— Система готова к работе, — механически произнес киборг.

— Нет, нет, это не ты! Это не ты говоришь. Это машина. Чертов процессор! Я не хочу говорить с процессором.

Корделия обхватила его голову руками и подышала в его волосы, как подышала бы на замерзшую в полете птичку.

— Ну давай, Мартин, отмирай. Отмирай, пожалуйста.

Корделия услышала вздох. Мартин чуть шевельнулся. Его плечи расслабились и опустились.

— Ну вот и умница. Дыши, дыши. Давай вместе. Вдох, выдох. Еще раз. Вдох, выдох. Вот видишь, все получается. Все хорошо, Мартин. Все уже хорошо.

«Взмолился тут мальчик задушенный, Собаками злыми укушенный,

Запуганный страшными масками… И глупыми детскими сказками…»

Она продолжала гладить его волосы. Потом взяла в ладони еще неживое, будто обесцветившееся лицо.

— Давай мы сейчас возьмем термос с горячим чаем, печенье и полетим куда-нибудь. Хочешь? К морю? Или к водопаду?

— К морю, — с трудом выговорил Мартин.

— Значит, к морю. Иди, надень свитер. Там ветер холодный. Море все-таки северное.

Мартин окончательно ожил. Он поднялся и помог подняться Корделии. Она ободряюще, почти безмятежно улыбнулась. Когда Мартин убежал наверх за свитером, она оперлась о прозрачную колонну, закрыла глаза и прошептала:

— Помилуй меня, о Чудовище! Скажу я тебе, где сокровище…

Море носило имя адмирала Нельсона. Оно лежало у северных границ обширных владений Трастамара. Полет до скалистого, в мелких уютных бухточках побережья занял около трех часов. Корделия намеренно не торопилась. Петляла, снижалась, зависала над самыми живописными местами своего «княжества». В отличии от феодальных угодий своих соседей на ее земле не было ни поселений, ни ферм. Ни она сама, ни ее отец не нуждались в арендаторах. Их капиталы работали в иных областях и на других планетах. Земли, доставшиеся ее предкам на Геральдике, служили своеобразным статусным приложением к благородному имени, чем-то вроде фамильных бриллиантов, которые передаются по наследству и не подлежат продаже.

Такое положение вещей устраивало Корделию, не имевшую ни малейшего желания становится пионером-цивилизатором и превращать дикие леса в распаханные пустоши. Ей хватало одинокой усадьбы под управлением домового искина. Правда, в ее собственности находилось еще несколько домов в Перигоре, небольшой отель в Лютеции, столице Геральдики, и вилла на берегу моря Гамильтон. К большему приобретательству она не стремилась. Ее «княжество» в Северной провинции и так занимало впечатляющую площадь. Вполне хватило бы для обустройства небольшого государства с армией, полицией и тюрьмой. Только зачем ей это? Пусть реки остаются чистыми, животные — непуганными, а леса — непролазными.

Мартин завороженно смотрел вниз. Корделия снизилась и полетела, повторяя изгибы речного русла. Река была неширокой, но очень холодной и глубокой. Истоком ей служило горное озеро, откуда вниз по течению спускалась хищная серебристая двухвостая рыба. Гул флайера тревожил подводную живность, множество быстрых мерцающих теней уходило на глубину. Среди деревьев мелькали геральдийские лесные косули, только издали казавшиеся трогательно безобидными, подобно земным собратьям. В действительности эти якобы травоядные обладали нравом более яростным, чем геральдийские волки. Рассекали череп зазевавшегося врага ударом острого копыта и вспарывали брюхо единственным рогом. «Вот вам и кроткие единороги», подумала однажды Корделия, впервые став свидетелем подобной расправы над прыгнувшим с ветки лесным котом. Но из флайера эти косули выглядели как существа магические, воздушные. Как и птицы, парящие под облаками. Такие же грациозные, манящие своим пышным благородным оперением, но легко перешибающие клювом спину какому-нибудь недогадливому грызуну.

Сделав круг над косяком пасущихся травоядных, похожих на земных антилоп, опасных и прекрасных, Корделия взяла курс к побережью и прибавила скорости. За всю дорогу Мартин не произнес ни слова.

