Чтобы в один момент собрались зрительная, слуховая, обонятельная и осязательная галлюцинации? Да быть такого не может! Все. Точно он. И пусть только заикнется о другой работе…

Татьяна бросилась мне на шею с такой силой, что я покачнулся и инстинктивно обхватил ее руками. И на меня повеяло яблочным ароматом. Вот чего мне больше всего не хватало все эти шесть дней! Я перенес правую руку ей на затылок, чтобы еще крепче прижать ее голову к своему плечу, и еще глубже вдохнул родной запах.

Через несколько минут она вдруг напряглась и сделала движение, чтобы отстраниться от меня. Ну, начинается! Опять ей на месте не стоится!

Она отклонила голову и подозрительно заглянула мне в лицо: — Тебя, что, эмоции не захлестнули?

Я расхохотался.

— Еще как захлестнули, но я, по-моему, научился никуда больше от них не бежать.

— М-да? — Она скептически вскинула бровь и потянулась ко мне губами.

Я вдруг вспомнил, что мы, скорее всего, не одни.

— Подожди, — сказал я, и она замерла, словно от удара.

— Подожди, — повторил я, отбросив обеими руками волосы с ее лица и стараясь взглядом прогнать из ее глаз обиду. — Я больше никогда и никуда не денусь. Сейчас нам нужно поговорить.

— Никогда? Никуда? — проговорила она так, словно на вкус эти слова пробовала. И все так же недоверчиво спросила: — Правда?

— Ну, когда я тебе врал-то? — Теперь обиделся я. И тут же продолжил, пока она в воспоминания не углубилась: — Мне дано такое же разрешение, как Анабель.

Наконец-то она просияла.

— Правда? — спросила она опять, но уже другим тоном.

— Правда-правда, — подтвердил я, не решаясь больше задавать скользкие вопросы. Почувствовав, что сейчас эмоции захлестнут ее, я понял, что мне нужно срочно отвлечь ее. — Так что давай, рассказывай, что тут без меня происходило. У меня к тебе, кстати, есть несколько вопросов.

— Да ничего такого и не происходило. — Она почему-то отвела глаза и, отстранившись от меня, неожиданно спросила: — Ты чаю хочешь?

Ну, наконец-то! Я, можно сказать, из дальних краев вернулся, немыслимую по сложности задачу решил, а ей и в голову не придет спросить: «Ты не проголодался с дороги-то?».

— А к чаю ничего больше нет? — поинтересовался я, словно между прочим.

Она прыснула и открыла дверцу холодильника. Я бросил туда быстрый взгляд — интересно, она ужин только себе готовила?

Через несколько мгновений на столе оказалось все, что нужно, чтобы радушно встретить усталого путника. Пока Татьяна заваривала чай, я присел на табуретку, то и дело косясь на тарелки. Что-то чай сегодня как-то медленно готовится! Тут или от истощения умрешь, или слюной захлебнешься.

Быстро ополоснув чашки, Татьяна наполнила их чаем и поставила на стол. Я воспринял это как сигнал приступать к трапезе. Она села на свой диванчик, подперла голову кулачком и принялась следить за каждым куском, который я отправлял в рот. Время от времени она издавала некие сдавленные звуки — словно носом пар понемногу выпускала.

Разделавшись с салатом, я перешел к картошке. После длительного перерыва все вкусовые ощущения воспринимались…, нет, не как новшество — скорее, как слегка забытое удовольствие. Ммм! С той стороны стола опять послышалось короткое хрюканье. Я поднял глаза и увидел, что Татьяна вся покраснела от усилия, с которым пыталась сдержать смех.

— Ну и чего это ты меня разглядываешь? — возмутился я. — Что смешного в том, что чело… (О, вот теперь я имею на это слово право!). В том, что человек проголодался?

— Ничего смешного, — быстро согласилась она сдавленным голосом. — И я вовсе тебя не разглядываю. Мне просто нравится наблюдать за твоими движениями, — ехидно добавила она.

Гм. Пожалуй, правда — когда за каждым жестом человека пристально наблюдают, ему и кусок в горло не лезет. Хорошо хоть я не вижу, с каким лицом за мной коллега наблюдает. Я опустил глаза в тарелку и сосредоточился на в меру посоленной и сдобренной маслом картошке.

