Через некоторое время возвращается с работы мама. Заметив на батарее мокрую тряпку, она удивлённым тоном спрашивает, не мыл ли я случайно полы, на что я лишь неопределённо хмыкаю, оставляя её наедине со своими догадками, ибо нет ни сил, ни желания объяснять ей произошедший инцидент. Однако выйти на кухню мне всё-таки приходится, потому что давление, как я понял, само в норму приходить не желает, но это ничего, нам не впервой, мы ему поможем сейчас. Пока наливаю в стакан воды и ищу нужную мне таблетку, на кухню заходит мама и сразу принимается за готовку ужина.

- Или, поможешь мне порезать овощи? Иначе я не успею с курицей повозиться, а папа придёт уже скоро.

- Да, конечно, мам, - стараюсь отвечать ей бодрым тоном, чтобы не вызывать подозрений. Хотя, и на самом деле не против помочь ей, мне ведь всегда нравилось резать что-то, но это исключительно из-за тяги к холодному оружию, только и всего. Я же не девчонка, чтобы любить готовить. Что за бред я несу? Илиан, просто заткни свои мысли и режь уже эту чёртову морковь. Что-то в последнее время в моей голове, и правда, слишком много противоречий.

- Когда папа вернётся? – спрашиваю как бы между прочим, пока мелкими кубиками нарезаю яйца в салат.

- Скоро. Или, он всегда возвращается позже меня, забыл?

Смотрю на мать пустым взглядом, пока в голове что-то не щёлкает, и мне сразу хочется самому ударить себя по лицу за тупость. Ну точно же, что за дурак? Я каждый день буду задавать ей один и тот же вопрос?

- Да, прости. Яйца порезаны, что-то ещё?

- Яйца порезаны, пирожки испёктаны, - мама поворачивается ко мне и задорно смеётся, прикрывая рот рукой, а я не могу понять, о чём она, однако это не мешает мне заразиться её позитивом, так что широко улыбаюсь, глядя ей в глаза. – Ты в детстве так говорил, когда вы с бабушкой вместе пекли пироги.

- Ну, мама, опять за своё, - кажется, я вспомнил, о чём она. Да уж, смешных моментов в моём детстве было не мало. – Только про Фросю не даже не думай упоминать! – шуточно грожу ей пальцем и тут же вновь расплываюсь в улыбке. – Давай ещё, что порезать нужно.

Мама кладёт передо мной на доску несколько помидорок и ахает:

- Кстати, а помидору ты называл банобой. Мы с папой не могли понять, что за «баноба» такая, и давали тебе бананы, пока не поняли, что это на самом деле.

- Ну и что! Зато Егор лет до десяти говорил вместо чупа-чупс «ачипук», - бормочу себе под нос и надуваюсь, как обиженный малыш, потому что знаю, что мои выражения в детстве были далеко не так эпичны, как выражения брата. Мама на самом деле молодец, что запомнила, иногда есть, что вспомнить и посмеяться.

- Да-да, а ещё, когда я звала его в ванну, чтобы искупаться, он говорил «пук-пук», а не «куп-куп», но он тогда был совсем маленький, тебя ещё не было.

А вот это уже что-то новенькое, мне никто ничего про это не говорил раньше. Что же, дорогой братик, теперь у меня есть новое оружие против тебя в моём арсенале. Чёрт возьми, была бы возможность, при друзьях его об этом сболтнуть, вот бы было зрелище, даже руки зачесались от желания потереть ими, как коварная муха. Но отвлекаться нельзя, сейчас у меня очень важное пионерское задание – порезать помидоры, так что я полностью отдался этому делу, пока, по закону подлости, не порезал палец. Ну что за день-то сегодня такой, что мне так не везёт, неужели нельзя уже даже дать мне помочь маме с готовкой, а? Хотя, к небесам обращаться бесполезно, они как всегда молчаливы, впрочем, как и белый потолок.

