- А в том, что мсье Мельес прибыл на работу не в трезвом состоянии, моей вины нет.
- Он из-за твоей прихоти поехал отменять эту сделку! – я чуть было не задохнулась от возмущения и спокойствия Гарри, - Стайлс, у тебя вообще совесть есть?! И сердце?
- Есть ли у меня сердце? – хмыкнул Гарри и подошел ко мне еще ближе, так, что я увидела, как расширились его зрачки, - Знаете, иногда я ловлю себя на мысли, что было бы интересно, если бы человеческий организм был бы способен на такую диковину: открываешь грудную клетку и достаешь посмотреть свое сердце, ну, как оно там, бедненькое, внутри тебя. Если бы можно было так сделать, мое сердце выглядело бы примерно так: холодный, сгнивший кусок мяса с запекшейся кровью, из которого то тут, то там, проглядывают черви. И тяжелое бы оно было, зараза, ну ей-Богу, из свинца! И холодное было бы, этакий стальной кусок мяса, очень уж непривлекательный и вызывающий дурноту одним своим видом мертвечины. И вот так протянул бы кому свое сердце и спросил бы: “Хочешь? На, возьми”. А мне бы в ответ: “Нет, спасибо”.
Ну и правильно. Кто такое сердце-то возьмет? – Гарри сам себя прервал, задумчиво закусил губу, потом продолжил, как ни в чем не бывало, словно он говорил о погоде. У меня же все внутри похолодело от того спокойствия, с которым он это все говорил, - Нет, хорошо все-таки, что его никто не видит. Но это вовсе не значит, что его нет.
- Знаешь, Гарри, мне тебя жаль, - я скользнула взглядом по его бледным щекам. У меня все внутри перевернулось от его слов. В миг от беззаботного подростка, живущим одним днем, не осталось и следа. Мне показалось, что я вижу перед собой уставшего, побитого жизнью человека. Такого же, как и я сама… И вот уже мое сердце сжалось, как будто приготовившись к удару.
- Не поверите, мисс Селдридж, - глаза Гарри подернулись пленкой, борясь с подступившими чувствами, - но мне себя тоже.
***
Когда Александр проснулся, я уже набросала окончательную концепцию для следующего номера, дала задание сотрудникам по поводу основных тем для статей, и сама уселась писать свою ключевую статью. Она называлась «М и Ж», и говорилось в ней о разногласиях, которые могут преследовать мужчин и женщин, работающих в одной корпорации на благое дело, и как этих разногласий лучше всего избежать. Гарольд перенес Александра на диван в мой кабинет, поэтому его пробуждение свершилось на моих глазах.
Сначала он долго потягивался, все еще не открывая сонные, тяжелый веки, потом не мог понять, где он находится, ощупывал голову, стонал. Я оторвалась от компьютера и вперила в Сашу немигающий взгляд.
- Доброе утро, точнее, уже вечер, мсье Мельес.
- Кристина? – Александр еле ворочал языком, как будто все еще был пьяным, но я знала, что хмель понемногу выветривался из его организма. Приподнявшись на локте, Александр принялся обводить взглядом кабинет, - что я…
- Что ты тут делаешь? Спишь, - повела я плечами, - надеюсь, выспался?
- Кристина, я…
- Надеюсь, у Вас, мсье Мельес, был довольно значимый повод, чтобы напиться и не помнить, как Вы доехали до офиса.
- Я правда не помню…
- Как доехали или повод?
Александр покрутил явно затекшей шеей, спустил ноги с дивана и уставился на носки своих ботинок. Они отливали чистотой и сверкали наподобие зеркал. Даже в пьяном состоянии Александр не терял присущей ему чистоплотности.
- Повод помню…
- Ну и? – я надела очки, чтобы придать своему образу еще больше строгости.
- Мы с Бонаротти встретились в аэропорту… Потом поехали в бар… Я… - Александр запустил руку в волосы, словно этот жест мог помочь стимулировать мозговую деятельность, - мы выпили по паре рюмок… Он пожаловался, что стал в последнее время не так востребован… Я пожаловался на Гарри… Ну, слово за слово…
- Рюмка за рюмкой, - подсказала я.
- Так мы и… Немного перебрали, - Александр показал маленькое, размером в сантиметр, расстояние между большим и указательным пальцем, - просто жарко на улице было… Вот меня и… Того… Который час?
