— НЕТ, ты, черт побери, не упоминал! — выругалась она, и я не смог сдержать усмешки.
— А я-то думал, ты не осуждаешь, бабушка...
— Ну, на этот раз ты ошибся...
— Один раз на миллион — неплохой результат. Пойдем? — Я открыл для нее дверь.
Бабушка сморщила нос и взглянула на меня так, словно хотела дать пощечину. Однако, увидев Тоби и Грейсона у лифта, сохранила самообладание.
— Разговор не окончен.
А мог ли? Он ведь даже еще не начался.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Идущий ли выбирает путь, или путь выбирает идущего?
Гарт Никс
ИТАН
Все они захлопали, когда я вышел на сцену. Вспышки камер практически ослепляли, но я оставался равнодушным, по большей части потому, что привык к этому: выступать перед богатыми и/или важными людьми в роскошных залах, разглагольствовать о том, как нас волнует этот город, наш прекрасный Чикаго, и все выбравшие для жизни этот город уродливые люди... включая меня самого. Уродливые, потому что всем нам было известно, на чем построен этот город, как сложно здесь было расти, каким вымотанным он может вас сделать. И все равно мы гордились им.
— Большая честь и привилегия стоять перед всеми вами. Вчера журнал «Тайм» назвал меня самым влиятельным магнатом последнего десятилетия, но так как я Каллахан, то не могу скромно принять от вас ничего, — произнес я, и несколько человек засмеялись.
— Особенно, когда знаю, что это неправда. Десятилетие назад я стоял на краю пропасти зрелости, смакуя последние несколько минут свободы прямо перед началом ответственного периода жизни. Даже на сегодняшний день очевидно, что обутые мною тогда башмаки, не по размеру ни одному человеку. Правая нога – девятого размера, четыре дюйма длиной, белые туфли «Прада» с хрустальными украшениями... А левая — тринадцатого размера, в кожаных туфлях Paul Costelloe Derby, но не замшевых, потому что мужчина всегда должен видеть свое отражение, глядя вниз...
К черту это речь. Я без сомнений знал, кого за нее стоит поблагодарить.
— Мои родители радикально изменили этот город. Отец активизировал частный сектор, поэтому сегодня Чикаго занимает ведущую позицию по количеству рабочих мест в стране. Политика моей матери и внедренные ею административные изменения помогли не только Чикаго, но и университетам по всему штату Иллинойс, школам, пять из которых на сегодня считаются лучшими в стране, выпуская больше восьмидесяти семи процентов с наивысшими отметками. Эти результаты столь шокирующие, что Питер МакБарг, один из величайших критиков моей матери, сегодня утром написал следующее: мой родной город Чикаго, некогда ассоциирующийся с Аль Капоне и мафией, теперь стал синонимом Марка Цукенберга и Кремниевой долины. Не уверен, плакать мне или петь.
Еще больше уродства... теперь наш город усовершенствовался, мы не говорили об этом вслух, вместо того обсуждая темные времена, потому как они упускали хаос Старого Чикаго. Ирония всего этого зашкаливала до предела.
— Сегодня нам стоит почтить мужчин и женщин, неустанно трудившихся, чтобы реализовать видение моих родителей после их ухода, и милостивого позволения мне взять на себя данную честь. Как их сын, и от имени всей нашей семьи, я аплодирую вам и благодарю за напряженную работу и успех.
Отступив назад, я похлопал. Один за другим, они все поднялись с мест, свистя и громко выкрикивая слова одобрения. Позируя на камеру, моя бабушка прислонилась ко мне, я обнял ее за плечи, и она прижалась своей щекой к моей, хотя уверен, ощутила, что от этого я напрягся.
— Речи Донателлы становятся слишком самоуничижительными, как по мне, — прошептал я ей, надеясь отвлечь.
Она улыбнулась, пока мы вместе поворачивались к камерам.
— У девушки дар. Я почти прослезилась.
Я усмехнулся в ответ. Бабушка не плакала со смерти моего отца, и ничто этого не изменило бы... Ведь эта женщина ела ногти на завтрак, только чтобы держать острым свой язык.
