То, что я на Татьянино платье денег просил? Ну, это уж и вовсе само собой разумеется. Поскольку мое общение с подопечной вышло за рамки обычного, забота о ней также приобрела нестандартные формы. Так же, как я всегда следил за ее здоровьем, заставляя ее одеваться согласно погодным условиям, теперь мне приходилось следить за тем впечатлением, которое она производила на окружающих. И одежда в этом впечатлении, как я уже упоминал выше, играет немаловажную роль… М-да, что-то этот аргумент — пока самый слабый из всего, что я придумал. Ладно, подкрепим его тем, что это платье было знаком моей благодарности подопечной за облегчение условий работы. (Если Татьяна хоть как-то пронюхает об этой фразе, лучше мне на землю не возвращаться).

Окончательно приободрившись, я устроился поудобнее на диване. Что это они не идут за мной? Покосившись на дверь, я нахмурился. Сколько времени они меня здесь мариновать собрались? Я прислушался и впервые обратил внимание на то, какая тишина стоит в этой комнате. Я прислушался еще внимательнее. Ни единого звука. Ни в комнате, ни из-за двери.

Чаю хочется. Конечно, здесь я не испытывал ни голода, ни жажды, но мои биологические часы все еще были настроены на земное время, и организм возмущенно требовал ежевечернего ритуала. Чтобы отвлечься, я встал и прошелся по комнате, разглядывая ее обстановку. При более близком рассмотрении комната оставляла какое-то странное впечатление незаконченности. На столиках — у дивана и в противоположном углу — не было ничего. Абсолютно ничего — ни вазочки какой-нибудь, ни книжки, ни статуэтки. В шкафах тоже было совершенно пусто — я открыл все дверцы, все ящики и не обнаружил даже налета пыли. Исключением явился лишь письменный стол: поверхность его также представляла собой девственно нетронутое пространство, но в верхнем ящике я нашел стопку бумаги и несколько карандашей.

Повернувшись спиной к столу, я вновь окинул комнату взглядом. Казалось, что ее полностью подготовили для нового жильца — отремонтировали, вымыли и вычистили, обставили мебелью — и так и оставили в ожидании. Не въехал в нее еще новый хозяин, не обжил ее. Не чувствовалось в ней его присутствия, не было в ней домашнего уюта. Я поежился. Мне не хватало разбросанных то там, то здесь вещей, косо положенной на диване подушки, тапочек, оставленных второпях на полу… Вот и ковер на полу не помешал бы. Впрочем, лежал бы здесь ковер, не стал бы я по нему в туфлях топтаться, а тапочки — где они, мои тапочки?

Я подошел к двери и осторожно потянул за ручку. К моему огромному удивлению, дверь оказалась незапертой. Я приоткрыл ее на самую малость и выставил наружу голову.

Направо и налево от двери тянулся коридор. Он протянулся в обе стороны не на один десяток метров и то ли упирался в глухую стену, то ли сворачивал под прямым углом. По обе стороны от коридора располагались двери. Точно такие же, как моя. Насколько я видел, все двери были закрыты.

И ни души. В коридоре стояла такая же тишина, как и в комнате. Эта тишина и безликость всего вокруг уже начинала действовать мне на нервы. Ну, что ж, если они про меня забыли, придется пойти и напомнить о себе.

Я ступил в коридор… и замер на полушаге, переводя взгляд с ближайших дверей на ту, через которую еще не до конца прошел. Вот выйду я сейчас, пойду на поиски хоть кого-нибудь, а как я ее потом узнаю? Тут до конца коридора дойдешь, оглянешься — и все двери, словно на одно лицо. Можно считать, конечно, но если мне придется покружить по этому коридору? Что-то из-за ближайших дверей никаких признаков жизни не доносится…

Проще всего было бы нарисовать на моей двери какой-нибудь знак (уж не для этого ли они мне карандаши оставили?). Но все в этой комнате выглядело новеньким, как с иголочки, и пачкать дверь у меня рука не поднималась. Я вернулся в комнату, приподнял столик в углу — о, поднимается! И второй тоже. Я поставил один столик в дверном проеме, чтобы дверь не могла закрыться, с обратной стороны прижал ее другим столиком. Перебравшись через первый столик в коридор, я осмотрел творение своих рук. Ничего гениального, конечно, но если кто-то попытается эту дверь пошире открыть, грохот я издалека услышу.

