Людмила Викторовна все-таки выпытала у меня, что были они дипломатами, и по ее загоревшимся жарким интересом глазам я понял, что нужно добавить еще пару фактов, иначе она может загнать меня в угол неожиданными вопросами. И тут мне в голову пришла гениальная мысль. Я уже начал чувствовать себя попугаем, повторяющим тщательно отрепетированные фразы, да и Татьяна что-то совсем притихла — ей уже, наверно, до смерти скучно. Почему бы, рассказывая Людмиле Викторовне о своих мытарствах в детстве и юношестве, не оживить немного обстановку?
Я поведал им о своих постоянных переездах и смене обстановки, а также о том, что перед поступлением в университет решил осесть на одном месте. В Англии, небрежно обронил я — и с удовольствием заметил, как Татьяна тут же встрепенулась и метнула в меня яростным взглядом. О, проснулась! Теперь можно вернуться и к отработанной версии. Я сказал, что, в конечном итоге, решил получить образование на родине (они почему-то переглянулись — вот-вот, патриотизм никому еще в вину поставить не удалось!), да и работать решил — после непродолжительной стажировки в Германии — в более понятной мне психологической среде соотечественников.
Мой рассказ явно произвел на них впечатление. Но разное. Людмила Викторовна впилась в меня пронизывающим взглядом, время от времени поджимая губы. У меня екнуло сердце. Должно быть, женская интуиция подсказала ей (что и подтвердилось впоследствии), что в моем рассказе не все вяжется одно к одному. Сергей же Иванович рассматривал меня с каким-то новым интересом. У меня даже мелькнула мысль, что он начал пересматривать свое отношение к психологии и психологам. Ну, разумеется, он же прекрасно понимает, что бесполезных тунеядцев на стажировку заграницу не посылают. По-моему, я все-таки нашел правильную линию поведения с ним. Спорить с ним не нужно, опровергать его точку зрения — Боже упаси; нужно просто спокойно, не рисуясь, показывать ему, что и в не престижных с его точки зрения областях можно добиться почета и уважения.
Позавидовав вслух моей увлекательной судьбе (муж бросил на нее неодобрительный взгляд), Людмила Викторовна продолжила поиски промахов в нашей с Татьяной истории. На этот раз она поинтересовалась местом моей работы. Я сообщил ей, что занимаюсь частной практикой, и кабинет мой находится в центре города (до которого, между прочим, нужно как-то добираться — вот так, в транспорте, мы и познакомились с Татьяной, мысленно добавил я, гордясь своей изобретательностью). Улыбнувшись, я — на всякий случай — шутливо добавил, что точный адрес таким уравновешенным и уверенным в своих силах людям, как они, наверняка не интересен.
Решив, очевидно, поймать меня на вранье в отношении знакомства в транспорте, Людмила Викторовна с охотничьим блеском в глазах предположила, что я и живу, надо полагать, в центре. И тем самым предоставила мне шанс упрочить уже возникшее, как я надеялся, расположение ко мне своего мужа. Ладно, если я хоть одного из них в союзники перетащу… Я развел руками, улыбнулся и сказал, что квартира в центре мне пока еще не по карману. Вот именно — пока еще; пусть прочувствуют далеко идущие перспективы. Подходящую для моего жилья улицу мы с Татьяной нашли накануне: центральная улица одного из районов новостроек, домов на которой было столько, что подсчитать было трудно, да плюс еще номера со всякими буквами… В таком районе нужно год прожить, чтобы с уверенностью свой собственный дом находить.
Тему современного строительства Сергей Иванович с удовольствием поддержал. На что я и надеялся. Вот теперь пусть блистает своим профессионализмом, а я буду согласно кивать. Как обычно, Людмила Викторовна подтверждала все его аргументы примерами из жизни абсолютно неизвестных мне людей. Почему тот факт, что на высоких этажах жить лучше, чем на средних, становится более достоверным от того, что Иван Иванович блаженствует у себя на девятом, в то время как Марья Петровна мучается на своем пятом? Но, в целом, все оставшееся время этой встречи говорили Сергей Иванович и Людмила Викторовна. Ко всеобщему, по-моему, удовлетворению.
