— Зачем вам это?
— Мне? — на маленьком личике доктора такое сильное удивление выглядело гротескно и жутко. — Я ученый, я изучаю возможности человеческого мозга. И не только мозга, но об этом позже. Но вот мои наниматели считают, что миру нужен порядок. И собираются достигнуть его. Не без моей скромной помощи.
— Что со мной будет?
— Это очень интересный вопрос, очень. Видите ли, мистер Роджерс, первое время программа или, с вашего позволения, Баки, не может работать долго. Она слишком уязвима и нестабильна, так как имеет в своем распоряжении мало информации, жизненного опыта, да. И тогда, неизбежно, просыпается настоящий мистер Барнс.
Стив не мог сфокусироваться на сказанных словах, они казались ему какой-то фееричной, невероятной чушью.
— Я настроил программу так, что с какой-то вероятностью она включалась при пробуждении. Или же словесными триггерами, что не совсем надежно. Именно такой метод мне пришлось применить, чтобы вызвать сюда мистера Барнса. Со временем программа бы полностью заменила настоящую личность. Только представьте, идеальное оружие: сверхобучаемость и абсолютная покорность, замечательное человеческое тело, лишенное слабостей человеческого разума. Всех этих страстей… — недовольно заметил мужчина, глядя на собеседника почти с яростью, будто это тот придумал те самые страсти. — Прекрасная, в конце концов, получилась вещь.
— Хватит! — что было сил закричал Роджерс, не в силах больше выносить, как Зола говорит о Барнсе как о предмете. — Он же живой! Они живые…
— Какой темперамент, — восхищенно сказал доктор, но по выражению лица было очевидно, что слова не стоило воспринимать как комплимент, скорее как оскорбление. — Теперь я понимаю, почему вы стали личным триггером мистера Барнса, удерживающим его, скажем, в сознании.
— Что? — Стив был в недоумении, но прикинув, что Баки стал приходить реже после того, как их с Джеймсом отношения вышли на новый уровень, понял, что зерно истины в словах есть.
— Да-да, мистер Роджерс, вы каким-то образом смогли так прочно угнездиться в сознании мистера Барнса, что раз за разом вытягивали его на поверхность. Но…
Он поднялся и дал знак бойцу, державшему голову Барнса, отступить и деактивировать наручники, с почти отеческой гордостью глядя на почти рухнувшего после этого на колени пленника. Тот поднял голову и уже по одному движению Стив мог бы сказать, что Зола добился своего, активировал Баки, похоронив Джеймса, возможно, навсегда.
— Но мы выбьем из него ваш образ. Навсегда. Хайль Гидра!
========== Часть 10 ==========
После того как Баки подчинился приказу, Стива увели обратно в камеру, где по-прежнему царил полный, непроглядный мрак.
Разбитый и подавленный, он на ощупь добрался до своей лежанки и свернулся в клубок, с головой зарывшись в плед, который, к счастью, не отобрали. Слезы удалось сдержать с большим трудом: ему нельзя сейчас расклеиваться, тонуть в ужасе и жалости к себе, иначе можно упустить мало-мальски подходящую возможность помочь Джеймсу. Он готов был ухватиться за малейший шанс, пойти на любые, даже самые самоубийственные меры.
Однако ничего не происходило, о нем словно позабыли, и постепенно адреналин схлынул, навалилась усталость. От невероятной, глубокой тишины гудело в ушах и путалось сознание. Темнота играла с ним дурные шутки: то угрожая вот-вот затопить с головой, заполнить нос и рот, лишив дыхания, то отступая и рождая невероятных чудовищ в углах, воскрешая в памяти все самые большие страхи.
В конце концов, измученный Роджерс впал в какое-то полуобморочное состояние, когда ужас перед его положением остался на периферии сознания, а тело смогло наконец расслабиться.
Из блаженного ступора его вывело появление давешнего скрутившего его наемника, который принес еду, а также позволил посетить небольшой санузел: справить нужду и поплескать холодной водой в лицо, смывая липкую паутину пережитого страха.
Несколько раз Стив поймал в отражении зеркала странный взгляд, которым окидывал его мужчина — задумчивый и слегка виноватый. Тревожный. Но поначалу не придал этому значения, потому что в первую очередь волновался о Джеймсе, не о себе.