Она посадила флайер на берегу бухточки, которую облюбовала уже давно. Она прилетала сюда одна, если нуждалась в созерцательном отдыхе, или привозила редких немногочисленных гостей.

Мартин здесь еще не бывал. Море он видел издалека, во время первой воздушной прогулки, когда Корделия вместе с ним облетала свои владения. Ей тогда показалось, что он был несколько ошеломлен и даже испуган открывшимся ему беспокойной, шумящей, подвижной водной равниной, уходящей за горизонт, и она поостереглась приземляться. Позволила ему усвоить все предшествующие впечатления. Теперь она без колебаний приземлила флайер на белую песчаную полосу между грохочущим прибоем и скалистым нагромождением. Скалы, окружающие бухту и сходящие в нее, будто приговоренные к утоплению преступники, были глубокого чернильного цвета с голубоватыми прожилками. Будто вены под кожей.

А вот песок под ногами был из чистого кварца, снежно белого, словно этот цветовой парадокс задуман неким планетарным дизайнером, который завез этот песок из другой звездной системы. Едва двигатель заглох, Мартин отстегнул ремень безопасности и выскочил, как нетерпеливый ребенок, рвущийся на прогулку, рванул было к воде, но вернулся, помог Корделии извлечь из багажника объемистый термос, печенье, бутерброды, связку тропических фруктов и термоплед, позволяющий с комфортом разположиться даже на снегу. Корделия села, прислонилась к теплому боку флайера. Мартин, схватив печеньку, сел рядом. Они по-прежнему не обменялись ни словом, используя молчание как своеобразный язык.

— Знаешь, — вдруг сказал Мартин, запив сухое печенье чаем, — когда он это делал со мной, он всегда говорил, что любит меня. Я однажды спросил… Если люди это называют любовью, то какова тогда ненависть?

Он не ждал ответа. Да у Корделии его и не было. Она потянулась и накрыла руку Мартина своей в знак того, что и сама пребывает в недоумении.

— Можно? — тихо спросил Мартин, кивком указывая на бурлящую, клокочущую воду.

С моря дул сильный ветер, волны накатывали и отступали.

— Конечно. Только если ты намерен искупаться, учитывай, что вода холодная. Она даже в самые жаркие месяцы достаточно не прогревается. В эти воды время от времени заносит полярные льды.

— Я не буду купаться. Я только поброжу по берегу, — заверил ее Мартин.

Снял кроссовки, носки, закатал джинсы до колен и побежал по песку, сверкая литыми, точеными икрами. Добежал до воды, влетел и тут же выскочил, обжегшись непривычным глубинным холодом. Корделия, подперев голову кулаком, за ним наблюдала. Ага, теперь будет осторожней. Идет навстречу волне мелкими шажками, позволяет пенистому серо-зеленому языку облизать голые стопы. Стоически принимает ласку. Ежится под свитером, который Корделия заставила его надеть. С него сталось бы заскочить во флайер в одной футболке, все позабыв в мальчишеском азарте.

Зазвонил брошенный в бардачке видеофон. Корделия не хотела его брать, чтобы на какое-то время оборвать все связи и посвятить эти несколько часов Мартину, но в последний момент сработала многолетняя привычка. Выбравший ответственность должен быть досягаем. Она нехотя встала и забралась во флайер за видеофоном. На дисплее знакомый номер. Имя также… небезызвестное. Генри Монмут, баронет. Корделия поморщилась. Сказала же, что все вопросы к адвокату. Какова черта ему надо?

— Чего тебе, Генри? — начала она, пренебрегая приветствием.

— О, Корделия, дорогая, как я рад тебя слышать!

— Чего тебе? — сухо повторила Корделия. — Мы находимся в судебной тяжбе. По закону нам нельзя разговаривать без участия адвокатов.

— Какая же ты формалистка! Такой красивой женщине следует запретить использовать слова, лишенные эмоциональной окраски и отдающие канцеляризмом.

— Я в третий раз тебя спрашиваю. Чего ты хочешь?

Баронет заговорил без притворной любезности.

— Ну если ты настаиваешь… Мы должны кое-что обсудить.

— Все вопросы к моему адвокату.

— К адвокату, так к адвокату, — согласился он, — но для начала я хотел бы…