Анна не знала, как много информации успел проштудировать и запомнить Хенрикссон. Она отобрала все секретные бумаги, вынула из-за пазухи папку с поддельными документами и вложила их на место настоящих.

Воссоздав в комнате первозданную обстановку, Анна вышла, заперла дверь, отнесла ключ в комнату Бьёрн и выдохнула, лишь оказавшись в своей спальне. Там она отодвинула от стены кровать. Одна из половиц ни на чём не держалась – Анна однажды заметила это, когда в штабе был день генеральной уборки. Под досками было достаточно пространства, чтобы спрятать немного документов под грифом «Секретно».

***

В последующие дни Анна старалась как можно меньше пересекаться с Хенрикссоном. Она много времени проводила в ротах, а свободные часы коротала на стрельбище. По правде, Хенрикссон не слишком интересовался ее деятельностью: Анна лишь приносила ему ежедневные отчеты, и этим их общение ограничивалось.

Штефан шел на поправку. Не прошло и двух недель, как он появился в штабе. Одним утром Анна неожиданно для себя встретила его в коридоре.

– Полковник, вам лучше? – спросила она и мельком поймала себя на мысли, что давно ждала его возвращения.

– Как видите, лейтенант, – Штефан улыбнулся одним уголком рта. – Пойдемте, у нас много работы.

Они вместе вошли в кабинет. Хенрикссон, который, видимо, только пришел и собирался расположиться в кресле, застыл, увидев вошедших. Штефан принял как можно более доброжелательный вид:

– Доброе утро, Оскар. Спасибо, что подменил меня. Можешь возвращаться к себе.

– Всегда рад помочь, Виктор. Обращайся.

Хенрикссон забрал какой-то журнал, пару карандашей, вынул из-под стола маленькую бутылку с остатками жидкости характерного янтарного оттенка. Проходя к двери, он будто по-дружески хлопнул Штефана по плечу. Тот на миг задержал дыхание, изо всех сил стараясь не выдать гримасу боли.

Когда Хенрикссон ушел, Виктор опустился в свое кресло. Его движения были осторожными и скованными. Анна села на свое привычное место сбоку.

– Лейтенант, к обеду подготовьте мне информацию о текущей ситуации в подразделениях. А я пока разберусь с разведданными, – Штефан начал разбирать лежащие на столе бумаги. – Да… и что там с медикаментами в госпитале? Вы ведь наверняка общались с врачами, пока я там находился…

– Используют последние запасы со складов, – ответила Анна.

– Понятно, – произнес Штефан и задумался, уставившись в один из документов. – Идите, лейтенант. Работайте.

Всё утро Анна возилась с документами, и лишь когда настало время обедать, она вышла на улицу. Там ее застал снег, падающий крупными хлопьями, размером со сливу. Такой снег обычно знаменовал приближение весны, хотя сейчас до нее было еще далеко.

Анна впервые подумала, что с момента начала войны уже в восьмой раз пропустила Рождество. Возможно, следующей зимой удастся где-то раздобыть елку, чем-то ее украсить и устроить хотя бы подобие того праздника, что Анна помнила с детства.

Праздник для маленькой Анны начинался, когда в один из дней в конце декабря распахивалась дверь их дома, и вместе с морозным воздухом внутрь врывался хвойный аромат. Отец всегда выбирал самую лучшую ель. Мама доставала из чулана коробку с украшениями, которая всегда пахла хвоей. И всё вокруг в эти дни сверкало разноцветными огнями, будто открывался портал в параллельный сказочный мир, и все люди, казалось, становились немного добрее, даже сварливый сосед, что жил напротив – его дом всегда светился гирляндами ярче всех, а еще он каждый год выносил на улицу целую батарею фейерверков и запускал их в рождественскую ночь на радость местным детям…

Со стороны стрельбища послышалась очередь – кто-то испытывал крупнокалиберный пулемет. Небо всё бросалось пушистыми комками снега, они падали на волосы и лицо, где сразу таяли, и прохладные капли стекали за шиворот. Анна подняла выше воротник и поспешила в столовую.

После обеда Анна принесла Штефану стопку документов.

– Спасибо, Линнегор. Я постараюсь разобраться с ними… до вечера, – сказал полковник и вздохнул. Он выглядел уставшим.