Но когда ситуация повторилась опять (его выводили из камеры раза три в сутки, судя по состоянию его мочевого пузыря, хоть и не удавалось понять, были промежутки равными или нет), он начал задумываться и над своей участью. В голову лезли отвратительные мысли об издевательствах и изнасиловании, которым его, вероятнее всего, скоро подвергнут.
Но наемники вели себя на удивление вежливо и заботливо, явно добавляя к скудной порции, положенной пленнику от щедрот неведомой Гидры, часть своего пайка. Стив очень сомневался, что ему бы приносили что-то, кроме пустой каши, если бы не доброта его охраны, потому что в каше у него попадался и конфитюр, а рядом с миской часто лежали галеты. Именно этот факт, а еще беспросветное одиночество сподвигли его вступить в диалог.
— Вы не знаете, что с Джеймсом? — спросил он, уверенно встречаясь со своим сопровождающим взглядом в зеркале. — Скажите мне. Пожалуйста!
— Не положено, — обрубил смуглый наемник, демонстративно кладя руку на шокер, висевший на правом бедре, но в карих глазах сквозило сожаление. — Не размусоливай тут.
Роджерс сжал зубы, пережидая приступ отчаяния, но попытался снова.
— Я никому ничего не скажу. Не сделаю. Просто… Хоть что-то…
Он опустил голову, глядя на стекающие по рукам капли воды, а когда поднял, понял, что мужчина стоит прямо за ним, почти вплотную.
«Скоро. Жди», — прочитал Стив по губам, а после скривился от боли, потому что его довольно грубо схватили за плечо и выволокли из ванной, направив к месту заключения.
Тем не менее обещание было выполнено. Не прошло и половины времени между кормлениями, как дверь в камеру вновь отворилась, и двое наемников буквально втащили полуживого Барнса. Они бросили его на пол, что-то стукнуло, булькнуло, и комната снова погрузилась во мрак.
Пережитые волнения, вынужденная малоподвижность, отсутствие солнца и свежего воздуха лишили Роджерса сил. И теперь, когда необходимый ему человек, за судьбу которого он так волновался, наконец был рядом, он не мог сдвинуться с места. Но хриплое, натужное дыхание, звуки возни, будто тот боролся с невидимым врагом там, на полу, и едва различимые стоны встряхнули его, заставив сбросить оцепенение.
Барнс весь был покрыт испариной и дрожал как в лихорадке, то сжимался, стараясь занять как можно меньше места, то раскидывал руки и ноги в стороны. Что же с ним сотворили?
Побоявшись сразу приблизиться к метавшемуся в бреду мужчине, Стив обследовал пол возле двери — услышанный стук не давал ему покоя. Оказалось, наемники оставили им пару бутылок воды и небольшой фонарик. Свет! У них будет хоть какой-то свет! Что может быть лучше после нескольких дней в каменном мешке на глубине нескольких метров под землей?
Почувствовав направленный на него луч, Барнс прекратил метаться и замер, вытянув руки по швам. Выглядел он совсем неважно: под глазами темнели синяки, а скулы совсем заострились. Однако он был жив, и уже за это, по его собственным словам, нужно было быть благодарным, поэтому, мысленно собравшись, Стив начал осторожно осматривать его на предмет повреждений.
Но кроме странных следов, похожих на ожоги, вдоль кромки волос и натертостей на запястьях, он ничего не нашел. Так что смог только стереть испарину, используя оставленную воду и свою футболку, да расположиться рядом, завернув их обоих в плед, поскольку затащить намного более тяжелого Барнса на кровать было не в его силах.
***
К ним уже долгое время никто не приходил. Вода кончалась. У Барнса снова началась лихорадка, и большую часть драгоценной жидкости Стив споил ему да еще обтирал влажной тканью лицо, надеясь хоть немного сбить температуру.
В какой-то момент он был готов стучать в дверь и орать во все горло в отчаянных попытках дозваться того наемника, что уже однажды помог ему. Останавливало только опасение, что тот может пострадать, если уже не пострадал (иначе давно бы пришел) за проявленное сочувствие.
