Не моргнув глазом, она заявила, что хочет сначала задать мне вопрос. От такой наглости я чуть не расцепил сложенные на груди руки. Значит, под конец у нас осталась пара невыясненных вопросов? И нам не хочется закрывать занавес, не узнав ответы на них? Мы желаем полностью удовлетворить свое любопытство со мной, прежде чем перемещать его на следующий объект?
Мне каким-то чудом удалось удержать эти слова в горле — но усилие, которым это сопровождалось, прорвалось-таки наружу глухим шипением. Тяжело дыша, я смотрел на нее в ожидании этого вопроса. У меня даже шевельнулось некое извращенное любопытство: что же еще ей хочется выпытать у меня, прежде чем проститься со мной?
Я не пытался угадать, что ее интересует. Но даже если бы я перебрал сотню возможных вариантов — она бы все равно поставила меня в тупик. Опять. Услышав ее вопрос, я принялся непроизвольно разевать рот, словно эта их рыба на берегу. Сдерживать слова на этот раз мне не пришлось — их просто не было. Или они находились где-то в глубине и категорически отказывались выходить наружу. Опасаясь столкнуться там с Татьяной. Что ж, я вполне их понимаю.
По-моему, она правильно оценила мою реакцию. Поскольку принялась объяснять. У меня есть обязанности по отношению к ней — согласен. Я отношусь к ним весьма серьезно — спасибо, лестно. Как разрешается конфликт интересов…? Какой еще конфликт интересов? Мой конфликт интересов? Это я, что ли, сегодня целый день пытался сбежать от своих обязанностей? Это я, что ли, каждый день новые фокусы выбрасываю? Это я, что ли, ей свой образ жизни навязываю, свои привычки, биографию, наконец? Может, это она у меня на поводу идет, на все соглашается, на любые провокации внимания не обращает? Может, это она целую неделю всякую гадость (ладно, не гадость, но дело не в этом) ела и всякие сказки придумывала, чтобы моим друзьям понравиться?
На этот раз мы с моими словами оказались по одну сторону баррикады: они рвались наружу, я им не мешал. И остановился только лишь тогда, когда понял, что ору. Она же очень спокойно — словно подчеркивая различие в своем и моем отношении к серьезному разговору — продолжила, сказав, что мой конфликт интересов возник из интереса к Марине. Взаимного, как не преминула заметить она. Из чего следует, что мне следует находиться рядом с Мариной, а ей пусть пришлют другого ангела-хранителя. Который, по ее настоянию, не должен обременять ей жизнь своим видимым присутствием.
Это было так нелепо, так абсурдно, так несправедливо, что я потерял способность рассуждать логически. Интерес к Марине — неужели она не могла придумать что-нибудь менее неправдоподобное? Сколько можно юлить и изображать невинное благородство? Я вдруг почувствовал бесконечную усталость. Она хочет, чтобы вместо меня у нее появился другой ангел-хранитель — невидимый, чтобы она могла в любой момент просто забыть о его существовании? Почему не сказать об этом прямо?
Мне вдруг захотелось хотя бы раз получить прямой, однозначный — без намеков и недоразумений — ответ на прямой вопрос. Глядя ей прямо в глаза, я тихо спросил: — Ты хочешь, чтобы я ушел от тебя?
Я не услышал ни прямого, ни спокойного ответа — голос у нее вдруг зазвучал как минимум на тон выше. Она отказалась брать на себя ответственность за такое решение (ну почему меня это не удивило?), но заявила, что я все равно сбегу от нее к Марине, что я и сделал сегодня.
Меня словно обухом по голове ударили. Причем, не единожды, а раз пять — для убедительности. И, похоже, это сработало — в голове у меня что-то заклацало, как будто на свои места, одно за другим, становились звенья одной и той же цепи.
Я закрыл глаза и принялся перебирать в уме эти звенья. Интерес к Марине. Татьяна начала избегать меня, когда эта… коза греческая поскакала за мной в сад. И потом даже предложила мне остаться… с ее друзьями. И потом сказала мне, что я очень им понравился. И потом в аэропорту не стала просить меня подавать ей какие бы то ни было знаки моего присутствия. Давала мне возможность сбежать под прикрытием невидимости? И потом в кафе у нее явно дрогнул голос, когда она говорила Франсуа о близком друге — обо мне. И потом, даже не стала проверять, сижу ли я в машине. Уже поверила, что я сбежал? И потом, во дворе, смотрела мертвыми глазами, как я вышел из другого такси…
Нет, это полный идиотизм. Неужели она настолько мне не доверяет? Неужели она настолько не верит в себя? Неужели ее невероятное воображение готово подсказать ей лишь самое печальное объяснение любому факту? Неужели я опять все неправильно понял?
