― Прекрати болтать! ― отрезал я, хватаясь за бок и пытаясь встать с дивана. Он помог мне. ― Пойдем!

― Тебе нужно передохнуть минутку.

― Мне нужно к ней.

― Не так! ― заорал он, и я наклонился от боли, но не от раны в боку, нет, было больно в тех местах, в которых я и не думал, что может болеть.

В душе.

В разуме.

В моем сердце.

― Я не знал. ― Как так вышло, что я не знал? Я всегда все знал! — Черт...

Сжав его плечо, я прикусил щеку и встал ровнее.

― Едь в Carofiglio, ― велел я, сквозь стиснутые зубы. ― Джованни поймет, как выманить его.

― Пошли! ― Он повернулся, забросив мою руку себе на плечо.

Медленно, шаг за шагом, мы стали подниматься по лестнице.

Никто не проронил ни слова.

Нам обоим это было ни к чему.

Как только я увидел ее лежащей на боку, больше не было о чем говорить. Я лег на кровать на здоровый бок и притянул ее ближе к себе, опустив свою голову на ее.

― Я завершу все, ― сказал Уайатт, закрывая двери, даже при том, что не должен был. В ту секунду, когда надел этот костюм, он уже сделал все, что было нужно.

Крепче сжимая жену в объятиях, я поцеловал ее в затылок.

― Он заплатит за это, ― прошептал я ей. ― Клянусь.

― Хорошо, ― прошептала она в ответ, опуская свою руку поверх моей и сжимая. Я не осознавал, что она не спит.

― Ты...

― Нет, ― прошептала она, прислоняясь ко мне. ― Не сейчас. Никогда. Ничего из этого не было.

АЙВИ

Не знаю, долго ли мы так лежали, обнимая друг друга, но при этом не засыпая. Просто в темноте, вместе.

― Итан.

― Да.

― Я... Я... люб...

― Не надо.

― Нет... Я...

― Не говори это сегодня, ― прошептал он мне на ухо. ― Не в день, в который ничего из этого не было.

И так мы продолжили молчать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Монстры неисправимы.

Джон Гедишь

УАЙАТТ

― Передай брату, что он должен мне бутылку Cuvee Cathelin Chave 1998 года и бутылку Romanee Conti DRC Magnum урожая 2005 года, ― сердито ворчал Джованни, отряхивая ножницы, пока я быстро гуглил, параллельно с тем попивая из еще одной упаковки сок.

― Святое дерьмо, ― закашлялся я. ― Они обе стоят почти пятьдесят тысяч долбаных фунтов. Кто дал их тебе, Далай Лама? Королева Англии? Иисусе!

― Твоя мать, ― отрезал он, тут же захлопнув мне рот. ― Ты хоть знаешь, что значит подарок в виде вина? ПОДАРЕННОЕ вино. У меня были две такие бутылки. И из-за твоего чертового брата теперь не осталось ни одной. Засранец.

Я усмехнулся, откидываясь на спинку кресла, когда он вернулся ко мне с расческой и причесал мои волосы перед тем, как продолжить стричь.

― Что вынудило тебя выпить две бутылки вина? Уверен, они не стоили своих денег, ― спросил я, наклоняя голову так, чтобы ему было удобно.

― Они стоили каждого пенни. ― Он счастливо вздохнул, затем вспомнил, что злится, и вернулся к хмурому выражению лица. ― Не в этом дело. Дело в том, что я выпил их слишком, блин, рано, а все потому, что твой брат планировал убить меня в целях...

Он остановился на самом интересном месте, так как в этот миг заскрипела входная дверь.

― Прости, сынок, мы закрыты сегодня.

― А мужчина на твоем кресле?

― Только для семьи... ― голос Джованни стих, ножницы выпали у него из рук, когда старик поднял голову.

― Идеально. Тогда я поиграю с ней. А теперь иди, куда нужно, и принеси мне посылку.

Когда я обернулся, то увидел его, покрытого потом, сгорбившегося над... над Габриэлой, внучкой Джованни. Ее нижняя губа дрожала, пока девочка пыталась не расплакаться, она реально прикладывала все усилия, чтобы не издать ни звука.

― Вы только посмотрите, ― усмехнулся он, прижимая пистолет к ее голове, пока я сбросил с себя накидку и встал на ноги. ― Это же добрый доктор. Каллахан. Я чую что-то тут неладно. Но хорошая новость в том, что я привел собственную наживку.