Покончив с едой, я придвинул к себе чашку с чаем. Ну вот, совсем другое дело. Меня затопила волна гармонии со всем окружающим миром. Вопросы к Татьяне у меня, конечно, еще оставались, но сейчас они приобрели некую добродушно-насмешливую окраску.

— Торт будешь? — спросила она невинным тоном.

— Ну разве что, если ты настаиваешь… — протянул я, наблюдая за тем, как она отрезает кусок весьма солидных размеров. Это она мне или себе? Ага, мне. Соблазняет, значит, задабривает, умасливает… Нет, пора переходить к вопросам, пока я совсем не размяк.

— А кого это ты чаем поила, когда я появился? — небрежно поинтересовался я, сделав вид, что уловил только обрывок ее фразы.

— Что? Никого. — Она посмотрела на меня с таким искренним удивлением, что я усомнился в собственном слухе.

— Как это никого? — прищурился я. — Я же слышал, как ты кому-то чай предлагала.

— А, это… — Она поморщилась и качнула головой. — Это я с твоим заместителем разговаривала.

Ах, вот оно что! Мне пришлось сделать усилие, чтобы не обернуться в сторону плиты.

— Ну и как, уговорила?

Она досадливо поморщилась.

— Не-а. Он вообще со мной разговаривать отказывается, не говоря уже о еде.

— Так и должно быть, — постарался я быть справедливым. — Он же не имел права с тобой контактировать, а наше отношение к вашей пище ты и сама знаешь.

— Да знаю, знаю… — Она опять отвела глаза в сторону.

Я почувствовал за ее словами нечто недоговоренное.

— Тогда зачем ты пыталась на нарушение его подбить?

— Ничего я не пыталась, — тут же взвилась она. — И, между прочим, контактировать со мной он первым начал.

Что?! Да я ему сейчас голову оторву! Его зачем сюда направили? Вместо меня подежурить пару дней или насовсем мое место занимать? Судя по всему, он Татьяне не внушал, что я — всего лишь плод ее воображения; значит, он — не из этих… быстрого реагирования. Что же это за инициативность такая чрезмерная у рядового ангела-хранителя? И сейчас почему-то не уходит — топчется там в углу, у меня за спиной. То ли подслушивает, то ли подсматривает, то ли команды ожидает. Мне что, персонально к нему обратиться нужно — дела принять, да и отпустить восвояси? Так это я ему сейчас устрою — за мной дело не станет!

— Я на него вообще внимания не обращала, он сам со мной заговорил, — лепетала тем временем Татьяна, переводя взгляд с моего лица на окно. По тону ее я понял, что она потихоньку закипает. — И, между прочим, он не просто так заговорил; он мне передал, что у тебя все в порядке!

Это она против меня, что ли, закипает? Да кто ей это сообщение отправил? Додумались бы они сами, как же! Она для них — один из объектов охраняемых; у них таких тысячи, некогда им о переживаниях каждого задумываться. А вот она могла бы и догадаться, кто о ней подумал.

— Это я попросил тебе сообщение передать, — сдержанно сообщил ей я.

— Правда? — воскликнула она с таким радостным удивлением, что я обиделся. Ну, конечно — если другой ангел ей мое сообщение передаст (как попугай!), нужно его отблагодарить; а если выяснится, что я о ней не забыл — удивлению предела нет.

Заметив, очевидно, как изменилось выражение моего лица, она быстро перевела разговор на другую тему.

— Да дело, собственно, и не в этом. Я ведь теперь знаю, как вам с нами трудно — со мной в особенности, а тут еще и случай один вышел…

— Какой случай? — тут же насторожился я.

— Да понимаешь… — Она замялась. — Когда он мне весточку от тебя передал, я его, конечно, расспрашивать начала. А он в ответ — ни звука. Ни единого. Ну, я и… рассердилась немножко.

— Рассердилась? — переспросил я, заранее предвкушая продолжение.

— Я в него чашкой бросила, — тихо призналась она, опустив голову. (Черт, вот это я бы хотел видеть!). И быстро добавила: — Похоже, не попала — чашка о стенку разбилась, но все равно… — Она немного помолчала. — Мне потом так неудобно было, — закончила она почти шепотом.

Я молчал, не зная, как мне на это реагировать. Успокаивать ее — как-то нехорошо с профессиональной точки зрения; отчитывать — это он обойдется: знал ведь, на что шел, никто его сюда силой не гнал.