– Сергей Александрович, не пугайтесь, это снова я! Ну перестаньте наконец размахивать тростью, убедительно прошу вас. Вспомните, чем в прошлый раз дело закончилось – зеркало, такое красивое, расколотили. Жалко ведь. А с чего вдруг? Я, дорогой мой, не демон и не Черный человек, каким вы меня в поэме выставили, а всего лишь посредник. Посмотрите, и костюмчик на мне серый, в полоску, ничего черного в помине нет. И прихожу я исключительно к гениям, восстанавливаю справедливость.

Вот давайте поговорим спокойно, без нервов. О чем я вам в прошлый раз рассказывал? Правильно, об обществе поэтов-гениев, покинувших этот мир и благополучно обитающих теперь в том, другом, спокойном и справедливом. Сомнения ваши мне понятны. Думаете, Александр Сергеевич и Михаил Юрьевич сразу на дуэль согласились? Что вы, голубчик. И одного, и другого уговаривать пришлось. Зато результат-то каков, а? Кто из ныне живущих не знает безвременно ушедших на пике славы «отцов» русской поэзии. Задумались? То-то же. Дуэли, понятно, сейчас не в моде, это прошлый век. Так давайте придумаем вместе что-нибудь эдакое, чтоб ваш уход был ярким, загадочным и незабываемым. Нет, не болезнь, что вы. Болезнь всегда оставляет в памяти у публики чахлый вид гения, слабость да запах лекарств. Не нужно нам это.

Да и про лекарства, смотрю, зря я вам напомнил. Вы ведь только-только из психиатрички прибыли, не лучшее место для отдыха, скажем прямо. Кстати, хорошая мысль, самоубийство на почве депрессии. Вполне обоснованный уход – и такой подходящий, шокирующий. Дамочки у вас на похоронах рыдать будут, прямо фонтанами изливаться! Представили? Вот, вижу, представили, уже улыбаетесь.

Кстати, о дамочках. О ближнем круге не жалейте, у них и тут дел хватит. А вот с Айседорой, возможно, вы и там вскоре сможете встретиться. Я тут случайно услышал, общество гениальных танцовщиц ее планирует пригласить к себе. Туда, конечно, в другой мир. Нет, голубчик, ей самоубийство не подойдет. Оно вообще больше мужчин красит. Но уж тут подберут что-нибудь поизящнее. У балерин, скажу вам по секрету, посредник творческий. Придумает для нее уход красивый, муаровый. К примеру, шарф, если попадет в колесо автомобиля, да и затянет случайно шею. Это ж сюжет какой, прямо как для писателей-художников созданный! Уверен, ей понравится. Напрасно вы думаете, что не согласится. Женщинам, особливо которым за сорок, на это решиться проще. Их век уже практически позади. А впереди что? Старость, дряхлость… Да еще для артистки. Так что не тревожьтесь, встретите вы там скоро свою Айседору, наговоритесь еще.

Нуте-с, вернемся к нашим баранам. Домой вы недавно съездили, с родней повидались. Держать вас тут особо никто не держит, насколько я знаю. Тело ваше хоть и молодое, а раздрызгали вы его уже основательно кабаками да кутежами. Так что давайте к делу.

Организационно, я так понимаю, останавливаемся на самоубийстве? Теперича к записке предсмертной перейдем. Как зачем? Вы ж поэт. Записку вашу, да еще если стихотворную, потом все кому не лень цитировать будут. Кровью написать? Хорошо, интересный ход, оригинальный. Над содержанием подумайте, конечно, но начало, очень советую, пронзительно-прощальное. Ну, к примеру: «До свиданья, друг мой, до свиданья…»[1] Записываете? Отлично. Знаете, я рад, что мы договорились. А то тростью по зеркалу, ай-ай-ай…

– Ну какое Общество мертвых поэтов-то, господи? Не мертвых, а бессмертных! Владимир Владимирович, я вам тут битый час толкую, а вы все понять не желаете, упрямитесь.

Ну, послушайте еще раз и задумайтесь наконец. Здесь вы свой путь уже прошли, протопали, прокричали. И сплеча рубили, и шашкой махали, и глотку драли почем зря. Ну и хватит, голубчик. Пора, как говорится, и честь знать. Вас там бессмертие ждет, справедливость и райские кущи, созданные специально для талантов. Прямая дорожка вам в историю, к другим поэтам-гениям. Вон Сергей Александрович очень за вас переживает. Кстати, кланяться велел.

