Наскоро позавтракав, я отодвинула тарелку и оглянулась по сторонам. Нужно успокоиться. Обращаться к ангелу-хранителю нужно в умиротворенном расположении духа, чтобы быть в состоянии уловить его реакцию. Этот же разговаривать со мной не хочет! Я снова задумалась. Точно, был вчера момент, когда у меня мелькнула мысль, что как-то он притих. Я вообще никак не ощущала его присутствия с тех пор, как запустила в него чашкой… Нет. Нет! Нет, нет и нет! Не может быть, чтобы они меня вот так взяли и бросили — без всякого предупреждения. Что-то еще вчера было, что-то не менее важное…

Вот! Я вдруг вспомнила, как словно что-то подсказало мне вчера, что небезопасно девушке одной бродить по темным улицам. Может, этот за меня берется только тогда, когда я свою жизнь опасности подвергаю? Сделав глубокий вдох, я заговорила.

— Послушайте, если Вы еще здесь, Вы не могли бы дать мне какой-то знак своего присутствия?

И застыла в ожидании. На кухне все застыло вместе со мной. Ладно, нужно конкретнее высказываться — этот, похоже, не привык с подопечным человеком общаться.

— Хорошо, если Вы не хотите разговаривать со мной, не нужно. Я не прошу Вас нарушать правила. Но хоть какой-то… самый крохотный знак… Вон возле окна чайник стоит — Вы не могли бы его ко мне носиком повернуть? Совсем чуть-чуть?

Я уставилась на чайник, который все так же стоял боком ко мне, нахально задрав нос к потолку. Неужели я с воздухом разговариваю? Не верю. Кто-то же растормошил вчера мое чувство самосохранения, да и подсознание сегодня…

— Пожалуйста. Ну, пожалуйста, я больше ни о чем Вас просить не буду! — Я вдруг расслышала в собственном голосе слезы. Господи, этого еще не хватало! — Поймите, мне очень — очень! — нужно знать, что меня там, у вас, не совсем бросили…

Чайник все так же стоял в профиль ко мне. Я отчаянно моргала, чтобы прогнать дурацкие, непрошенные, такие несвоевременные и неконтролируемые слезы. И вдруг… мне показалось, что носик чайника чуть шевельнулся в моем направлении. Я замерла на месте, боясь хоть на долю секунды закрыть глаза и принять желаемое за действительное.

Через несколько секунд чайник без всякого сомнения повернулся — на девяносто градусов, так что его носик уставился прямо на меня. Мне даже послышалось, что он скрипнул при этом по подставке — если бы я не ожидала услышать сопровождающее его поворот короткое ворчание.

— Спасибо! — тихо всхлипнула я, и окончательно опозорилась. Слезы хлынули-таки — проливным дождем. И до какой же степени мне было на это наплевать! Слава Богу, всего одна жизнь осталась…

Когда иссяк слезный фонтан, на меня вдруг нашло невероятное спокойствие. Насколько же все познается в сравнении! Еще пару дней назад каждый лишний час казался мне невероятным мучением, а теперь, когда я убедилась, что мне не добавили еще одно человеческое существование, я вдруг поняла, что все не так уж и плохо. У меня появилась цель: не забыть его. Почему, ну почему мне ни разу не пришла в голову мысль взять с собой фотоаппарат… да хотя бы в тот же парк? Теперь мне оставалось только закрывать глаза и представлять себе…

Его лицо, когда он появился в первый раз. Его размашистую походку, когда он шел ко мне, покрутившись на своем любимом дереве. Его растерянность в тот первый раз в кафе. Его подозрительную озадаченность при виде каждого нового блюда. Его яростно прищуренные глаза, когда я предлагала заплатить за него. Его хитрое выражение, когда он тащил меня в отдел женской одежды в универмаге. Его трепещущие ноздри, когда он поглаживал меня по руке. Его неотразимо уверенный облик, когда он стоял, прислонившись плечом к двери, в своем новом костюме…

Да, мне есть, что вспоминать. И я должна придумать, как сделать так, чтобы воспоминания эти не поблекли.