Анна окинула его участливым взглядом:

– Может, вам пока стоит больше отдыхать?

– Что, настолько плохо выгляжу? – Штефан усмехнулся. – Я-то ранен, а с тобой что стряслось? Что за скорбь на лице?

– Да… неважно, – Анна махнула рукой, отводя глаза.

– Мы же договаривались ничего не скрывать.

– Да глупо это. Снег пошел, и я начала вспоминать…

Виктор не без труда поднялся, подошел к окну и какое-то время молча смотрел на метель.

– Все мы в той или иной степени заложники своего прошлого. И это вылечить куда сложнее, чем раны от пуль, – он схватился рукой за свои ребра, и его лицо исказила боль.

Анна сделала пару шагов к нему.

– Всё в порядке?

Штефан снова выпрямился и посмотрел на нее.

– Признаться честно, мне неловко, что тебе довелось видеть меня в беспомощном состоянии.

– Иногда быть слабым и нуждаться в помощи нормально, – пожала плечами Анна. – Это значит, что ты настоящий, а не робот, каким поначалу мне казался.

– Я не робот, – с едва уловимой ноткой обиды произнес Виктор и вновь устремил взгляд на кружащиеся за окном хлопья снега. – Робот не чувствует боли, не видит снов, не помнит, не любит… Люди так и не смогли создать машину, которая была бы способна на чувства. Они умели всё что угодно, но не это. До войны я даже видел роботов, которые умеют танцевать… Ты умеешь танцевать, Эмма? – вдруг спросил он, повернувшись к ней.

– Я… пыталась когда-то учиться… – вопрос застал Анну врасплох.

– А я вообще не умею, – тихо засмеялся Виктор. – Вдруг я завтра погибну, да так и не попробую? Давай потанцуем? Только музыки нет, сама понимаешь.

– Что ж, попробую что-нибудь спеть, – сказала Анна, когда Виктор положил руку ей на талию, а в другую взял ее ладонь. – Может, все-таки стащить у ревенцев маленький проигрыватель на батарейках? Он же не принесет никакого вреда?

Оба засмеялись, и в следующее мгновение Анна начала напевать одну из старых песен, которые часто слушали дома родители. Они с Виктором не спеша закружились по кабинету в подобии вальса.

– Ослепи, лиши меня глаз,

На всё воля твоя.

Мы замираем, почти не дыша,

В танце в темных повязках кружась.

Тебя любить и тебя ненавидеть

Мне так легко, что бежит телом дрожь.

Скажи просто: умрем, чтоб воскреснуть вновь,

У нас остался лишь один вальс.

Другие ты и я,

И новый неожиданный, божественный роман,

Ждет всего один вальс.

И я боюсь,

Спасенья нам не видеть,

Танцуя сквозь туман,

Мы ждем последний наш вальс.*

До сих пор Анна не могла представить, что окажется с ним настолько близко лицом к лицу, что можно будет ощутить своей кожей теплое дыхание. Еще недавно, в госпитале, она боялась легкого касания, боялась, что он очнется в этот момент и… Что? Убьет ее? Неужели он и правда на это способен? Сейчас ее ладонь невозбранно лежала на его плече, а другую он держал с такой бережностью, на которую вряд ли способен садист и убийца.

Спустя несколько вальсирующих кругов по кабинету Виктор приложил руку к груди и опустился на стул, тяжело дыша.

– Закружила ты меня, – он обессиленно, но счастливо улыбнулся. – А мне всё еще тяжело.

В тот же миг в дверь постучали. Один из штабных офицеров заглянул в кабинет.

– Полковник, рад вашему возвращению, – сказал он и замер в дверном проеме.

– Вы что-то хотели, майор? – спросил Штефан.

– Да… Мы можем поговорить с глазу на глаз?

Анна поняла его намёк:

– Пойду к себе работать, – сказала она и направилась к выходу.

Покинув кабинет Штефана, она прошла чуть дальше по коридору и остановилась у стены около поворота на лестницу, навострив слух. Анна давно обнаружила, что там между кирпичами высыпалась старая штукатурка. Через едва заметную щель было слышно всё, что происходит в кабинете главнокомандующего.

– Вы шутите? С чего я должен переводить ее в штурмовой отряд? – говорил Виктор.