Наконец мы простились с Татьяниными родителями и отправились домой. Когда мы добрались до города, я предложил Татьяне прогуляться. Честно говоря, я действительно чувствовал себя уставшим от этого бесконечного сидения на одном и том же месте, да еще и под перекрестным обстрелом. Очень хотелось ноги размять.
Мы пошли, разумеется, в направлении ее дома, но не целенаправленно. Просто сворачивали с одной улицы на другую, иногда переходя на другую сторону, иногда во двор заглядывая… Татьяна пребывала в невероятно приподнятом настроении. Она, судя по всему, тоже заметила, что к концу разговора мне удалось все-таки снискать расположение ее родителей. И, учитывая, с каким трепетом она относилась к их мнению, это не могло не привести ее в отличное расположение духа. Я мысленно посмеивался. Я ведь психолог — неужели мне трудно повести разговор так, чтобы она обрадовалась?
Был, правда, момент, когда она принялась отчитывать меня за излишне крепкое рукопожатие при встрече и последующие попытки прямого воздействия на ее отца. Скажите, пожалуйста: пожал кому-то крепко руку — и уже покушаешься на его авторитет и достоинство? Я решительно заявил ей, что не имею ни малейшего намерения подстраиваться под глупые знаки иерархии человеческого общества. Она резко повернулась ко мне… и я быстро продолжил, что — как психологу — мне виднее, что человеку очень полезно периодически сталкиваться с тем, кто превосходит его в чем бы то ни было — чтобы точнее осознавать свое место в жизни. Что-то мне не понравилось, как радостно она закивала. Чует мое сердце, обернутся мне эти слова крупными неприятностями. Но я же сказал: человеку!
Подтверждения своим подозрениям мне пришлось ждать не далее, чем до следующего дня. Прямо после завтрака Татьяна заявила, что нам следует заняться Уборкой. Она так и произнесла это слово — с заглавной буквы. Я понял, что весь день пропал. И хорошо еще, если только один. Обычно она этой генеральной уборкой дня три занимается. Правда, теперь у нее есть я. В прошлый раз мое участие в процессе ускорило его раза в два. От осознания собственной значимости мое неудовольствие от перспективы провести весь день в четырех стенах поубавилось.
Когда же Татьяна заговорила о мытье окон, оно и вовсе пропало — под гнетом всепоглощающего ужаса. Нужно отметить, что всю первую половину дня чувства во мне сменяли одно другое с такой неожиданностью, что я напрочь забыл о вчерашней встрече.
— Ты не подойдешь ни к одному открытому окну, — решительно произнес я, обливаясь холодным потом при воспоминании о том, как трясся от страха всякий раз, когда она делала это прежде. — Я сам их вымою.
— Скажи мне, пожалуйста, — медленно проговорила она, очаровательно улыбнувшись, — когда в последний раз ты мыл окна?
— Да какое это имеет отношение к сегодняшнему дню? — возмутился я. — Главное, что я знаю, как это делать!
— Хорошо, — улыбнулась она еще нежнее, — расскажи мне, как это делать.
— Да что здесь может быть сложного? — Я почувствовал, что теряю почву под ногами. — Нужна тряпка, ведро с водой, потом еще одна тряпка, чтобы вытереть окно насухо… — отчаянно вспоминал я, что стояло вокруг нее, когда я метался вокруг, страхуя любое ее неожиданное движение.
— Ага, — удовлетворенно кивнула она головой. — Теперь все прояснилось.
Я перевел дух.
— Должна тебе заметить, — продолжила она с невероятно довольным выражением лица, — что не только людям, но и ангелам полезно иногда встретиться с кем-то, кто лучше них разбирается в каком-то деле. Для правильной самооценки. — И затем добавила, невинно округлив глаза: — Между прочим, в стиральной машине тоже нет ничего сложного.
Я старательно досчитал до десяти, раз за разом повторяя мысленное обещание никогда больше не высказывать критические замечания в адрес человечества — потому что каждое из них тут же рикошетом летит мне в голову.
— Хорошо, — согласился я (умение принять чужую точку зрения относится к неопровержимым достоинствам любой личности!), — ты не подойдешь ни к одному открытому окну одна. Согласна?