― Отпусти ее, ― усмехнулся я.

Он засмеялся как сумасшедший, скрючившись над девочкой, вздрагивая от смеха рядом с ней.

― Это же дежавю! Знаешь, твой брат говорил мне то же самое перед тем, как я выстрелил в мою красотку-кузину.

Габби вздрогнула, начав паниковать.

― Дед...

― Не волнуйся, сладенькая. ― Он опустил подбородок ей на макушку. ― Ты – мой маленький щит.

Он закричал перед тем, как выстрелить. Спрятавшись за креслом, я схватил свой пистолет.

― ДАВАЙ, КАЛЛАХАН!

Вокруг нас разбилось стекло, так что осколки посыпались на меня, будто дождь.

― ДЕДУШКА, ПОМОГИ! ― Габби наконец поддалась своему страху и начала бороться. Но Элрой лишь крепче сжал ее тело, отрывая от земли и прижимая к груди.

― Убери свои грязные руки от моей внучки! ― Джованни встал, указывая собственным пистолетом на Элроя. И в этот момент глаза Элроя метнулись к старику, как и дуло его пистолета.

Так что я упал на живот и выстрелил ему точно в колено. Его нога подогнулась, но он продолжал стрелять, и я подождал, когда его рука еще раз вытянется вперед перед тем, как выстрелил прямо парню в запястье, вынуждая выпустить пистолет. И когда тот упал на пол, я вскочил на ноги и бросился на Элроя. Он все еще прижимал к себе Габби, но мне не пришлось толкать их обоих. Его тело повалилось на стеклянную дверь.

― Шевелись! ― закричал я Габби, так как она застыла, растерявшись, истекая кровью и оцепенев от страха. Девочка скатилась с него и поползла по битому стеклу на тротуар. Опустив ногу на его кровоточащее тело, я выстрелил Элрою во вторую руку.

― Ты, ублюдок...

― Я знаю, кто мой отец, спасибо, ― отрезал я, вытягивая руку и стреляя ему во второе колено. ― Я – твоя чертова посылка. ― Я выстрелил в его правую стопу. ― Я пришел с сообщением: если ты вредишь этой семье, мы отвечаем тем же.

Следующая пуля пронзила его левую ступню.

Затем еще две полетели ему в грудь.

Он ухмыльнулся мне, искажая темно-красную отметину поперек своего лица.

― Как там твой брат?

Я выстрелил снова, на этот раз ему в пах.

― А как твой?

― ИДИ НА ХУ...

― Думаю, ты умрешь, вот почему такой смелый прямо сейчас. Почему можешь даже улыбаться. Думаешь, все так плохо, как и кажется... но, Элрой. ― Склонившись над ним, я прижал пистолет к одной из огнестрельных ран. ― Я очень хороший врач, а еще лучший стрелок. А это значит, что я не задел ни одного важного органа и знаю, как поддерживать тебя в живых достаточно долго, чтобы поглядеть, что же с тобой сделает мой брат.

Его глаза округлились.

― Знаешь, что это такое? ― спросил я, доставая ампулу и шприц из кармана пальто и медленно набирая жидкость в шприц. ― Предполагаю, нет, и это не очень важно. Просто знай, что будет очень больно, но никто не услышит твоих криков. Сегодня ты вошел не в ту парикмахерскую.

Когда я силой открыл ему глаз, он задрожал, но это не имело значения. От этого ему было еще больнее, когда я ввел инъекцию прямо в глаз.

― Мой брат спасал мою шкуру больше раз, чем я могу сосчитать, а ты почти забрал его жизнь до того, как я смог сказать ему спасибо. ― Я поднялся в полный рост. — Молись, чтобы он восстановился достаточно быстро, так как если бы выбор был за мной... я бы сделал так, что ты еще долго бы жил. Я бы доводил тебя до края и возвращал снова и снова... и снова.

Он отключился, либо от боли, либо от страха... может, от всего разом.

Когда я поднял взгляд, то оглянулся, и, конечно, на тротуаре стояло больше, чем несколько человек. И все они глазели на меня.

― ДЕДУЛЯ!

Повернувшись к разрушенному салону, я посмотрел сквозь разбитые входные двери. Прямо как Айви несколько часов назад, Габби склонилась над своим дедом, рыдая и обнимая его. Когда я подбежал к нему, старик усмехнулся мне.