Пошатываясь, я нес ее вдоль насыпи до того места, где дорога наиболее близко подходила к территории особняка сестер Лекэн. Только теперь я стал чувствовать, как мертвели у меня от слабости ноги и вообще все тело.

Я нес Еву на руках и плохо видел, что у меня под ногами. Наконец я решил переложить ее на спину. Это, пожалуй, должно было облегчить мою дорогу в лесу.

Остановившись, я начал перекладывать беднягу на спину — и тут…

И тут я заметил на насыпи что-то темное и большое.

Я наклонился немного и понял: это было искромсанное тело Элен.

Наверное, она решила, что я попал под локомотив, непродолжительное оцепенение стоило ей жизни.

Рана на груди была огромная и очень глубокая. Одна нога была почти оторвана. Но лицо осталось неповрежденным. Оно было спокойным, и на нем, казалось, застыла какая-то странная улыбка. Впрочем, не напрасный ли это труд — разгадывать тайны масок смерти?

Положив Еву на насыпь, я присел на колени возле мертвой Элен.

— Так это ты была тогда в ночной машине? — пробормотал я. — Ты, измученная затворничеством?..

В какой страшный клубок связались теперь мои чувства к ней!

Но нужно было идти. Жуткая боль в ногах напомнила мне об этом, и я оторвал свой взгляд от изуродованного тела все еще любимого мной человека.

Нужно было думать о жизни, которая продолжалась. Жизни своей и жизни, бившейся в сердце рядом.

Я взвалил себе Еву на спину и двинулся в сторону дома.

Я положил ее на кровать, потом раздел и накрыл одеялом.

Затем тщательно почистил ее одежду и повесил на спинку стула. Что еще?.. О, да!.. Я вымыл из стакана в ванной комнате все остатки снотворного и лишь потом пошел в свою комнату. Свет я нигде не выключал. Пусть лучше Амелия увидит утром дом таким. Показания о таком зрелище только подкрепят версию о самоубийстве… Подумают — по меньшей мере, я на это рассчитывал, — что Элен действовала, подавленная ночной депрессией…

Стоит ли говорить вам, что я так и не смог сомкнуть глаз? Я вздрагивал от одного только боя часов и особенно, когда возле холма проходили поезда.

Перед глазами все время стоял труп моей вчерашней невесты.

Бедная Элен! Как она, должно быть, страдала, прежде чем прийти к такому вот концу!..

Мне страшно становилось при одной только мысли о том, сколько же ненависти к своему постылому существованию накопилось в ее сердце за все эти годы, — мысль за мыслью, день за днем — в доме, казалось бы, предназначенном для счастья!.. Но вести себя так, как она, могут разве лишь дикари, живущие в хижинах в недоступной глуши, а не люди, подчиняющиеся законам совести и справедливости… И высшая справедливость вмешалась в трагический ход событий…

А в каком положении оказался бы я, если бы судьбой был предначертан иной поворот?..

Смог бы я выдать Элен в руки полиции?.. А смог бы оставить тело Евы в ее когтях?..

Трагический конец Элен не вызывал во мне слишком добрых к ней чувств.

Любил ли я ее?.. Теперь я в этом сильно сомневался.

Увиденная в таком неожиданном свете, связь наша представлялась мне искусственной, а ее счастливое продолжение — маловероятным.

Элен взволновала меня?.. Очаровала?.. Я пережил с ней чудесные мгновения?..

Но разве это любовь?

Рассвело. Запели птицы. Я встретил утро с облегчением. Я услышал, как встала Амелия. Каждое утро, просыпаясь, она кашляла и, одеваясь, разговаривала сама с собой. Мне казалось, это были проклятия…

Она спустилась вниз. Я закрыл глаза, чтобы лучше представлять, где она сейчас находится.

На втором этаже она удивленно вскрикнула. Несколько раз на все лады позвала Элен. Затем, пожалуй, спустилась на первый этаж, потому что больше я ее уже не слышал.

И тут, измученный, я уснул сидя в кровати.

Спал я лишь несколько минут, но этот короткий сон освежил меня.

Когда я умылся и почистил зубы, Амелия постучалась в мою дверь. Прежде чем крикнуть ей, чтобы она входила, я всунул свои расквашенные ноги в тапочки.