Наскоро заклеив порез пластырем, я поспешил скрыться в комнате, чтобы не портить маме настроение своей кислой мордой, думаю, после тяжёлого рабочего дня это далеко не то, что ей нужно. Просто лежу, накрывшись мягким махровым одеялом и с некоторой злостью думаю о том, когда вернётся Егор и что мне следует ему сказать, как подбодрить, да и как в принципе себя вести, ведь этот инцидент ни в коем случае не должен быть замечен родителями. Наверное, нужно вести себя, как обычно, но забывать я ни о чём не собираюсь, или собираюсь? Чёрт меня поймёт, я запутался в собственных мыслях опять. Короче, нужно просто поговорить с братом, подбодрить, а возможно даже постараться найти ему девушку, хорошую, скромную, которая не будет им просто пользоваться, а по-настоящему любить, как я. Так, стоп, какое ещё «как я»? Сошёл с ума, Илиан? Вмазать себе неслабой пощёчины пока что было самым мудрым моим решением за весь этот сумасшедший день. Давление, к сожалению, даже после выпитой таблетки давало о себе знать, так что шумящий пульс в ушах не даёт сконцентрироваться на чём-то одном, и лучший способ спастись от колоколов в голове – включить на полную в наушниках музыку, благо, я недалеко забросил их и телефон. The Gazette – Red расслабляет. Не знаю, почему, но чем громче и агрессивнее музыка, тем больше спокойствия и порядка она наводит в моей голове. Пусть это далеко не самая жестокая песня в моём телефоне, но она какая-то правильная, что ли, действительно расслабляющая. И, кажется, я понял, как мне поступить. Нужно просто поговорить с Егором после ужина и не забыть попросить Волкова с Андреем найти ему хорошую девушку, иначе он начнёт не только на меня, но и на всех людей бросаться. Самое главное – дать ему понять, что я не обижаюсь и не переживаю по этому поводу.

Ну да, не переживает он, как же… Илиан, ты сам-то себе веришь? Открой глаза, слепец, ты всё ещё чувствуешь тёплые руки брата на своей бесстыжей заднице. Когда я успел стать настолько извращенцем, что даже влечение к родному брату кажется мне не таким уж диким? Это пугает меня и одновременно заставляет адреналин бить в голову. Я сумасшедший. А самое удивительное – то, что я за всеми этими странными и стыдными мыслями даже начал забывать о своей проблеме. Я перестал жалеть себя, постоянно думать о несправедливости этого мира, перестал задаваться глупыми вопросами, которые раньше постоянно мучили меня, теперь мои мысли заняты лишь братом и тем, что сейчас есть между нами и чего я на самом деле хочу. Брат заставляет меня отвлечься от мыслей о собственной никчёмности. Пусть не самым приятным образом, но заставляет же. Хотя, наверное, когда он осознал, что сделал, ему стало противно, не то, что мне. Я совершенно точно полный идиот.

Пока я занимался вновь самобичеванием, но уже немного на другую тему, чем обычно, пришёл отец. Насколько я мог судить по его шагам в коридоре, он устал, сильно устал и, возможно, за ужином мне не удастся его увидеть, так что лучшим вариантом было выйти и поприветствовать его сейчас, пока он не закрылся в спальне.

- С возвращением, пап! – стараюсь бодро улыбнуться отцу, хотя сам чувствую себя, как дважды сваренный пельмень.

- Здравствуй, Илиан, - он приветственно раскрывает свои объятья для меня, и я прижимаюсь к нему, чувствуя, как сильно напряжена его спина, да и всё тело в целом, то является верным признаком усталости и перенапряжения. – Как прошёл день?

- Да как обычно, ничего особенного. Не мог тебя дождаться, - поднимаю взгляд на отца и вновь ему улыбаюсь, получая в ответ измученную улыбку. – Ты сильно устал, может, сразу ляжешь спать?

- Да вот ещё, я не пропущу ужин.

- Хорошо, я тебя позову.

Я всегда уважал стойкость отца в его решениях, обещаниях, словах и поступках, за всё то время, что я себя помню, он лишь несколько раз пропускал вот такие «семейные мероприятия», и думаю, не каждый отец может похвастаться такой верностью своей семье. Мне искренне хочется в будущем стать таким же, как он, хотя о каком будущем я могу задумываться сейчас, когда на меня свалилось и так слишком много проблем, которые требуют немедленного разрешения.

И, кстати, какого бы порой самостоятельного и «плохого» парня не пытался изображать из себя мой старший брат, привычку от отца он перенял, пусть даже после совершеннолетия он заявил все свои права на свободу действий и даже их получил, он старался не задерживаться допоздна на разных вечеринках, а когда задерживался – предупреждал. Ну, и этот раз не стал исключением, пусть наш с ним инцидент хорошенько встряхнул нас обоих, заставил его понервничать и даже выйти проветриться, но пропустить ужин в кругу семьи он не мог себе позволить, а точнее не могла ему позволить его совесть, хотя он и не выглядел слишком напряжённым по возвращении.