— Сенатор Форбс. — Она двинулась к направляющемуся в нашу сторону облысевшему мужчине.
В этот момент я почувствовал, будто действую на автопилоте, стоя рядом с ней и ведя беседу, которую бы не вспомнил, с людьми, которых едва мог вынести. Забавно, как легко я вписался в их круг... Я – мужчина, сказавший, что Чикаго избавился от чудовищ – сам являюсь одним из них. Забавно, потому что я мог видеть трещины в элегантности и благородстве, что все эти люди так усердно создавали. На сегодня Чикаго был домом для самых умных людей страны... черт, мира... И СМИ высоко ценили нас. Жестокий, беспощадный Чикаго был приручен. Ха. Прирученные звери гораздо страшнее диких... они четко понимают, кто их убивает и полны терпения в ожидании своего часа. Да, Чикаго все еще был диким. Он просто стал ареной дикости, которая меняется.
— Мистер Каллахан. — Тоби кивнул мне.
Пришлось сдерживать улыбку, что норовила расплыться на губах, прикрываясь бокалом с шампанским.
— Дамы и господа, прошу меня извинить. Кажется, нет покоя магнатам.
— Вы всегда от нас убегаете, мистер Каллахан. — Сенатор Форбс надул губы... Так гадко. — Моя дочь вот-вот подойдет, и убьет меня за то, что позволил вам уйти.
— Уверен, что встречусь с ней на днях, сенатор Форсб, и если она хоть наполовину так же красива, как ваша жена, думаю, я не смогу пройти мимо.
— Вы так же искусны во лжи, как ваш чертов отец. — Засмеялся сенатор Форбс.
— Уолтер! — возмутилась жена сенатора.
Я поцеловал бабулю в щеку, шепча:
— Позвони, когда устанешь тратить время на этих бессмысленных идиотов.
— Конечно, дорогой. — Она улыбнулась, даже немного обеспокоенно.
Пока я направлялся к выходу из зала, Тоби с Греем следовал за мной, тогда как двое других телохранителей остались с бабушкой.
— Что вы выяснили об этом... лично у мистера Дауни? — спросил я, когда мы вошли в лифт.
— Он все еще отказывается разговаривать с кем-либо, кроме вас, — ответил Тоби, нажимая кнопку.
— А я-то думал, ты можешь быть убедительным.
— Если бы я был еще на каплю более убедительным, он был бы мертв.
Я не ответил, потому что в этом не было надобности, так как двери перед нами уже открылись. Мы прошли через лобби в цветах золота и слоновой кости, но не в сторону парадного или даже черного выходов, а к ресторану. Он оказался битком набит, на что мне грех было жаловаться. Больше денег в мой карман. Оказавшись на кухне, повар и другие сотрудники притворились, будто не видят, как мы шагаем к задней комнате. Комнате, в которой голый, привязанный к стене и с рыбьей головой во рту находился вышеупомянутый мистер Дауни.
— Добро пожаловать в Чикаго, мистер Дауни. Слышал, вы меня спрашивали?
АЙВИ
Существует множество правил выживания в тюрьме. Первое и самое важное — держать все свои дырки закрытыми. Ничего не слышишь, не видишь, и, поверь мне, черт возьми, ничего тебе не воняет. Это — самое простое... Сложно то, что приходится делать, чтобы держать закрытыми дырки ниже талии... Времена частенько бывают опасными. Но я видела, что случается с девочками, которые не считают это риском, и была не заинтересована в подобном исходе.
— Аууу, ну разве ты не красотка? Хочешь подружимся? — Даллас, одна из самых крупных среди новеньких заключенных, смеялась, будто дикая гиена, схватив другую девушку за подбородок. Они поступили сюда вместе, потому, предполагаю, она сцепилась с ней так скоро. — Давай... будет весело. Чмокни меня разочек.
Девушка попыталась встать из-за обеденного стола, но Даллас схватила ее за руку. Я бросила взгляд на охранников, которые, как обычно, притворялись, будто ничего не видят.
Сегодня был тридцать седьмой день, и парни явно нуждались в напоминании... но это ведь был день макарон с сыром.
