– После, какого дела? – с трудом прошептала Шура, недоумнно оглядываясь вокруг.

– Так выкидыш у тебя, девка! Как мать мертвую увидала, так и скинула, – словоохотливо пояснила старушка, не обращая внимания на отчаянные жестикуляции молодого доктора.

– Как, выкидыш? – ошеломлённо прохрипела Александра, с ужасом припоминая предшествовавшие события и явственно вспоминая неестественно вытянутое тело мамы, снова впала в успокаивающее небытие.

Выписали её только через месяц – неестественно похудевшую, бледную, опустошённую морально и физически. Молодой доктор, пригласив Шуру в кабинет, тщательно и размеренно подбирая подходящие слова, долго беседовал с внезапно повзрослевшей женщиной.

– Александра Ивановна, – спокойно и, как можно понятнее чеканил он страшные слова. – В вашем организме произошли необратимые изменения, спровоцированные смертью самого близкого человека. Вам нельзя иметь детей, во всяком случае – пока, – уничтожающе-обыденные слова прозвучали для Александры страшным приговором.

– Как нельзя? – выдохнула Шура и умоляюще посмотрела на доктора. – Что же мне теперь делать?

– Люди справляются. Во всяком случае, вы можете усыновить ребёнка, взять из детского дома.

– Я не хочу из детдома! – собрав все силы, выкрикнула Александра. – Я хочу своего, родного!

Молодой врач, не выдержав пристального взгляда Шуры, неуверенно пожал плечами и смущенно опустил глаза.

– Вы будете находиться под нашим пристальным наблюдением, ежегодно сдавать соответствующие анализы, а потом, в будущем… – невнятно пробормотал доктор на прощанье, когда Шура, пошатываясь и придерживаясь за стены, выходила из кабинета.

От свежего морозного воздуха у девушки невольно закружилась голова и она, беспомощно оглядевшись, присела на лавочку.

– Вам плохо? – услышала Шура чей-то голос и, невольно вздрогнув, подняла голову. Перед ней стоял высокий парень в расстёгнутом полушубке, который, несмотря на довольно крепкий морозец, был без шапки.

– Да, мне плохо, – шелестящим эхом отозвалась девушка. – Мне очень плохо!

– Так давайте я помогу вам, – весело улыбнулся незнакомец. – Куда вам ехать или идти? Меня, кстати, Семёном зовут, – он помог Александре подняться и с готовностью подставил свой локоть.

– Спасибо, – Шура невольно замешкалась. – Спасибо… Семён, – с трудом произнесла она и, упрямо поджав губы, направилась к выходу из парка.

Девушка доехала до своей деревни на попутной машине, с пугающим содроганием вошла в холодную, сиротливую избу и погрузилась в одиночество, не желая никого видеть, общаться с кем-либо. К ней заходила только бабка Катерина, изредка, чтобы удостовериться, что «сиротинка руки на себя не наложила», как она самолично рассказывала любопытным соседкам.

Через неделю добровольного заточения Шура вышла из дома и, затравленно оглядевшись вокруг, направилась в контору, к председателю. Тот сидел один и с сосредоточенно-умным видом что-то высчитывал на стареньких счётах. Услышав скрип входной двери, он поднял голову, кивнул в знак приветствия и, скупо улыбнувшись, указал головой на стоявший рядом стул.

– Присаживайся, Ляксандра. Что там у тебя стряслось? Выкладывай, да побыстрее, а то, видишь, некогда мне, – он с удрученным видом кивнул на ворох ведомостей, в беспорядке лежавших на столе.

– Дядь Миш, – робко пробормотала Шура, обращаясь к председателю. – Я решила уехать.

– Как? Куда уехать? – очнулся Михаил Егорович и, оторвавшись от бумаг, внимательно посмотрел на сидевшую перед ним девушку.

– Куда угодно! – отчаянно воскликнула девушка. – Только подальше отсюда! Не могу я здесь! Дома стены давят, а на улицу выйдешь, как на юродивую смотрят! Хотя бы в леспромхоз. Говорят, что на дальнем кордоне пилораму поставили и там требуются рабочие! И могилки родителей рядом и от дома недалеко! – Шура закончила возбужденную тираду и выжидающе смотрела на председателя, который, пристально глядя на неё, закурил папироску.

– Уехать, конечно, можно. От людей, – многозначительно произнёс он после недолгого молчания. – А от себя, девка, не убежишь! Думаешь, там легче будет?

