.
Что-то мне не нравится направление этого разговора. Если этот ангел-заместитель молчит, чего же я сама нарываюсь на вопросы о своих безумствах?
— Ничего я не пыталась! — В целях самозащиты восклицание мое прозвучало слишком… восклицательно. И, совершенно неожиданно для самой себя, я вдруг добавила совсем уж по-детски дурацкую фразу: — И, между прочим, контактировать со мной он первым начал.
У него внезапно раздулись ноздри, выдвинулась вперед нижняя челюсть, а в глазах показались жерла орудий, из которых того и гляди посыплются ядра — мне на голову. Ах, вот оно что! Его коллег, значит, критиковать нельзя, только моих подруг — можно? На его коллегу нужно смотреть снизу вверх, с благоговением? Да не будет этого!
— Я на него вообще внимания не обращала, он сам со мной заговорил, — пробормотала я, злясь на себя за оправдательный тон. И… вспомнила, что именно сказал мне ангел-заместитель в тот единственный раз, когда обратился ко мне. — И, между прочим, он не просто так заговорил; он мне передал, что у тебя все в порядке!
Ну да, хоть кому-то пришло в голову сообщить мне, что там у них творится. Хоть кому-то показалось целесообразным (и пусть тебе, папа, икнется по-хорошему!) успокоить меня хоть парой слов. Хоть кому-то оказалось не лень вспомнить о том, что я здесь с ума схожу…
— Это я попросил тебе сообщение передать, — тихо сказал он.
— Правда? — вырвалось у меня против воли, и я мгновенно остыла. Господи, ну, конечно! С чего бы этому чужому ангелу обо мне беспокоиться? А я сейчас начинаю впадать в истерику, как в те первые дни…
Я мгновенно остыла и… поняла, наконец, что мне сейчас не делать. Не врать, не выкручиваться, не перекладывать свою вину на любого, кто под рукой оказался, не ждать, пока ангел-заместитель на меня нажалуется…
Я рассказала своему ангелу про тот случай с чашкой. И все равно не удержалась: торопливо добавила, что никакого ущерба, по-моему, никому не нанесла. Он выслушал меня, в целом, молча. Лишь пару раз переспросил отдельные слова, словно ушам своим не мог поверить. И снова замолчал. Лишь смотрел на меня — то ли растерянно, то ли… разочарованно.
Вот это уже было выше моих сил! Я бы давно уже все сама попыталась исправить, но не могу же я прощения просить, не зная даже, в какую сторону смотреть!
— Ты можешь попросить его показаться? Хоть на минуту! Или просто голос подать? — взмолилась я.
Он еще какое-то время помолчал, словно не решаясь отдать коллегу мне на растерзание. Потом вдруг решительно повернулся к углу между плитой и окном и отчетливо проговорил: — Ангел, Вы не могли бы перейти в видимое состояние? Это — нестандартная ситуация, в ней такой вариант предусмотрен.
Показаться мне ангел-заместитель, конечно, отказался — да я на это и не рассчитывала. Главное — услышав его голос, я теперь точно знала, где он находится. Глядя прямо — как я надеялась — на него, я извинилась. Попыталась, конечно, объяснить свой дурацкий поступок, но, в первую очередь, извинилась.
Он попытался было отмахнуться от моих слов, но я позволила себе продолжить. К словам извинения я добавила слова благодарности — за все: за факт присутствия в моей жизни все эти шесть дней; за то, что присутствие это было незаметным; за терпение, с которым он не обращал внимания на все мои фокусы; за отзывчивость — пусть всего лишь однажды.
В ответ он проворчал, что влиять на меня — практически невозможно. Месяц назад я бы его расцеловала (на ощупь!) за такую высокую оценку моей независимости. Сейчас же я лишь мысленно кивнула, соглашаясь с ним: да уж, чужим ангелам, пытающимся воздействовать на меня, не позавидуешь.
А вот моему ангелу последняя фраза, похоже, совсем не понравилась. Решив, видимо, что хватит коллеге крамольные мысли мне в голову подбрасывать, он начал откровенно спроваживать того домой. Дальше они обменялись несколькими короткими репликами, из которых я поняла только то, что они не предназначались для моих ушей. Не успела я открыть рот, чтобы возмутиться тем, что от меня — в моем собственном доме — что-то утаивают, как ангел-заместитель пожелал нам на прощание всего самого лучшего. Мне не оставалось ничего другого, как еще раз поблагодарить его. Расстались мы с надеждой встретиться еще раз. Попозже и в более благоприятных условиях. Замечательно! И как, скажите на милость, мне его по голосу узнать?
Через несколько мгновений мой ангел повернулся ко мне, и из глаз его выглядывали уже не пушечные жерла, а мои давние знакомые — развеселые херувимчики.
— Ну все, теперь мы — одни, — сказал он, призывно разводя руки в стороны.
А вот кидаться на него я больше не буду — чтобы на еще одно «Подожди» не нарваться. С другой стороны, сидеть неподвижно — тоже опасно: если он меня с уголка прямо через стол выдернет, то я могу о его край все ребра пересчитать…
Я медленно встала, спокойно обошла стол и, подойдя к нему (он уже успел лицом ко мне развернуться), провела рукой по его лицу… И вдруг пол ушел у меня из-под ног. Не успев даже вскрикнуть, через какую-то долю секунды я обнаружила, что сижу у него на коленях — а он поддерживает меня обеими руками: одной — под спину, второй — под колени.
— Ну и для кого это ты мои тапочки приготовила? — проурчал он мне в ухо.
Ах, мы, значит, шутки шутить задумали? У нас, значит, настроение исправилось? Мы, значит, больше не смотрим на меня так, словно я нас опозорила перед лицом собрата и сотрудника? Ну, подожди ты у меня…
— А ты не рассердишься? — Я свела брови домиком, старательно изображая раскаянно-виноватый взгляд.
— Не понял… — Он вдруг выпрямился и тоже свел брови на переносице — только не домиком, а буквой V. — Еще раз.
— Я говорить тебе ничего не буду, — взволнованно захлопала я ресницами, — я лучше тебе покажу.
— Покажешь? — Он медленно развел руки, и мне оставалось только либо заново равновесие искать, вцепившись ему в плечо, либо встать. Я встала.
— Пошли, — сказала я, качнув головой в сторону выхода.
— Куда? — настороженно посмотрел он на меня исподлобья.
— В спальню, — с готовностью ответила я.
— Куда? — Он уже тоже встал, и я почувствовала, что нужно очень быстро идти вперед.
То ли мне действительно удалось обогнать его на дистанции в четыре шага, то ли он за мной не слишком торопился, но в спальне я оказалась первой. Дойдя до кровати, я показала пальцем на дверцу шкафа: — Вон там.
