Кровать разостлана, в коляске одна медвежья шкура… У меня внутри все похолодело. Особенно страшно было смотреть в темноте осиротелой комнаты на эту пустую коляску.

Я повернулся к Элен — она пришла сюда вслед за мной.

— Немыслимо! — только и сказал я. Элен дрожала.

— Как вы это заметили?

Какое-то время она обдумывала вопрос, словно ответ на него мог что-либо изменить в произошедшем.

— Так… Вот уже годы я сплю очень чутко… Мне все кажется, Ева меня зовет… Первое время, когда ее парализовало, она звала меня по три-четыре раза за ночь. Теперь она уже перестала это делать, научилась, что бы ни случилось, обходиться своими силами, но сознание того, что она может нуждаться во мне, не дает мне покоя… Вы понимаете?

— Да, продолжайте…

— Сегодня меня что-то разбудило… Не знаю, как и объяснить, что это было… Может быть, какой-то шум, может, что-то подсознательное… Я подождала мгновение, тревожное предчувствие не уходило, я встала.., и вот.., пришла сюда…

Я совершенно не узнавал ее голоса, словно это и не она со мной говорила. Какой-то внутренний, что ли, был этот голос…

— Элен, выпейте что-нибудь, на вас лица нет… И только сейчас я заметил, что она стоит в одной ночной рубашке.

— И оденьтесь…

Она кивнула. Машинально прошла в свою комнату и надела халат. А я тем временем спустился вниз. Ни в комнатах, ни в патио Евы не нашел. Но я заметил, что входная дверь не была заперта на замок.

Элен тяжело спустилась по лестнице, замедляя шаг на каждой ступеньке. Я быстро подошел к бару в холле и налил ей полную рюмку коньяка. Она выпила, ни слова не говоря, хотя терпеть не могла крепкие напитки. Ее бледные щеки сразу же порозовели.

— Присядьте, Элен. Нам нужно спокойно во всем разобраться…

Она была послушна и делала все, что я ей говорил, — по всему чувствовалось, воля совершенно оставила ее.

— Значит, Элен, я тогда не ошибся. Ваша сестра ходит!

— Но ведь это невозможно, Виктор!.. Не-воз-мож-но! Любой врач вам это скажет.

— Так что у нас тогда — похищение?.. Подумайте, Элен! Мы не в Америке — это там кид-нэпинги на каждом шагу. А если бы даже мы там и жили, не думаю, что кому-нибудь взбрело бы в голову похищать нашу Еву!

Коньяк и мой твердый, уверенный голос ее успокоили. Элен прислушалась к моим доводам, взяла себя в руки.

— Но, Виктор, вот уже несколько недель, как вы ее знаете. Вы даже пробовали заставить ее учиться ходить. Вы прекрасно знаете, что она не то что ходить, держаться прямо на ногах не в состоянии!

— Элен, нас не может так ослеплять повседневная реальность, какой бы ясной она ни была. Ева сидит в своей коляске, уверяет нас, что не может ходить — и мы принимаем это за неизменную данность. Но почему? Всего лишь потому, что обстоятельства и доводы логики на ее стороне. И если мы видим, что она в состоянии покинуть комнату без своей коляски, то можем допустить и противоположное, и допустить с тем же успехом, — ведь и обстоятельства, и логика вступают в противоречие с прежней данностью.

Она никак не внимала логике моих доводов, хотя, я видел по ней, силилась это сделать. Стояла на своем — и все.

— Тут должно быть что-то другое, Виктор…

— Что? Ну предложите мне хоть что-то похожее на гипотезу, я вас выслушаю.

— Я не знаю…

— Вот видите!

— Но я знаю точно, что Ева не может ходить. У меня нет в этом ни малейшего сомнения. Ну сами подумайте, если бы она научилась вдруг ходить, то какой смысл ей это скрывать, притворяться инвалидом? Это что, тайна, которую нужно хранить при себе?

А мне вдруг пришла в голову иная идея.

Я щелкнул пальцами:

— Кажется, я догадался, Элен…

У нее даже глаза в темноте заблестели. Мне показалось, я могу увидеть сейчас в них свое отражение, как если бы это были два маленьких зеркальца.

— Элен, вы недавно сказали о подсознании…

— И что?

— Предположите, что у Евы это подсознание сильнее ее болезни. Предположите, что во сне она испытывает потребность ходить и что это самая подсознательная воля дает ей на это силы?

Элен покачала головой. Но все-таки я поколебал ее сомнения.

