Татьяна вдруг подняла на меня глаза.
— Ты можешь попросить его показаться? Хоть на минуту! Или просто голос подать?
Видно, он действительно упрямым оказался, если она — вот так, сразу — на уступки идет. Ну, что — позвать его? Мне было приятно осознавать, что без меня Татьяна до него не достучится, да и мне самому пора его домой отправлять. Что-то этот безмолвный свидетель за спиной начинает мне на нервы действовать.
— Ангел, — сказал я, поворачиваясь к углу между окном и плитой, — Вы не могли бы перейти в видимое состояние? Это — нестандартная ситуация, в ней такой вариант предусмотрен.
— Мне кажется вполне достаточным удовлетворить вторую просьбу Вашей подопечной, — послышался из угла сварливый голос. — Для перехода в видимость я не вижу ни малейших оснований.
А, значит, он из формалистов! Дома я с такими пару раз сталкивался, и всегда удивлялся, как их занесло-то в ангелы-хранители — им самое место среди ангелов-распорядителей. Они никогда не отступят от буквы закона, даже в критической ситуации — им и людей, наверно, таких же подбирают: дисциплинированных, педантичных, неукоснительно следующих правилам — тех, у которых не возникает критических ситуаций.
Татьяна проследила за направлением моего взгляда и заговорила, обращаясь теперь к правильному месту.
— Ангел, для начала я хотела бы извиниться за ту чашку. Я не знаю, что на меня нашло — просто как-то навалилось все сразу. Да я ее и не в Вас-то бросила — скорее, в судьбу свою злополучную.
— Ничего, — буркнул в ответ бестелесный голос. — Работа у меня такая.
Ага, значит, все-таки и у него случаются критические ситуации! Впрочем, если ему попадаются люди, хоть отдаленно напоминающие Татьяну — ему-то, строгому приверженцу правил и инструкций! — тогда неудивительно, что в него время от времени что-то летит.
— Но самое главное, — продолжила Татьяна, — я хотела бы поблагодарить Вас за то, что Вы присматривали за мной все это время и не очень настойчиво на меня влияли.
В ответ мы услышали саркастический смешок.
— А я вообще не понимаю, как на Вас можно влиять, — язвительно процедил он. — Меня, например, совершенно не удивляет то, что для этого моему коллеге пришлось перейти в постоянную видимость.
Меня окатило волной гордости за Татьяну. Вот так-то, дорогой коллега — этот орешек не всякому по зубам! С таким человеком, как она, нужно не правилам следовать, а нестандартные решения генерировать — по десятку в час. Мне его даже жалко стало. Немного. Сейчас спроважу его, потом нужно будет Татьяну расспросить, что она ему здесь устроила.
— Ангел, мне вернули это дело и — таким образом — уполномочили передать Вам просьбу возвращаться домой, — с огромным удовольствием включился и я в их разговор.
— Прямо домой? — перешел он на деловой тон.
— Прямо, — с готовностью подтвердил я.
— Следует ли мне понимать, что в Ваши дополнительные обязанности входит…
— Да, входит, — быстро перебил я его, не желая раскрывать — до поры до времени — перед Татьяной все аспекты своего возвращения.
Голос его заметно потеплел.
— В таком случае, мне только остается пожелать вам обоим всего самого лучшего. Искренне.
— Спасибо Вам еще раз. — Татьяна ни на йоту отступила от своего правила оставлять за собой последнее слово.
— Надеюсь однажды встретиться с Вами в более… благоприятной обстановке. — Он, очевидно, придерживался в жизни того же самого правила.
И через мгновенье ощущение его присутствия пропало. Наконец-то мы остались одни.
Да, это был точно он. И, судя по тому, как он меня стиснул (опять уткнув носом себе в плечо!), мыслей об «издалека» у него больше не возникало. Ну, то-то же! А то кривиться он будет!
Крепко зажмурившись, некоторое время я наслаждалась плодами совместных усилий обоняния и осязания. Затем о своем праве на участие в процессе громко и возмущенно заявило зрение. Я чуть приоткрыла глаза… и тут же увидела его новую куртку у себя под руками. Ух ты, а я и не заметила, что его в нашей одежде вернули! По-моему, это — хороший знак. А почему я вижу эту куртку? Он, что, действительно воспринял мои слова всерьез — и не исчез? Может, мне почаще так решительно высказываться? Или… в нем никаких эмоций не возникло, не говоря уже о захлестывании?
