В конце концов, я ведь и раньше точно так же страховал ее — только теперь мне не нужно было бояться, что она почувствует мое прикосновение. У меня даже появилась возможность придерживать ее время от времени за талию — когда она на цыпочки становилась. Она, правда, все время ворчала, что я ей мешаю — потому и мыла окна в два раза дольше обычного.

Затем она решила, что генеральная уборка должна во всем отличаться от обычной. Вот пусть мне кто-то скажет, что плохого в том, чтобы убирать каждое помещение вдвоем? Мы ведь уже это делали! И совсем неплохо получалось! Нет, она отправила меня в гостиную, спальню и коридор, оставив себе одну лишь кухню с ванной и туалетом. Я возмутился таким распределением объемов работ, и что бы вы думали? Она заявила мне, что в прошлый раз я доказал ей свою способность убирать самостоятельно, без ее присмотра и контроля. И что мне было отвечать на такую неприкрытую лесть? Пытаясь сохранить достоинство, я проворчал, что нечестно играть на самоуважении чело… личности. Она согласно закивала и зашла ненадолго в туалет.

Когда она вышла оттуда, все руки у нее были заняты различными бутылочками и флаконами. Бросив мне небрежно: — Пошли, — она направилась в гостиную.

Там она поставила бутылочки на стол, положила рядом с каждой то щетку, то тряпочку и принялась тыкать в них пальцем, давая мне указания. Это — для ковра и дивана, это — для полировки мебели, это — для стекол в шкафах и зеркал… Я молчал, судорожно пытаясь запомнить, что чем чистить и в какой последовательности. Затем она вдруг спохватилась: — Ах да, и не забудь стены пропылесосить. — Я уставился на нее, не веря своим ушам. Стены пропылесосить? Это уже скорее на дезинфекцию после аварии на атомной станции похоже, а не на уборку. Но, судя по тому, с каким удивлением она на меня глянула, я понял, что она говорит совершенно серьезно.

Закончив инструктаж, она развернулась и ушла на кухню, оставив меня один на один со всем этим химическим оружием. Как-то мне неуютно стало. Я бы все же предпочел, чтобы она у меня на глазах оставалась… Ладно, в ванной уже не один раз обошлось, вот и сейчас буду прислушиваться, что она там делает.

Из кухни до меня донесся шум воды из крана. Время от времени звук немного менялся, словно под струю воды что-то попадало, да хлопали то и дело дверцы шкафчиков. Так, пора и мне за дело приниматься.

Отполировав все дверцы одного из шкафов, я почувствовал, что мне срочно нужно пройтись — ноги размять. Не говоря уже о том, что мне очень хотелось проверить, все ли у нее в порядке. Глянув на часы, я с удивлением обнаружил, что прошло всего десять минут. Нет, так не пойдет. Не могу же я каждые десять минут бегать на кухню, чтобы справиться, как у нее дела. Так она раньше меня закончит и будет потом всю жизнь мне это вспоминать. Нужно как-то структурировать эту работу. Я критически оглядел комнату. Двигаться сверху к полу или снизу — к потолку? Нет, наверно, лучше к полу — я ведь по нему все время ходить буду. Так, сначала отполировать шкафы, потом пропылесосить стены… Нет, наоборот, а то этот пылесос потом мне всю пыль на сияющие шкафы раздует. Потом все стекла с зеркалами, потом ковер… А что это она мне за щетку для ковра оставила? Мне, что, ползать по нему? Нужно пойти уточнить. Нет, не пойду — она мне еще стихи предложит учить, для улучшения памяти…

Пропылесосив стены, я помчался на кухню — посмотреть, как там дела. Этот пылесос так жужжит, что прислушиваться к чему бы то ни было другому — бесполезно. Татьяна стояла на табуретке и надраивала один из шкафчиков, содержимое которого было расставлено по всей кухне. Это она что, так все время и прыгает с табуретки на пол и обратно? Я похолодел. А если промахнется один раз? Ладно, грохот я услышу, а с табуретки падать — невысоко; успею прибежать и выкопать ее из-под кухонной утвари. Не поворачиваясь ко мне, она рявкнула, что у нее — все в порядке. Я заметил, что моет она шкафчик, который ближе к окну. Если она начала от окна, тогда еще ладно; а если она начала от противоположной стенки? Это она меня обгоняет, что ли? Я ринулся назад в гостиную.