Так, куда теперь — направо или налево? Каждая половина коридора казалась зеркальным отражением другой. Почему-то я пошел направо. Считая на всякий случай двери — также справа от меня. Пройдя две двери, я оглянулся. Ха, теперь моя дверь явно отличалась от других. Если ее кто-нибудь не закроет, я не заблужусь.

До конца коридора я насчитал восемь дверей. Все они были абсолютно идентичны и располагались на равном расстоянии друг от друга. Я подергал за ручку каждой из них — они все были заперты, и из-за каждой не доносилось ни единого звука. В конце коридор действительно поворачивал под прямым углом. Опять направо. Я пошел дальше.

Пройдя весь следующий коридор, я насчитал семнадцать дверей. Похоже, столько же, сколько и в моем коридоре. Ни одна из них также не открылась. В конце коридора я опять обнаружил поворот направо и упрямо пошел вперед. Опять семнадцать закрытых, не подающих ни малейшего признака жизни дверей. Похоже, я нахожусь в квадратном здании. Еще один поворот, и я должен оказаться в своем коридоре. Если я не обнаружу там свою дверь… Ладно, тогда сделаю еще один круг — должен же здесь быть какой-то выход: то ли на улицу, то ли на лестницу…

Между заданиями я редко проводил много времени дома, но никогда прежде не видел подобного здания. Жилье у каждого из нас было довольно обособленное, чтобы всегда можно было уединиться в тишине и покое. Проблемы соседей и приема большой партии гостей не существовало. Готовился я к заданиям обычно дома, прорабатывая материалы (копии, конечно) по человеку, с которым мне предстояло работать. Перед каждым заданием я дважды встречался со своим руководителем: первый раз, когда он предлагал мне кандидатуры потенциальных подопечных и выдавал материалы по тому из них, кого я выбирал; второй раз — когда я возвращал ему изученные материалы и сообщал, что готов приступить к заданию.

Каждая встреча происходила, разумеется, у него в офисе, но это была настолько уютная, располагающая к откровенной беседе комната, что она напоминала кабинет скорее в доме, а не в учреждении. Мы даже разговор вели, расположившись в удобных креслах, и к своему столу он подходил только за тем, чтобы взять папку с нужными мне документами. После выполнения задания я составлял отчет (дома, разумеется) и появлялся в его кабинете еще раз, чтобы оставить там этот отчет.

Такое же количество дверей, за каждой из которых кто-то должен был жить или работать, у меня просто в голове не укладывалось. С другой стороны, я практически ничего не знал о работе… скажем, ангелов-распорядителей. Им, наверно, и нужно работать в тесном контакте друг с другом, чтобы не распоряжаться одним и тем же делом в четыре руки. Или взять ангелов-снабжателей. Им-то уж точно нужно знать, кто, кого и чем снабжает, чтобы не случилось в один прекрасный день так, что один из них не сможет обеспечить поступивший запрос из-за нехватки нужных средств на складе.

Но ведь в местах их работы жизнь должна ключом бить! А тут — ни звука, ни шороха. А может, меня уже изолировали? Почему тогда не охраняют? А зачем меня стеречь, когда отсюда выбраться невозможно? А все остальные комнаты пустуют, наверно, потому, что таких отъявленных правонарушителей, как я — днем с огнем не найдешь. Зачем тогда столько этих камер-комнат понастроили?

Свернув в очередной коридор, уходящий направо, я с замиранием сердца пошел по нему, старательно отсчитывая двери. И, не пройдя и трети его, я увидел свою дверь. Уф, слава Богу, а то так и пришлось бы бродить по кругу, пока обо мне не вспомнят…

Вернувшись к себе в комнату, я поставил столики на место, закрыл дверь и снова сел на диван. Неужели меня — без малейшего разбирательства — сразу в заключение отправили? И ненавязчиво предлагают обживать эту комнату, поскольку выбраться отсюда у меня все равно не получится? Да нет, быть такого не может! Не могут они даже не выслушать меня. Лучше мне еще раз продумать свои ответы, поискать в них какие-либо неточности, просчеты и нестыковки.