— Хм, а вам не кажется, — сказала она, — что все это надуманно?

— Пусть и надуманно, но вполне правдоподобно. Эта версия не затрагивает сознания Евы. Ибо, если она знает, что ходит, то как тогда можно назвать ее молчание? Вы находите слово?

Элен встала.

— Нужно ее найти, Виктор, мне страшно за нее… Даже если она и ходит, то как она сориентируется, она ведь никогда не покидала дом…

— Никогда? А я вам говорю, что она выходит из дома!

Я вспомнил внезапно то свое ночное приключение с истеричкой в автомобиле… Боже милостивый, как это все сопоставить?!

— Я знаю, о чем вы думаете, — прошептала Элен, всматриваясь в меня.

— Лучше бы вам об этом не знать, Элен. Бывают на свете вещи, от которых в глазах темнеет…

— Что мы будем делать?

— Одеваемся и идем искать ее. Вы поищите вокруг дома, а я схожу в гараж, а потом обойду все, что можно…

— Хорошо… Мне нужно будить Амелию?

— Пока нет. От ее причитаний нам легче не станет.

Я быстро надел брюки и свитер, обулся и выскочил во двор.

Ночь была темная, приближалась гроза. Луну затянуло тучами, воздух был очень влажный.

Я побежал к гаражу.

Автомобиль стоял на месте. Я облегченно вздохнул. Потом подошел к воротам и увидел, что они почему-то не закрыты на замок.

Я метался по склону, как сумасшедший… Не знал, где искать… Не простое занятие, не так ли, — искать в такое время, во тьме, неизвестно где девушку двадцати лет, которая, по всей логике, не умеет ходить?..

Бегая между деревьев, я все время думал о той ночной бестии…

Напрягал память и пытался сравнить ее силуэт с силуэтом Евы. И постепенно пришел к выводу, что Ева похожа на ту авантюристку. Но не злую ли шутку играло со мной мое же воображение?

Я уже выскочил за ворота и почти час бегал по близлежащим улицам и дорогам и кричал:

— Ева!.. Ева!.. Ева!..

Кричал каждый раз, как только видел какую-нибудь тень или же слышал хоть какой-то шум… Уже можно было охрипнуть…

Подавленный, обессиленный, я вернулся домой.

Свет горел во всех окнах.

Войдя в холл, я позвал Элен, но ответа не услышал. Неужели она все еще искала сестру?

Я поднялся на второй этаж, сразу же заглянул в комнату Евы — и даже выругался от неожиданности.

Ева лежала на кровати и спала глубоким сном.

В два прыжка я подскочил к ней, сорвал одеяло и всмотрелся в ноги. Лодыжки были еще влажны от росы.

— Ева! — крикнул я.

Но она даже не пошевельнулась.

Я стал трясти ее за плечо.

— Ева, перестаньте ломать комедию! Она что-то проворчала, потом с усилием открыла глаза.

Казалось, она не видит меня. Во всяком случае, она не узнавала меня.

— Ева, послушайте! — кричал я. Никакой реакции.

Я побежал в ванную. Смочил холодной водой полотенце и с силой приложил его к ее лицу. Наконец она очнулась.

— Ева, вы меня слышите?

— Ну да, Вик…

— Вы знаете, что произошло? Она нахмурила брови:

— Подождите… Что-то у меня голова разламывается… Мне снилось, что я гуляла по деревне…

Теперь я уже не знал, правду она говорит или лжет.

— Снилось?

— Да… Мне было холодно… И плохо… Было очень плохо… Она чихнула.

— Вам было так холодно, что вы простыли? — язвительно спросил я.

— Что это вы, Вик?

— А я всегда так говорю с людьми, которые держат меня за дурака. Сколько можно, Ева?

— Что?

— Ева, вы умеете ходить… Сегодня ночью вы вставали. Чудесно! Я уже второй раз застаю вас на месте преступления… Совсем недавно я был с вашей сестрой в этой комнате — и вас мы здесь не обнаружили. Не обнаружили, Ева!

Она приоткрыла рот, глаза у нее округлились от страха.

— Что вы, Вик?!

— Это правда! Вас не было в комнате, и коляска ваша, без которой вы якобы не можете передвигаться, стояла здесь пустая. Мы, как сумасшедшие, искали вас где только можно, бегали вокруг дома и по улицам и дорогам, а вы в это время спокойненько вернулись в свою обитель! Девичью, смею заметить, обитель! У нас головы раскалывались от всяких предположений, а вы тихонечко, незаметненько пробирались сюда!