– Слушаю, – говорит она.

– Гм, здравствуйте. Я Райли Кейн. Кажется, должна остановиться здесь.

– Ты опоздала. Я уже собиралась посылать кого-нибудь из девочек на поиски, вдруг ты заблудилась в лесу. – Это она, моя мать? Губы поджаты, речь спокойная, внятная, но глаза жадно и в то же время смущенно осматривают меня. Она ожидала, что я блондинка с зелеными глазами. Не знает про ТСО?

Стоя спиной к девушкам, снимаю очки, будто собираюсь протереть глаза. Зеленые глаза ее слегка расширяются. Я снова надеваю очки.

– Удостоверение? – спрашивает она, и я достаю карточку. Слегка дрожащими руками она сканирует ее на ноутбуке. – Ты действительно остаешься у нас, Райли. Я – Стелла Коннор. Можешь звать меня Стелла.

Я снова смотрю на нее. Стелла Коннор – мать Люси Коннор. Но ни она сама, ни ее имя мне ничего не говорят, и внутри шевелится горькое разочарование – память пуста.

– Боюсь, ты пропустила обед. Чай здесь в четыре, в зимнем саду, ужин в семь в холле. Вот список правил. – Она подает мне целую стопку скрепленных листов, при этом касаясь моей руки. – Поговорим вечером, – добавляет она таким тихим шепотом, что мне приходится гадать – слышала я или мне показалось.

– Мэдисон! – Она зовет одну из девушек, та поднимает голову. – Пожалуйста, покажи Райли ее комнату. В башне.

Девушка выпрыгивает из кресла: хорошенькая, с темными кудрявыми волосами, немного выше меня, с озорным блеском в глазах. Подходит к нам.

– Конечно, миссис Си.

Стелла хмурится. Ей не нравится обращение «миссис Си».

– Сюда! – приглашает Мэдисон театральным жестом. Я выхожу за ней в дверь, иду через коридор к лестнице. Моя провожатая оглядывается. – Отведите ее в башню! – гримасничает она, повелительно указывая пальцем на ступеньки; Мэдисон так похоже копирует голос Стеллы, что невольно вызывает смех.

На верхней площадке Мэдисон распахивает дверь.

– Не могу поверить, что она пустила тебя в башню. Здесь всегда пусто. За последний год заселила одну девочку, и только потому, что часть комнат затопило и остальные оказались переполнены, а как только место освободилось, перевела ее отсюда.

– Сколько нас здесь? – Я прохожу в комнату и ставлю сумку на кровать.

– Сейчас не так уж много. Кажется, вместе с тобой будет семнадцать. Из Уотерфолла все стараются сбежать, как из дурдома, если только находят другое место.

– Почему «дурдома»?

– Ты встретила Королеву Дурдома внизу, разве не заметила? Погоди, еще не читала список правил. – Она забирает у меня стопку листов, потрясает ею и кладет на стол возле кровати. – Нарушение любого правила карается наказанием, – произносит она голосом Стеллы, и я сдерживаю ухмылку: ведь она смеется над моей матерью. – Да еще ее семейка. – Она закатывает глаза.

Семья? У меня другая семья?

– И что? Кто они? – Я стараюсь казаться равнодушной.

– Ее мать – ИКН всей Англии. Она не из тех, с кем хочется остаться в одной комнате. К счастью, приезжает очень редко.

ИКН? Я потрясенно смотрю на нее. У меня есть бабушка. И моя бабушка не просто лордер, а Инспектор по контролю над несовершеннолетними, и мало того, всей Англии. У меня отвисает челюсть.

Мэдисон, кажется, не замечает.

– А тебя в Кезик что привело?

– Поступаю на учебу.

– КОС? Начинаешь завтра?

Я киваю. В схеме Эйдена указана именно эта система образования, и я специально приехала так, чтобы успеть к первому дню занятий.

– Где ты работаешь?

– В «Кафе у Коры». Сегодня у меня выходной. Не могу дождаться следующего лета, когда мне стукнет двадцать один и я смогу убраться отсюда. Попала в это сказочное место с тремя другими девочками, когда два года назад приняли тот глупейший закон о молодежи, – пришлось подчиниться.

Я непонимающе смотрю на нее.