Нет, Лилию Юрьевну с собой взять не разрешается. Вы на Айседору-то не кивайте, она сама по себе гений, хоть из другой сферы. А Лилия ваша Юрьевна кто? Муза? Да черт она в юбке, хоть и муза. Сколько вас мучила, сколько крови молодецкой выпила. Зато представьте, вот вы умрете… Да не надо кулаки сжимать, не собираюсь я вас убивать, у меня и силенок-то на это не хватит! Просто представьте, говорю. Сейчас она вас не ценит, играет как кошка с мышью, то приманит, то царапнет. А не станет вас – где она еще такого могучего человечища себе в игрушку найдет? Да заскучает сразу, как пить дать потухнет. Будет всю оставшуюся жизнь тосковать, колечко, подаренное вами, на пальце крутить, каждую минуточку с вами вспоминать. А, вижу, приятны вам такие перспективы. И ведь так и будет, поверьте моему опыту.

Я-то знаю, ушедших всегда ценят больше живых, потому что, когда вернуть ничего не возможно, все в другом свете видится. Так в этом и есть сама суть справедливости другого, моего мира. Вот живет поэт, мучается, исписывается потихоньку, теряет былую славу, стареет. Так про него и забудут, хоть он новую Библию напиши, хоть «Илиаду». А ежели, например – бац, и не станет его вдруг, – тогда совсем другой коленкор, другое отношение. Потому что в вечность ушел. И сразу стихи его ценнее становятся, глубинный смысл в них проявляется. Он уже того, бессмертный, классик.

Ну, наконец-то согласны. Мне уж пот со лба утереть хочется, до того я с вами намучился. Давайте к деталям перейдем. Нет, вешаться не будем, зачем Сергея Александровича повторять. Для вас пистолет, думаю, подойдет. Красиво, мужественно. В лицо только не стреляйте, с него потом маску гипсовую снимать будут. Лучше в сердце. Вот, прямо сюда.

Теперь про записку. Да, обязательно. Интересный вы народ, поэты. Стоит вас уговорить, так вам сразу же уйти не терпится. Нет, это правильно, каждый гений заслуживает покой и признание. Только записку все равно нужно. Желательно в стихах, чтоб они гвоздем в память народную врезались, как другие ваши строки. Вы пишите, не торопитесь, никто не гонит.

Ой, ошибка у вас тут, Владимир Владимирович, опечатка закралась. Надо «инцидент исчерпан», а вы пишете «исперчен». Впрочем, стоп! Знаете, а так, пожалуй, даже еще лучше. Исперчен – значит покрыт перцем, это ух! Прямо по-вашему получилось, мощно, с размахом и наотмашь. Оставляйте. Только в кавычки возьмите.

А выражение «Общество мертвых поэтов», что вы в самом начале разговора употребили, мне все же нравится. Романтично звучит. Надо будет знакомым синематографистам предложить, пусть фильму снимут с таким названием. От эффектного заголовка многое зависит.

Ну что, готовы? Тогда в путь. К высшей справедливости, дорогой мой гений, к бессмертию.

– Владимир Семенович, не спите еще? Ничего, не вставайте, я тут на краешек присяду.

Ну что, год прошел с прошлого раза. Да, с той самой неудачной репетиции ухода, когда вас Марина обратно утащила. Сейчас, насколько я знаю, ее нет, домой во Францию улетела. Что решили-то, повторим?

Понимаю, жалко уходить. И Москва такая красивая, улыбающаяся, олимпийская. Так ее, Москву-то, оттуда еще лучше видно будет, поверьте. Зато тело освободите от тягот земных, от уколов этих проклятущих. Вообще, конечно, жить вам еще и жить бы, но сами подумайте, что дальше-то будет? Стариком станете в сорок пять, добьет вас морфий, до полного иссушения доведет, а то и до сумасшествия. А там, в другом мире, среди равных вам бессмертных гениев, без разрушительных привычек, ведь снова творить будете! В полную силу.

Хороший, кстати, вопрос – как и для кого? Мне его как-то доселе не задавали. Почему-то поэты все больше другим интересуются. Но отвечу, конечно. Хотя вы и сами подумайте, когда вдохновение тут, в этом мире, приходит, не возникает ощущения, будто кто-то диктует, на ухо нашептывает? Вот, это она и есть, работа гениев. Они себе сами подмастерьев из живущих выбирают, мастеров из них выращивают. Потому как если на благодатную почву капля их таланта упадет, так потом только следи и радуйся, как новый гений из скорлупы вылупляется. И помогать-то, в общем, дальше и не нужно, если только душа попросит. Но помогают все равно, ищут отражения в своих учениках поэты наши бессмертные. Представляете, какой простор бесконечный, какая даль для творчества? То-то. Ну, вот и славно. Вижу, что согласны бесповоротно, и теперь репетиций не будет, все всерьез.