- Девять часов вечера, - я встала из-за стола, оперлась о него, и сложив руки на груди, снова уставилась на Александра. Я знала, что он не мог долго выносить мой внимательный, сродни пытке взгляд, поэтому продолжала использовать именно это оружие.
- Пока тебя вчера не было весь день дома, мистер Хоран попал в больницу.
Остатки хмеля, если они еще и были, выветрились из организма Александра, и вообще из кабинета полностью. Он вскинул на меня большие, удивленные, карие глаза.
- Что с ним?
- Был сердечный приступ. Слава Богу, кризис миновал. Но я бы не хотела снова пережить эту ночь в одиночестве. Найл места себе не находил до утра, спал в больнице, - холодно произнесла я.
- O mon cher, прости меня…
- Ничего, - я вскинула подбородок, хотя по коже у меня пробежался озноб, когда я снова вспомнила, что я почувствовала в тот момент, когда взяла трубку и ответила на звонок врача, - со мной был Гарри. Иначе я бы с ума сошла от страха.
Александр дернул нижней, слегка выпяченной вперед губой. Он все еще сидел, сложив руки на коленях, и подергивал ногой. Я продолжала стоять над ним, как надзиратель.
- Я еще раз прощу прощения… Я не думал… Я…
- Забудь, - махнула я рукой, - ты заплатил неустойку?
- Да, - тихим голосом отозвался Александр. На его щеках стала проступать стыдливая краснота. Я вздохнула и отошла к окну. Уставилась на проезжую часть, как будто ряды машин, создающие непомерную для людских нервов пробку, могли дать мне ответ на все вопросы. Господи, ответь, куда катится моя жизнь и разве может быть все хуже того, что я уже пережила? Я ведь справилась, я всегда справлялась по мере моих сил, не прося при этом ни у кого помощи! Я могла стерпеть все, что ты мне посылал, неужели даже после стольких лет я не смогу быть счастливой хотя бы сейчас? Или… Дай мне уже хоть какой-нибудь знак, что я должна делать! Ответь, зачем ты послал в мою жизнь Гарри Стайлса, если не для того, чтобы спасти его? Хотя, какой из меня спасатель? Я не спасла родителей, не спасла Эдварда, неужели я смогу спасти Гарри? Но, Господи! Я подняла глаза к небу, туда, где вдалеке летали чайки, кружась под неслышимую простым смертным мелодию, туда, где небо меняло цвет с бледно-синего на фиолетовый, а дальше от города, на лиловатый, словно на небе обозначался синяк. Господи! Только дай мне знак, что я должна спасти, помочь Гарри. Не знаю, от чего, но я это чувствую, и я обещаю, что я положу на это все силы!
- Я понимаю, что моему проступку нет оправдания, - за моей спиной так резко раздался голос Саши, что я вздрогнула, на секунду решив, что это сам Господь Бог заговорил со мной, давая совет, - и мне тоже нет оправданий и прощений, но я правда готов искупить свою вину. Отныне я всегда буду рядом с тобой. Я выпил не только, потому что Бонаротти дурно на меня повлиял. Я выпил, потому что мне было очень плохо. Мне не хотелось тебя оставлять. Мне всегда хочется быть с тобой рядом. Чтобы никого не было меж нами. В ту ночь, когда ты бросилась спасать Гарри, мне показалось, что наши отношения и мое сердце дали трещину, - Александр облизал пересохшие губы, - мне казалось, что все пошло не так… Но я правда, правда тебя люблю, как никого и никогда не любил и уже не полюблю. Кристина Селдридж, я каюсь в своем проступке, я безумно тебя люблю. Ты для меня – тот механизм, который толкает меня жить, совершать дела, ты та, которая делает мою жизнь лучше. Я люблю тебя и в холод, и в жару, и в ветреный и в погожий день. Я люблю тебя и под палящим солнцем и в ливни. Я люблю тебя в громы и молнии, в пустыне, на море, всегда, всюду, везде! И я прошу тебя стать моей женой.
Саша опустился на одно колено, и достал кольцо. То самое, про которое говорил Найл… Оно блестело в лучах заходящего солнца, волосы лезли в глаза Саше, но он не стремился их убрать. Его губы сияли улыбкой ярче, чем все бриллианты на обручальных кольцах мира, его пальцы подрагивали, а в глазах стояло то ощущение, которое бывает, наверное, только у людей, приговоренных к смертной казни. Казнят или помилуют? Казнят или помилуют? Казнят или?..
