Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А то! — Владелица новейшего средства связи выставила из разлетающихся складок платья на ступеньку рядом с Гордеевым свою длинную загорелую ногу, гладкую, как отполированная.

— Ну до свидания, Таня! — Лида заторопилась вниз, Гордеев — следом.

— Пока.

— Это наша классная знаменитость, — объяснила Лида, когда они вышли из лестничной шахты в холл. — Таня Вершкова. Она в десятом классе участвовала в областном конкурсе красоты и заняла первое место. Куда-то уезжала, то ли в Москву, то ли даже за рубеж, вроде у нее был контракт фотомодели… Потом вернулась. Интересная девочка. — Лида фыркнула. — А прозвище у нее откуда-то взялось смешное — мне ребята из нашего класса рассказывали — Джуси Фрут. Представляете, королева красоты — и какая-то жвачка.

— Бывает, — протянул Гордеев, проходя вслед за Лидой через вертящуюся входную дверь на улицу.

Обвел глазами площадь, набережную, высокие деревья с яркими, еще не изъеденными летом листьями.

— Красота. — Хмыкнул: — И при этом, как вы изволили выразиться, серая зона.

Глава 9. ТАМ, ГДЕ ЧИСТО, — СВЕТЛО

— Пусть глядит в оба, — сказал он угрюмо.

Э. Хемингуэй. Отцы и дети

Вновь Гордеев тащился по Булавинску с чемоданом, правда, на этом, так сказать, переходе только с одним. Андреевы тоже жили в старой части города, и, как заметила Лида, шагать до ближайшей автобусной остановки было почти столько же, сколько до самого дома.

Действительно, вновь идя живописными переулками, они вышли на довольно широкую улицу, застроенную, судя по домам, в тридцатые — пятидесятые годы.

— Это наш проспект Независимости, — сказала Лида. — Замечательная трасса. До семнадцатого года называлась Александровским проспектом, потом — не очень долго — улицей товарища Троцкого, затем Красных Партизан, в тридцать девятом году переименовали в проспект Сталина…

— А потом?

— Потом она стала проспект Семилетки, после снятия Хрущева — проспектом Октябрьской Революции и вот теперь, уже несколько лет, — проспект Независимости.

— Ждете новых переименований?

— Я хотела бы одного, последнего. Пусть к нему возвратится первоначальное название. Император Александр Третий, в память о котором проспект назвали, был не самым плохим правителем в нашей истории. Во всяком случае, ему было бы трудно понять, почему это улица называется — «Независимости». От чего? От кого? Чьей независимости — России? Здорово!

— Наверное, мы теперь независимы от обязательств перед бывшими союзными республиками? — полушутливо предположил Гордеев.

— Независимы от своевременной выплаты зарплат и пенсий, от социальных гарантий, от охраны детства! — в сердцах воскликнула Лида. — Что же это с нами происходит, Юрий Петрович?! Коммунизм — мертвое поле, а здесь — пока болото!

— Лида Борисовна, могу только поделиться опытом. Я не предаюсь глобальным рассуждениям, я верю в судьбу и больше люблю размышлять не о времени, а о себе. Я попросту осуществляю защиту по уголовным делам, а иногда берусь и за дела гражданские!

— Да, пожалуй. Я тоже попробую найти себе дело. — Она остановилась и вздохнула уже привычно для Гордеева. — А это наш дом. Пришли наконец.

Семья Андреевых жила в кирпичной трехэтажке — такие строили после войны по всей стране в более или менее крупных городах для номенклатуры и провинциальной элиты.

— Знакомая архитектура, — сказал Гордеев.

— Эту квартиру родители выменяли у вдовы директора школы. И я потом в ней училась. Пятая спецшкола, английская, считалась у нас лучшей. Она и еще двадцать седьмая, математическая. Но я в цифрах не сильна, а то, может, пошла бы в экономисты, как мама.

Квартира опечатана не была. Взяв у Лиды ключи, господин адвокат собственноручно открыл оба замка. Оставив вещи в прихожей, они заглянули во все помещения, включая туалет и кладовую. Трехкомнатная квартира, в которой жила Лида с родителями, несмотря на отсутствие хозяев, удивляла порядком.

— Значит, обыска не было, — решил Гордеев.

— А он должен был быть? — с испугом спросила Лида.