Стоп. Кто сказал, что я сейчас все правильно понимаю? Не хочу я больше менять одни догадки на другие. Я задал ей очень простой вопрос — и так и не получил на него очень простой ответ. Мне нужно всего лишь одно короткое слово — «Да» или «Нет». Честно говоря, мне нужно только второе из них.
Я открыл глаза и — очень спокойно, очень тихо, очень отчетливо — попросил ее ответить на мой вопрос: хочет ли она, чтобы вместо меня у нее появился другой ангел-хранитель.
Я получил в ответ свое «Нет». И почувствовал, что у меня гора с плеч свалилась. Свалилась прямо мне в горло, не давая мне вдохнуть. И затем я понял, что ничего не вижу. Нет, я мог в целом указать направление, в котором находилась Татьяна, но видел ее весьма расплывчато. На меня накатила паника: да как же я работать буду, лишившись зрения? Я судорожно заморгал, и спустя мгновенье зрение ко мне вернулось. Вместе со слухом. Который услужливо донес до меня отчаянный, звенящий лепет Татьяны. Ну конечно — если у нее просят одно короткое слово, разве может она им ограничиться? Я могу даже и не мечтать, что она когда-нибудь сама попросит меня уйти… Я не стал вслушиваться в продолжение.
От плиты к диванчику меня перенес один прыжок. По-моему, если бы мне сейчас пришлось догонять то сворачивающее за угол такси, я бы и его настиг в одном прыжке. Я схватил за плечи это сумасшедшее, невозможное, все еще отчаянно пыхтящее от возмущения создание, рывком поднял его с диванчика, выдернул из-за стола (что это там загремело?) и прижал к себе. Одной рукой я крепко обхватил ее за плечи, другой уткнул ее лицом себе в грудь. И глубоко вдохнул знакомый яблочный запах. Господи, сделай так, чтобы она хоть немного помолчала! Помолчала и не шевелилась. Она тут же принялась дергать головой, пытаясь повернуть ее в сторону. Я чуть ослабил хватку. Она повернула голову и… замерла. И — о, чудо! — не произнесла при этом ни слова. Благодарю тебя, Господи, что так быстро откликнулся на мою смиренную просьбу! Татьяна пошевелила плечами, пытаясь высвободить руки. Опять, что ли, драться вознамерилась? Рефлекторно я еще крепче сжал ее. Да может она хоть минуту спокойно постоять!
И тут я почувствовал, что она обхватила меня руками за пояс — и с такой силой, что я покачнулся. От неожиданности я отпустил ее голову, готовясь — в случае чего — отдирать ее от себя. Мало ли — вдруг она решила придушить меня, если уж не удалось ей освободить руки для нанесения побоев. Она тут же откинула голову назад и посмотрела на меня… Я вспомнил, как радовался, когда она впервые вскинула на меня свои лучистые глаза. Сейчас я понял, что никогда прежде не видел, насколько могут лучиться ее глаза.
И почувствовал, что прямо сейчас, на собственном опыте, мне предстоит убедиться, насколько серьезным опасностям подвергает ангела-хранителя человеческое тело. Разумеется, нас об этом предупреждали. В программе нашей подготовки был даже курс лекций на эту тему. Весьма короткий, да и мы относились к нему, как к простой перестраховке. Мы ведь прекрасно знали, что дух преобладает над материей, да и в видимом состоянии, когда это тело может вырваться из-под контроля, ни один из нас не планировал находиться длительное время. Да и потом, даны же нам зачем-то защитные рефлексы!
Но о существовании такой опасности я, конечно, знал. Более того, в последнее время всякий раз, когда мне случалось прикасаться к Татьяне, я смутно ощущал эту опасность, подстерегающую — совсем рядом — момент ослабления моего самоконтроля. И сейчас я почувствовал, что этот безумный порыв сгрести ее в охапку даром мне не пройдет — вопя от восторга, материя захватила полный контроль надо мной. Я был просто обязан прикоснуться к этому запрокинутому мне навстречу, сияющему лицу. И поскольку руки были у меня заняты… Все законы, все правила поведения оказались вдруг где-то далеко, на горизонте, печально помахивая мне оттуда ручкой. Ну и плевать! Я уже нарушил столько правил, что вполне могу довести этот процесс до полного совершенства. Я скорчил им бесшабашную гримасу, нагнул голову и прижался губами ко лбу Татьяны.