Шура молчала, угрюмо склонив голову.

– Отговаривать тебя не буду, не имею права, – председатель потушил папиросу в стоявшей перед ним консервной банке и тяжело вздохнул.

– Бежит молодежь из деревни. А почему бежит? Да потому, что в деревне работать надо. С утра и до самого вечера. Поезжай, я распоряжусь, чтобы тебе выдали расчёт и трудовую книжку, – он вышел из-за стола и, проводив Шуру до дверей, глухо добавил на прощанье.

– Удачи тебе, девка!

От их деревни до лесного кордона, куда решила направиться девушка, было около двадцати километров. Собрав нехитрые пожитки, Александра закрыла пустую избу и вышла на укатанную тяжёлыми лесовозами лежнёвку, где первый, устрашающе ревущий «Урал» подхватил её до места назначения.

Шура быстро прошла несложную процедуру трудоустройства и, получив от начальника участка ключи от однокомнатной квартирки с удобствами, естественно, во дворе, на следующий день приступила к работе на пилораме.

– Ну, что ты надумала? – Шура вздрогнула и с недоумением посмотрела на улыбавшуюся физиономию старшей сестры. – Думай не думай, а решать всё равно придётся!

Нюра скинула дорогое пальто и, присев за стол, налила себе горячего чаю.

– Ну и глухомань! Как вы здесь живёте? – она, шумно дыша и отдуваясь, принялась за чаепитие.

– Так и живём, – нехотя отозвалась Александра, вновь погружаясь в свои невесёлые мысли.

Семёна она встретила на третий день. Семён – тот самый парень, который в больничном парке проявил к ней неподдельное сочувствие и который, кто бы мог подумать, жил и работал именно здесь, на этом участке. Увидев девушку, он удивлённо поднял брови, приветственно, как старой знакомой помахал рукой, прокричав что-то, а что именно, Шура не расслышала, потому что рамщик включил бешено завизжавшую пилораму.

Вечером того же дня он пришёл, точнее, попытался придти к ней в гости. Девушка укладывалась спать, когда в заледенелое окно осторожно постучали, и недоумевающая Шура осторожно приоткрыла дверь.

«Чем же он тогда меня заинтересовал, вырвал из плена недоверия? – беспокойно ворочаясь на кровати и слушая надоедливое похрапывание сестры, думала Александра. – Чем, чем, – передразнила себя молодая женщина. – Заботой и пониманием. Чем ещё можно пленить женщину! Хотя, какая я тогда была женщина, так, обманутая и несмышленая девчонка!».

И действительно, Семён был на удивление понимающим и предупредительным. В тот вечер Шура не пустила его, захлопнув дверь перед самым носом парня, но он оказался очень настойчивым, стал приходить каждый вечер, приносить конфеты, шоколад, а однажды (где он только их раздобыл?!) Семён торжественно вручил ей целый букет ярко пламеневших роз, молниеносно коснувшись при этом губами щеки девушки.

«Нахалюга какой!», – сладостно улыбаясь, словно возвращаясь в то, счастливое время, подумала Александра и, вспоминая завистливые физиономии её новых подруг, плотнее закуталась в одеяло.

– Возможно, это было то самое время, которое люди называют счастьем, – обращаясь к густой висевшей тишине, прошептала она.

Действительно, это было настоящее счастье. Заботливый, предупредительный, нежный, весёлый, сильный – это только некоторые эпитеты, которыми можно было охарактеризовать её Семёна.

– Что он в тебе нашёл? – возмущенно фыркали подруги по бригаде. – Ладно бы красавица была, а то – обыкновенная девчонка!

– Значит что-то нашел! – заливаясь румянцем отвечала Шура.

Они сыграли скромную, но весёлую свадьбу. Пора было думать о потомстве. Шура поехала в женскую консультацию.

– Вы хотите погубить себя и ребёнка! Прошло всего два года, а вам, как минимум надо воздержаться от беременности в течение пяти лет! – негодующе потрясая бланками анализов, которые принесла медсестра, вскричал врач – тот самый молодой доктор, который выхаживал Шуру после вынужденного выкидыша. – Нет! Нет и ещё раз нет! Иначе я снимаю с себя всякую ответственность! Вот вам дополнительное направление на анализы! – он склонился над столом и принялся заполнять соответствующие документы.