— Вполне. По делам о взятках, как правило, у обвиняемых производят обыск.

Много книг в шкафах до потолка, пианино, музыкальный центр и новейший телевизор «Филипс» с огромным экраном — гостиная. В комнате Лиды все было как при ее отъезде из Булавинска зимой, после каникул. Видно, что здесь вытирали пыль с мебели и вещей, чистили палас на полу. Хотя цветы на окне уже давно не поливали — очевидно, с той поры, как был арестован Борис Алексеевич.

Лида заглянула в холодильник. Он работал, там было довольно много продуктов, несколько банок пива «Jever».

— Папино любимое, — сказала Лида.

— Хорошее пиво, — одобрил выбор коллеги Юрий Петрович и зябко передернул плечами, вспомнив, как однажды, в годы работы в прокуратуре в бригаде Турецкого, должен был отведать обед в следственном изоляторе. — Надеюсь, до его возвращения оно не успеет испортиться.

— Давайте, я что-нибудь приготовлю поесть, — предложила Лида, заглядывая в морозильник. — Курица… можно разморозить в микроволновке. Или гавайскую смесь пожарить.

— Лида, мы же договорились! Неужели в Булавинске умеют только сажать невиновных, а накормить усталых путников не могут? Давайте так: обедаем у новых рестораторов, а ужинаем у вас — согласны?

— Но ведь в ресторане дорого!

Как уже понял Гордеев, Лида была дочкой в семье с достатком. Но он не почувствовал, что она любит разгуляться, а теперь и вовсе, когда отец попал в беду, примеривалась к каждой трате.

— А мы не пойдем в ресторан. Пойдем куда-нибудь в кафе на свежем воздухе, у реки.

— Ну хорошо. Только я вам пока все же сделаю бутерброд — для аппетита.

— Лучше минеральной воды.

— И минеральной воды. Проходите в гостиную.

Сев на диван, господин адвокат взял коробочку дистанционного управления, щелкнул кнопкой.

Телевизор включился на видеоканале, но, поскольку видеомагнитофон включен не был, на экране ничего, кроме тускло-пестрого мелькающего снега, не появилось.

«Серая зона», — вновь вспомнилось Гордееву.

Он переключился на российский канал, где шел какой-то сериал с семейным, как видно, сюжетом. Вошла Лида, вкатив в гостиную столик с тарелками со шпротами, лежащими на галетах, и с маслинами в вазочке. Стояла и бутылка минеральной.

— Вот, — сказала Лида. — Предложила закусить, а хлеба-то нет. Тот, что папа оставил, — заплесневел, хорошо, хоть галеты нашлись.

— Ничего, — взялся за минералку Гордеев. — Главное — вода!

— Я вас сейчас угощу чем-то поинтереснее. — Лида открыла бар. — Папа с мамой нередко перед обедом пили горький ликер, ну, его еще называют желудочным, но это звучит как-то не очень…

Она вытащила две крохотные бутылочки:

— А ликер вкусный.

Полезла в горку за стопками. Они стояли по переднему краю деревянной полки, но, когда Лида взялась за одну, она отклеилась со щелчком, будто ее поставили невымытой, и донышко, влажное от капель, прилипло к поверхности.

— Странно! — сказала Лида.

— Погодите! — воскликнул Гордеев. — Не двигайтесь!

Она недоуменно посмотрела на него, но замерла, держа рюмку в руке.

Гордеев огляделся по сторонам, подошел к бару и вытащил оттуда пачку бумажных салфеток.

Поднес одну Лиде:

— Очень аккуратно. Кладите сюда стопку.

Лида положила хрустальную стопку в развернутую господином адвокатом салфетку.

— Что «странно», Лида? — спросил Гордеев, глядя на стопки, остающиеся в ряду.

— Странно, что ее поставили в горку, не помыв. Для мамы это было просто невозможно, это чистюля из чистюль, но и папа никогда так не поступал.

Гордеев сквозь салфетку начал касаться стопок. Та, рядом с которой стояла прилипшая, тоже снялась со своего места со щелчком. Все остальные были чисты.

— Очень неплохо, — сказал Гордеев. — Лида, у вас есть какой-нибудь чистый пакетик?

Лида сходила и принесла пакет с колготками.

18
{"b":"65854","o":1}