Чем я и занималась весь тот день. На работу я, конечно, опоздала, но никто этого не заметил. По крайней мере, выговор я не получила. В обед я опять ушла. В кафе. Зачем же мне избегать того места, где я могу в любой момент представить себе, как он входит в дверь, подходит к столу, усаживается напротив меня, складывает руки перед собой или подпирает ими подбородок, разглядывая меня с задумчивым, возмущенным или смеющимся видом…

Выходя из офиса, я спустилась по лестнице. Вспомнив, на какой ступеньке он обычно материализовался, я чуть задержалась на ней, чтобы вновь испытать то чувство облегчения, которое всякий раз охватывало при этом меня. Это ничего, что сейчас я только представляю его себе. Каждый день я буду вспоминать все, что с ним связано — и потом (если меня все же возьмут к ним) никому не удастся стереть из моей памяти эти воспоминания. Ну а если не возьмут… Нет, возьмут — до сих пор же они на меня рукой не махнули!

Как только закончился рабочий день, я тут же принялась собираться домой. Сегодня мне хотелось вернуться как можно быстрее. Галя негромко спросила меня: — Татьяна, у тебя все в порядке? Проблемы-то твои решились?

— Нет, Галя, еще не решились, — улыбнулась я ей в ответ, — но решатся, обязательно решатся. Ты же знаешь, не всегда все быстро устраивается. Нужно всего лишь уметь ждать.

Она как-то странно на меня глянула.

Добравшись, наконец, домой, я вздохнула с облегчением — я точно знала, чем сейчас займусь. Вот только поужинаю сначала.

Но сразу взяться за это дело мне не удалось.

Зазвонил телефон.

Сняв трубку, я услышала голос матери — с чувством неловкости, облегчения и благодарности. Я знала, что моя неожиданная резкость в субботу как удивила ее, так и обидела. Я знала, что должна была позвонить ей первой — хотя бы потому, что первой начала неприятный разговор. Я знала, что ей было очень нелегко пересилить недоумение и обиду, чтобы набрать сейчас мой номер.

Все это я прекрасно знала, вот только слишком много навалилось на меня за последние дни. Сейчас же я была искренне рада слышать ее голос — этот звонок стал для меня знаком того, что родители не держат на меня зла, хоть заслуженного, хоть нет.

— Здравствуй, Таня, как у тебя дела-то? — осторожно спросила она.

Ого, я стала вызывать у них чувство осторожности?! Мне как-то совсем неудобно стало.

— Спасибо, мама, у меня все хорошо. А у вас как?

— Ну, у нас-то все, как обычно: отец работает, я — по дому. Ты просто сказала, что мы позже поговорим, да вот не звонишь…

Так, без упреков мы, конечно, не обойдемся, но к прямому обвинению в невнимательности почему-то не переходим, даем мне возможность высказаться. Оправдаться, разумеется.

— Мама, ты прости, пожалуйста, я эти дни что-то замоталась. Столько всего навалилось…

— Навалилось? Что навалилось?

О, родная инквизиторская нотка зазвучала! Я чуть не рассмеялась. Хорошо, что хоть где-то все по-прежнему.

— Да всякое, разное. Это неважно. Я о другом хотела сказать. Мама, ты извини меня — я в субботу вспылила…

— Таня, что случилось?

Я оторопела. Никогда прежде родители не спрашивали у меня, что у меня случилось. Они всегда задавали мне конкретные вопросы по конкретным сторонам моей жизни — с уже готовым отношением к моим ответам.

— Случилось? Да ничего такого…

— Ты мне не ври. Я же слышу, я чувствую, что у тебя что-то случилось. Может, и не то, о чем мы с отцом думали, но явно что-то нехорошее. Это твой Анатолий, что ли?

Ну почему она считает, что у меня просто должно было что-то из-за него случиться? Но пока хоть спрашивает, время дает ответить… Нужно пользоваться моментом.

— Мама, пожалуйста, просто поверь мне. Просто хоть раз в жизни поверь, что я знаю что-то лучше тебя. У меня ничего плохого из-за него случиться не может.

— Вы что, расстались?

Прямо в десятку. Как-то трудно мне сейчас спорить с ее абсолютной убежденностью в том, что в жизни женщины нет ничего страшнее расставания с ее мужчиной. Но как же ей объяснить, что иногда нет в этом ничьей вины?

— Да. И нет, — тут же поправилась я.

— Он что, тебя бросил?

Ну, конечно, раз я — ее дочь, а значит, персонаж по определению положительный, то подлецом может оказаться только он.