Можно сказать, она впервые «нанесла мне визит». Враждебность на ее сморщенном лице сменилась тревогой.

— Вас прислали справиться обо мне? — совершенно спокойно спросил я и понял, что отменно владею собой.

— Нет, совсем нет…

— Так что же? Кажется, вы чем-то обеспокоены?

— Да. Мадемуазель Элен исчезла.

Я даже нашел в себе силы рассмеяться:

— Исчезла! Вот еще история… Да она занимается как всегда гимнастикой.

— Нет!

— Значит, гуляет…

— Нет!

Амелия просто пронизывала меня этими своими «нет», такими же острыми, как и ее взгляд.

— Почему вы так уверены, Амелия?

— Ее спортивный костюм в комнате… Одежда также… Она, должно быть, вышла из дома в одной ночной рубашке… А в коридоре я нашла ее туфлю… И свет в доме всюду был включен…

— Ну и ну!.. А мадемуазель Ева?

— Она спит. Никак не могла ее разбудить… Наверное, она опять пила свое снотворное.

— Давайте спустимся вниз, посмотрим. На втором этаже я стал открывать все двери и заглядывать в каждую комнату. Я чувствовал, что играл хорошо и все больше отводил от себя подозрения старухи.

— Никуда не уходите отсюда, — сказал я ей, — я выйду поищу ее вокруг дома.

Вскоре я направился к еловому лесу. Ночью я мог оставить там какие-нибудь следы своего пребывания, и теперь представился подходящий момент позаботиться о том, чтобы их не было.

Походив, я нашел на кусте свой носовой платок и с облегчением снял его.

Я не осмеливался слишком близко подходить к железной дороге — боялся, что меня могут заметить.

Через час я вернулся в дом. Там уже был полицейский и служащий железной дороги. Они разговаривали с Амелией.

Я понял: расследование началось.

— Вы ее родственник? — спросил у меня полицейский.

— Почти что. — Я был женихом мадемуазель Элен Лекэн.

— Она погибла! — сказала мне убитая горем Амелия, Полицейский и железнодорожник рассказали мне об «ужасном несчастье» с большой осторожностью, щадя меня.

Я отреагировал соответствующим образом.

— Самое удивительное, — сказал полицейский, — что она шла по дороге в одной ночной рубашке… Она что, лунатиком была?

Я повернулся к Амелии, ожидая, что та ответит. Полицейский повторил еще раз вопрос, но служанка лишь пожала плечами:

— Когда маленькая была, да… Но потом — никогда… Полицейский оказался философом.

— Следователь разберется, — сказал он. Наконец полицейский и железнодорожник ушли.

Мне стало несколько не о себе, когда я остался один с Амелией. Старуха действительно, как я уже сказал, была просто убита горем, и я не знал, что и сказать ей. Я уже хотел было заплакать, как и она; не так для вида, как для того, чтобы стало легче, но не вышло.

Амелия подошла ко мне совсем близко.

— В тот день, — сказала она, — когда вы ступили на порог этого дома, несчастье поселилось в нем. Она плакала, но взгляд у нее был жестким.

— Согласен с вами, Амелия…

— Эти девчушки были без ума от вас… Они.. Она вдруг запнулась. Я с тревогой стал ждать продолжения. Может, она о многом догадывается?

— Они уже не любили друг друга, как раньше. Я просто уверена, что бедняжка Элен покончила с собой! Она знала, что потеряет из-за вас сестру, и не могла с этим смириться!

Рыдая, она уже задыхалась.

— Вы посланец дьявола! — бросила она мне в лицо, глядя на меня ненавидящими глазами, и рухнула на диван.

Я поднялся наверх в комнату к Еве — хотел разбудить ее. Она спала все тем же мертвым сном. Я снова, как и в прошлый раз, дал ей понюхать нашатырный спирт. Она приоткрыла глаза.

— Вы меня слышите, Ева?

Она сделала какое-то легкое движение головой, которое, по-видимому, означало утвердительный ответ.

— Не засыпайте, подождите…

Я пошел в ванную комнату и взял в аптечке макситон. Дал ей еще немного, положил на лоб мокрое полотенце.