- Максим, - позвал, заметив его отсутствующий взгляд, и наткнулся на не особо сосредоточенное: «М?» - Как так вышло, что твои родители узнали, что ты гей? Как ты спалился?

Кинув на меня удивлённый и немного раздражённый взгляд, он на несколько минут ушёл в себя, низко склонив голову. Мне показалось, он сейчас заплачет, и я мгновенно пожалел о том, что вообще решился завести этот разговор. Ни к чему мне это знать, ведь что было, то прошло. Разве нет? Но я же дотошный придурок, которому всё всегда надо знать.

- Я сам им рассказал, - начал он полушёпотом, глянув на меня исподлобья, и, наткнувшись на недоумённый взгляд, хмыкнул безрадостно и горько. – Да-да, я сам вырыл себе могилу. Как бы тебе сказать… С тех пор, как осознал свою ориентацию, я вёл весьма разгульный образ жизни. До этого я всегда прилежно учился, был едва ли не отличником. А в десятом классе вдруг, неожиданно для всех, забил на учёбу, стал часто прогуливать. Я находил всякие компании – кто старше, кто младше – людей с нетрадиционной ориентацией и шатался с ними везде и всюду, по всяким впискам и клубам. Иногда меня даже пускали, когда везло. Мне тогда конкретно крышу сорвало, я решил опробовать все грани того, что мне открылось. Пробовал по-всякому: и сверху, и снизу, и с ровесниками, и с мужчинами постарше. Не то чтобы я спал со всеми подряд, хотя так оно, наверное, и звучит. Но я не был особо разборчив в связях в свои-то шестнадцать. Потом в школе забеспокоились, позвонили родителям, доложили о моём плохом поведении. Отец закатил скандал с разборками. А я как раз под утро домой вернулся, не то обкуренный, не то пьяный, не помню. В общем, расхрабрившись, я им всё выложил. Такой дурак был. Не знаю, чего я тогда вообще ожидал. Что меня по головке погладят? И отец, недолго думая, вышвырнул меня, а мать не особо ему препятствовала. Такие дела, - под конец рассказа он немного растерянно пожал плечами, не глядя на меня, нарочно отвернувшись в сторону. Казалось, ему было стыдно. Но за что?

- Вот оно как, - мне нечего было сказать по поводу всего услышанного. Такой образ жизни, которого Макс откровенно стеснялся, стыдился за ошибки молодости, я вёл и до недавнего времени, не особо парясь, где, с кем, в какое время дня. Стало стыдно за себя. Ведь у Миронова мозги встали на место ещё тогда, едва он оказался за порогом своего дома, а я до сих пор никак не мог одуматься.

- С тех пор я ни с кем не искал встреч, старался выживать, работать, кормить себя и Соньку. Я, наверное, даже и не целовался с тех самых пор ни разу. До тебя… - а вот это было приятно, отчего улыбка сама выплыла на лицо, хотя я и знал, что в такой момент не следует улыбаться, чтобы не обидеть его. – Ты только не подумай, что я вёл себя, как шлюха. Я не спал со всеми подряд…

Я закрыл его рот рукой. Нет. Нет-нет-нет. Какая ещё «шлюха»? Это же Макс, мой Макс. Он смотрел на меня большими честными глазами, в которых – я точно видел – стояли слёзы. Но он не плакал и не заплакал бы при мне. Ему было стыдно передо мной? За то, что когда-то давно, когда ещё не знал меня, вёл себя глупо, порывисто? Маленькая глупенькая куколка. Я поцеловал его. Просто поцеловал его, погладив осторожно по щеке, чтобы унять все переживания и сомнения. Мой. Никому не отдам, не дам в обиду. Даже ему самому.

Мы посидели ещё, молча, несколько минут, по очереди потягивая пиво, от которого Максим непременно морщился, но пить не переставал. Упрямая конфетка.

- Как ты вообще понял, что в моей семье что-то не так? – я видел, что Максу не хотелось спрашивать, или ему просто было сложно обсуждать эту тему. Он еле-еле выдавил из себя этот задушенный вопрос, полушёпотом.

- Да не знаю. Многие никогда не упоминают своих родителей, когда нечего упоминать, когда семья среднестатистическая. Ты тоже никогда о своих не заговаривал, но там было что-то другое. Я как будто чувствовал, что у тебя за плечами нет этой родительской поддержки. Будто видел твоё одиночество, - пожал я плечами и забрал у него из рук бутылку. Ему на сегодня хватит.