Я с трудом отстранилась (на самом деле, мне только голову-то и удалось кое-как высвободить из этих стальных тисков) и попыталась всмотреться ему в глаза.
— Тебя что, эмоции не захлестнули?
В ответ он рассмеялся и сообщил мне, что они его очень даже захлестнули, но что он научился больше от них никуда не бежать. Это где же он такому научился — за шесть дней-то? И кто ему в этом помогал?
Я хмыкнула и потянулась к его губам, чтобы проверить, сколь многому он успел научиться за время своего отсутствия. Но он слегка откинул назад голову и сказал всего лишь одно слово: — Подожди.
Вот лучше бы он меня стукнул. Ну понятно, если экзальтированная дурочка ему на шею кидается, не спасаться же от нее бегством! Только и остается, что перетерпеть бурное изъявление чувств. А уж потом можно и объяснить ей, что все — совсем не так, как ей показалось.
Он вдруг сжал мне голову руками и внимательно заглянул в глаза. Потом произнес, отчетливо выговаривая слова: — Я больше никогда и никуда не денусь. Сейчас нам нужно поговорить.
Хм. Никогда и никуда? Я повторила его слова, пытаясь найти в них лазейку, в которую он может потом попытаться ускользнуть. Никогда и никуда от меня? Правда?
В ответ он возмущенно поинтересовался: — Ну, когда я тебе врал-то?
Хм. Если хорошенько задуматься, то я смогу, пожалуй, пару случаев припомнить… Но он уже продолжал: — Мне дано такое же разрешение, как Анабель.
Точно такое же, как Анабель? Не просто на постоянную видимость, но и на то, чтобы занимать… очень важное место в жизни человека? На то, чтобы разделить с ним эту жизнь? Ближайшее будущее заиграло вдруг всеми цветами радуги.
— Правда? — снова спросила я, любуясь открывшейся моему внутреннему взору картиной.
— Правда-правда, — скороговоркой ответил он, и сказал, что готов выслушать все, что случилось со мной в его отсутствие.
Я занервничала. Было бы совсем неплохо рассказать ему о моих двух последних высокоморальных днях, а вот что я вытворяла до них… Вот об этом ему знать совершенно необязательно. А если заместитель возьмет сейчас и все ему выложит…? О, я знаю, чем его отвлечь.
В ответ на предложение чая он — как я и предполагала — спросил, нет ли чего посущественнее. Я вынула из холодильника все, кроме явно мясных продуктов, заставила тарелками весь стол и пошла готовить чай. Пока он заваривался, мой ангел нетерпеливо ерзал на табуретке у меня за спиной и время от времени горестно вздыхал.
Как только я поставила чашки на стол, он — словно ему сигнал из стартового пистолета дали — накинулся на еду. Вот же наворачивает — словно у него неделю крошки во рту не было. А ведь, пожалуй, почти неделю у него действительно ни крошки во рту и не было. Чуть не прыснув от такого совпадения поговорки с реальностью, я кулаком придавила нижнюю челюсть к верхней и принялась смотреть на быстро тающий запас моих съестных припасов. Вот и пусть тает — завтра опять в магазин пойдем.
С таким лицом, наверно, гурман вкушает в ресторане блюдо, которое ему в детстве любимая бабушка готовила. Ну, допустим, не в детстве и не бабушка… Я опять чуть не прыснула.
Он вскинул на меня обиженные глаза и поинтересовался, с какой это стати я его рассматриваю. Ах, ему не нравится, когда за ним в процессе еды наблюдают?! А сам что делал в начале нашего… общения? Мне уже и тогда казалось, что он готов каждый кусок у меня с вилки стащить!
Я тактично намекнула ему, что всего лишь следую его примеру. Он потупил глаза и продолжил есть молча. А, проняло-таки! Вот и нечего другого упрекать за то, что и сам делал!
Перейдя к чаю и отнюдь не отказавшись от торта (я специально отрезала ему просто огромный кусок, чтобы посмотреть, не станет ли он сопротивляться — не стал!), он вдруг спросил меня: — А кого это ты чаем поила, когда я появился?
