Кровь-любовь. Современные поэты о любви
Любовная лирика – один из китов, на котором веками держалась поэзия.
Невозможно представить Шекспира без любовных сонетов. Пушкина – без «Признания» и «Я помню чудное мгновенье…». Пастернака – без «Никого не будет в доме» и «Любить – иных тяжелый крест…»
Говорят, что сейчас этот кит медленно тонет, что любовной лирики все меньше…
Нет, у самодеятельных стихотворцев её – хоть вагонами отгружай, там с этим все благополучно. Но кит этот у них, чаще всего, надувной и серийного производства. Плавать, держась за него, и бултыхать ножками приятно, и для массового отдыха (и самовыражения) штука удобная.
Продолжают радовать любовными виршами поэты-эстрадники. «Я твой наркоман, ты – моя доза…» «Узнай сегодня мои размеры сладкой любви…» Населению нравится.
А настоящая любовная лирика? Нет, она не исчезла. Как бы ее голос не заглушался гулом самодеятельного стихотворства и громыханием эстрадных виршей.
«Кровь-любовь» – сборник именно такой лирики.
«кровь-любовь», – так нельзя рифмовать,
но прожить еще можно…
– пишет один из его авторов, Александр Кабанов.
Да, рифмовать «любовь» с «кровью» уже нельзя: избитая рифма. Но сопряженность Любви, Эроса, с жизнью и смертью из поэзии никуда не ушла. «Эрос Танатосу говорит…» – проходит рефреном в стихотворении другого автора сборника, Ирины Ермаковой. Эрос вступает в поединок с Танатосом. И побеждает его.
В «Кровь-любовь» вошли стихи девяти крупных современных поэтов – разных поколений, работающих в разных поэтиках, живущих в разных городах и в разных странах… Объединяет их Любовь – ars amatoria – как тема создаваемых ими стихов. И любовь к высокому поэтическому ремеслу, ars poetica.
Ирина Ермакова
«он так меня любил…»
он так меня любил
и эдак тоже
но было всё равно на так похоже
похоже так чтоб раззвонить про это
шнур намотать на середину света
бикфордо-телефонный и поджечь
и лишнюю америку отсечь
пусть катится и плавает вдали
раз так любил а не умел иначе
пусть с трубкою своей стоит и плачет
на половинке взорванной земли
Люба
Богородица глянет строго:
сопли утри!
Ты – любовь.
Царство твое внутри.
Чем валяться ничком,
кричать целый день молчком,
лучше уж тарелки об стенку бить —
верное дело.
И тарелка уже поет,
кружась волчком,
и сама взлетает,
нож воткнулся в стол,
начинает дрожать, звенит,
дождь за шторой пошел,
набирает силу, гремит.
И она слушает
ошалело.
Дождь идет без слов,
а кажется, окликает:
– Любовь! Любовь!
И она оборачивается,
и сияет.
И так нежно цветут
радужные синяки,
словно есть на этой земле уют,
а реветь глупо,
словно тут не пьют,
не орут,
не бьют,
не все – дураки.
Улыбается.
Знает, что всех нас ждет
не ухмылка больная,
не искривленный рот,
не пинок в растущий живот
и не вечные горы
несвязанного лыка,
а – блестящий манящий свод
весь —
вот такая вот
сиятельная
слепительная
улыбка.
«Когда за мной ухаживали разом…»
Когда за мной ухаживали разом
полковник Соловьев и мэтр Розов,
таскали мне одни и те же розы
и заливались общим соловьем,
что не к лицу стареющей невесте
обоих слать в одно и то же место,
тогда я врозь отправила их честно,
и вот они ушли туда живьем.
А там живому – понимаешь сам,
там – сущий сад, серьезные аллеи,
о, там высокопарны небеса!
Обломанные на венцы, алеют,
пятнают вид терновые кусты…
Я в сумерки посланников жалею:
переступив бумажные цветы,
идут, следя распахнутые ямы,
и гении зарытой красоты
над ними вьются тучными роями.
Из разных мест они идут вдвоем
и видят, как настырными корнями
кресты пропарывают напролом
наш тонкий шар, забившийся в аллею.
Они идут к скамейке за углом,
обиженные (я-то их жалею,
они не знают, и несут горбы
своей любви, которые алеют
сквозь жизни, сквозь одежды, как грибы).
Идут к скамейке, где отводят душу,
витиевато, в две благих трубы
костят меня и посылают к мужу,
о чем мне сообщает соловей
знакомый или (вырвавшись наружу,
царапая их речи все острей)
колючий куст какой-то. Что там – розы?
Из-под земли под лавочкой моей
не разобрать: терновник или розы.
Они сидят и весело скорбят,
полковник Соловьев и мэтр Розов.
А я лежу, и я люблю тебя.
И, наконец, кому какое дело?
«А легкие люди летят и летят…»
А легкие люди летят и летят
Над нами и строятся как на парад
Смыкается клин продлевается клином
О нить человечья на воздухе длинном
Их лица почти не видны за домами
Летят и свободными машут руками
На тягу земную глядят свысока
И нет им печали и нет потолка
И нету им пола и тела и дела
Остался ли кто на земле опустелой
Им лишь бы достать дотянуть достучаться
К начальнику счастья – к начальнику счастья?
А кто ж его знает какой там прием
Любовь моя мы наконец-то вдвоем
В отчизне любезной и в теле полезном
Под солнцем горячим под небом отверстым
Где красная-красная тянется нить
Как жизни летучее жало как жалость
И чтоб уцелело вернулось осталось
Давай их любить