После каждого этапа работ я наведывался на кухню — сравнить ее прогресс со своим. Когда я появился там в четвертый раз, Татьяна спустилась с табуретки, повернулась ко мне, уперев в бока кулаки, и ядовито заметила: — Если ты проголодался, то мог бы так прямо и сказать.

Я уже открыл рот, чтобы возмутиться таким унижением моего соревновательного духа, но вдруг понял, что совсем не прочь попить чаю… с чем-нибудь. Я неохотно признался ей в этом, ожидая града насмешек — но вместе с чаем. Но она лишь вскинула бровь и назидательно произнесла: — Обед, между прочим, заработать нужно. Вот уберешь гостиную, а я — кухню, тогда и чай будем пить. С чем-нибудь.

В конечном итоге, кухня и гостиная оказались убранными в одно и то же время. Перетаскивая пылесос в спальню, я услышал, как Татьяна наливает воду в чайник и хлопает дверцей холодильника. Ммм!

Я вернулся в гостиную за всей этой химической чертовщиной и чуть не подпрыгнул от резкого, призывного звонка телефона. Что-то мне в этом звуке уже нечто судьбоносное мерещится!

Татьяна влетела в гостиную и схватила трубку. Через мгновенье глаза у нее округлились, и она обеспокоенно сказала: — Да все в порядке, мама. А что случилось-то?

Еще через мгновенье обеспокоенность у нее на лице сменилась смиренной покорностью. — Ну, конечно, можно, мама, я просто удивилась — мы ведь только вчера виделись.

Дальше выражения у нее на лице сменяли одно другое, как в калейдоскопе.

Настороженность: — Несколько недель назад. А в чем дело?

Уверенность: — В маршрутке. А почему ты спрашиваешь?

Готовность отбиваться до последнего: — Что-то я тебя не пойму, мама.

И, наконец, ярость: — Что? — которая тут же сменилась откровенным ужасом. — Мама, подожди минутку, я воду в ванной выключу — я убираю сейчас.

Поднимаясь с дивана, Татьяна аккуратно положила на него трубку, махнула мне рукой в сторону кухни и вышла из гостиной.

На кухне она шепотом попросила меня приготовить чай и салат, пока она закончит разговор. Мне очень хотелось при нем поприсутствовать, но я не стал об этом заговаривать — что-то в ее лице остановило меня. Я молча кивнул, но… Этот разговор, между прочим, явно меня касается — не оставаться же мне в потемках! Я решил воспользоваться ее отношением к своим обещаниям.

— А ты мне расскажешь, что она хотела? — также шепотом бросил я ей в спину, когда она уже выходила из кухни.

Она коротко буркнула: — Да.

Нет, нужно еще лишить ее возможности редактировать этот разговор.

— Ты мне все расскажешь?

Издав какой-то непонятный звук, она еще короче обронила: — Да, — явно стремясь побыстрее выйти.

У меня оставалось буквально одно мгновенье, чтобы устранить появление каких бы то ни было лазеек.

— Честное слово?

Она дала мне свое честное слово с такой неохотой, что я мысленно поздравил себя с выдающейся предусмотрительностью. Великое дело — опыт! Особенно в общении с Татьяной.

Мне стоило огромных усилий не подкрасться к гостиной, чтобы подслушать этот разговор. Но мне удалось удержать себя на месте. Она ведь пообещала мне все рассказать, так? Так что же мне теперь — слушать их разговор, чтобы сравнить его потом с ее рассказом? Ну и кем я буду после этого? Даже если она об этом не узнает. Нет уж, вот она мне свою гостиную сегодня доверила — пора и мне привыкать к доверительности в отношениях. А Анабель, между прочим, своего француза вообще на несколько дней из-под надзора выпускает…

Когда она вернулась на кухню, я уже и чай приготовил, и салат сделал, и хлеб нарезал — и содержимое холодильника внимательно изучил. Может, еще что на стол поставить? Но увидев лицо Татьяны, я мгновенно забыл обо всех своих гастрономических рассуждениях. Она подошла к диванчику, медленно опустилась на него и уставилась в пространство перед собой ничего не видящими глазами. Спасибо, хоть в окно смотрела; а то, если бы на меня — и сквозь меня! — мне бы совсем нехорошо стало.