– Ты что, не знаешь даже, почему останавливаешься здесь? Принятый ИКН Молодежный закон 29(б). – Мэдисон принимает стойку «смирно». – «Молодым людям, не достигшим двадцати одного года, надлежит проживать либо в семьях, либо под надзором в разрешенных, приспособленных для этого заведениях», – декламирует она гнусавым голосом, потом изображает самоубийство через повешение. – Они думают, что мы можем что-нибудь натворить? Непохоже, что в Кезике это удастся, даже если нас не запирать здесь.

Мэдисон открывает дверь и показывает ванную комнату.

– Может, ты и в одиночестве в башне, но, по крайней мере, тебе не придется делиться с кем-то ванной. Обрати внимание на правило девять: не более пяти минут в душе. Если превысишь лимит, она выключит горячую воду во всем здании на весь день. Не представляю, как у нее это получается. Еще она практикует внезапные обходы: бродит по ночам по коридорам в самое неожиданное время, чтобы убедиться, что мы не нарушаем правила шесть и одиннадцать.

– Благодарю. – Я улыбаюсь и смотрю на нее. Уходи, пожалуйста. Мне нужно немного побыть одной.

Должно быть, она понимает выражение моего лица.

– Хочешь, чтобы я ушла, правильно?

– Ну…

– Не переживай. Увидимся внизу за чаем, в четыре. Не опаздывай: правило номер два.

Оставшись, наконец, в одиночестве, обхожу комнату: двуспальная кровать, пустой шкаф, стол и стул. В другом конце комнаты еще шкафы – запертые. Много свободного места; комната просторная. Может, это была комната Люси – моя комната – и поэтому Стелла держала ее пустой? Пожимаю плечами. Понятия не имею. Ничто здесь не кажется знакомым. Раздвигаю занавески. Окна во всю стену; с одной стороны озеро, с другой лес. Роскошный вид, и я закрываю глаза, стараясь вообразить эту комнату и себя в ней, маленькую, выглядывающую вместе с папой в окно. Не получается.

От двери доносится странный звук – кто-то скребется. Из щели внизу появляется серая лапка. Я открываю дверь.

На меня снизу вверх смотрит, потом проскальзывает в комнату серая кошка. С разбегу прыгает на кровать и изящно садится, принимается вылизывать лапку, не сводя с меня зеленых глаз.

Серый котенок Люси, подарок на ее десятый день рождения – одно из очень немногих воспоминаний из той жизни, когда я еще не прошла Зачистку. Это… та самая кошка?

Я подхожу к кровати, сажусь с другого края, закинув нога на ногу.

– Это ты? – шепчу я. Кошка шествует по постели, обходит меня со всех сторон, словно тщательно проверяет. Протягиваю ладонь, и она трется мордочкой о мою руку. Вскоре мне удается заманить ее к себе на колени; поглаживаю, и она сворачивается клубком и мурлычет.

Список правил лежит рядом, где оставила Мэдисон; я дотягиваюсь до него и читаю на первой странице: Правило один: Не обижать Паунс (кошку).

– Паунс! – зову я, и она смотрит на меня вертикальными зрачками глаз, потом вытягивается, обхватывает лапами голову, словно говоря: успокойся, разве не видишь – я сплю? Паунс… такое имя котенку вполне могла дать десятилетняя девочка.

Что ж, Стелла, может быть, слегка чудаковата, но, учитывая, какое правило она внесла под номером один, мы с ней, похоже, все-таки поладим.

Спускаюсь к чаю ровно без одной минуты четыре; в животе урчит. Здесь Мэдисон и девушка, с которой я ее видела раньше, и две других; Стеллы еще нет, а остальные, как мне сообщают, работают в разных местах в окрестностях Кезика. Рядом с чайником блюдо с теплыми пирожками с джемом, которые мы с удовольствием расхватываем. Мэдисон говорит, что обычно к чаю они получают сухие бисквиты, и я думаю: неужели это специально для меня?

Потом мне устраивают короткую экскурсию по заведению. Показывают телевизионную комнату с диванами и каминами, библиотеку и обеденный зал с длинным столом, уже накрытым к ужину.

Возвращаюсь в свою комнату – разбирать вещи. Когда в семь часов собираемся на ужин, Мэдисон тянет меня на стул возле себя. Вскоре заняты все места, кроме двух. Меня окружает целое море доброжелательных, любопытных взглядов, девушки называют свои имена – слишком много, чтобы запомнить сразу. И место кажется таким… добрым. Уютным. Не похожим на дом, из которого хочется сбежать.