Макс вздохнул душераздирающе, тяжело и склонил голову на моё плечо, закрыв глаза и проговорив шёпотом:

- Я должен буду поехать.

- Поезжай, - что я ещё мог сказать? Это его отец. Как бы то ни было, это его обязанность – отдать дань уважения родителю, проводить его в последний путь. Даже несмотря на все разногласия, которые были у них при жизни. Будь я на месте Макса, может быть, и не пошёл бы. Скорее всего. Но Максим не такой отмороженный, как я, он совестливый. Он пойдёт, я точно знаю.

- Знаешь что, Самойлов? – хмыкнул Макс неожиданно своим привычно ироничным голосом, заставив меня на секунду растеряться от такой резкой смены настроения.

- Что?

- А ты не такое быдло, каким пытался казаться всё это время. Зачем тебе всё это было надо, не понимаю. Точнее, понимаю – ради авторитета и всё такое – но всё равно не понимаю. Всё это чушь собачья. Мы бы ведь могли все эти годы дружить, - сердце пропустило удар, когда между пальцев юрко проскользнули прохладные пальцы Макса, переплелись с моими и некрепко сжали ладонь.

- Дружить? – усмехнулся и скосил на него взгляд. Его глаза всё ещё были закрыты, и ресницы подрагивали, отбрасывая на щёки мутные тени.

- Ну, или не дружить. Но всё равно мы всё просрали. Из-за тебя, - я видел, что ему сложно сдерживать смех, что он прикусил щёку изнутри, чтобы не улыбнуться. Все эти шуточные обвинения ничего не значили, он не был зол или обижен на меня. Больше нет. Какое же это всё-таки облегчение.

========== глава 29 ==========

POV Максим

Самойлову, благо, хватило ума тактично уйти, оставив меня одного справляться с неожиданно навалившимся «горем». Но я, на самом-то деле, был почти в порядке, куда больше переживать приходилось за сестру. Понять я её мог и, соответственно, понимал: она потеряла отца, какого-никакого, а всё-таки отца. Это мне он был не родным, я это знал, да все это знали, и в первую очередь мать. В нашей семье, кроме меня, и рыжих-то не было. Собственно, наверное, именно это и зародило во мне какой-то комплекс по поводу цвета волос, и я стал их регулярно красить.

Поездку вместе с матерью в одном купе поезда я еле вынес. Она не преминула выспросить у нас с Сонькой про учёбу, про работу, про жильё. В общем, пыталась притвориться образцовой матерью. Не знаю, догадалась ли Соня, но я-то понял, что все эти вопросы лишь для того, чтобы, в случае чего, не опозориться перед многочисленными соседями, знакомыми, друзьями. Ведь мы, по легенде, учились за границей всё это время. Естественно, мать должна быть в курсе того, как живут и учатся её дети где-то на другом конце мира. В итоге мать оперировала полной информацией: мы снимаем небольшую квартиру недалеко от университета, учимся хорошо, я, в добавок ко всему, ещё и работаю фрилансером. Всё это и было выложено на обсуждение многочисленных родственников на поминках, с одной лишь поправкой, будто всё это происходило в Англии.

- Эх, жалко Валерку, конечно, но вас, детки, ещё сильнее. Вы ж теперь, считай, наполовину сироты, - утирая наигранные слёзы, причитала наша не то тётка, не то двоюродная бабка, в общем, седьмая вода на киселе, хватая то меня, то Соньку за руки и непременно о чём-то треща. Мне всё это, если честно, действовало на нервы. Знала бы эта якобы сердобольная женщина, что мы не наполовину, а действительно сироты, притом, уже давным-давно. Но, слава Богу, сама процедура похорон уже прошла, и мы теперь теснились в какой-то столовой для таких вот поминальных обедней. Отцовы друзья-товарищи плотно заливали потерю в своих рядах водкой, женщины утирали слёзы, которых и не было в помине, мать суетилась кругом и всюду, успевая одновременно и горевать о неожиданно умершем муже и хвастаться своими умничками – птичками, рыбками, зайками – детьми, чем не переставала меня удивлять. Она выглядела так, будто действительно нами гордится, даже приобнимала Соньку за плечи в покровительственном жесте, будто бы и не было всех этих лет разлуки и безразличия. Мне решительно хотелось встать и уйти, от этого приторного лицемерия уже сводило скулы. Но я терпел, исключительно ради Сони. Она, одетая во всё чёрное, сама смотрелась едва живой, сидела тихо и только редко обращалась ко мне с просьбой что-нибудь ей подать.