Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

<…>

В 1903 г. <…> я решил, что мне пора попытаться попасть в «Одесские Новости», что являлось моей заветной мечтой. Редактором «Одесских Новостей» был Израиль Моисеевич Хейфец. Молодежь боялась его, как огня. Хейфец был строг и сух, и не любил много разговаривать. «Что, стихи? Посмотрю. До свидания.» Рукопожатие, и вам оставалось только уйти. К моему удивлению, стихи были немедленно напечатаны и с тех пор регулярно появлялись в субботних иллюстрированных приложениях. В то же приблизительно время начала печататься в «Одесских Новостях» и молодая поэтесса – Иза Кремер. Я помню одну из ее первых вещей, кажется, перевод с польского:

У Богуша в комнате – Анки портрет,
У Анки – портрет Станислава.
Для Богуша в Анке – все счастье, весь свет,
Другому же Анка – забава.
Но Анка слепа и не знает, о нет,
Что рядом – любовь и отрава.
У Богуша в комнате Анки портрет,
У Анки – портрет Станислава.

Господа, оцените все эти матерьялы. Вы их не найдете ни в какой книге.

Одесские барышни с трепетом ожидали субботнего номера, стихи входили в моду. Все декламировали:

Она пришла, такая смелая,
Она легла со мною рядом.

<…> С 1906 до 1911 г. я жил за границей, большей частью в Париже. Я продолжал печататься в «Одесских Новостях», но связь с Литературкой была прервана. В Одессе всходили новые звезды, молодые друзья превращались в серьезных литераторов. Будущий литературовед, Леонид Гроссман, уже читал запоем, переводил французских поэтов и, наряду с этим, воспевал дачу Вальтуха, место наших летних встреч, где рождалось столько литературных споров, чаяний и надежд.

Когда, осенью 1911 г. я вернулся в Одессу, я застал многих старых друзей на новых местах. Камышников был уже редактором молодой газеты «Южная Мысль». Я стал писать в этой газете, конечно на литературные темы. Журналистом, т. е. человеком, который может писать сколько угодно на любую тему, в особенности на такую, о которой он не имеет ни малейшего понятия, я никогда не был. Впрочем, должен оговориться, бывали и такие случаи. Однажды, в 2 ч. дня мне звонят из редакции: завтра – юбилей Случевского, надо немедленно доставить статью. На 4 ч. у меня был назначен в Литературке покер. Партия в покер была для меня милее всех Случевских. Времени для справок не было. Случевский – поэт второстепенный, я знал наизусть только одно его стихотворение «Смертная казнь в Женеве», да, пожалуй, то, что наши символисты считают его одним из своих предтечей. Стихи, действительно, вполне декадентские. Короче говоря, я написал целый подвал, послал его в редакцию, и на покер не опоздал.

В «Южной Мысли» начал писать талантливый фельетонист в стихах, Эмиль Кроткий. Имя его я недавно встречал в советских журналах. О Кротком, немного грешившим многословием, всем знакомый Незнакомец, фельетонист Одесских Новостей, говорил, что он Кроток, но не Краток.

Издателем «Одесских Новостей» был в то время Яков Григорьевич Натансон. Когда-то он был бедным студентом, затем женился на богатой помещице, стал носить ассирийскую бородку, завел прекрасный автомобиль и купил издательство «Одесских Новостей». Коммерсантом он был неважным, дела пошли плохо, пришлось продать и автомобиль. О нем говорили, что Одесские Новости поставили его на ноги, потому что раньше он ездил в автомобиле, а затем стал ходить пешком.

Редактором Одесского Листка был Сергей Федорович Штерн, теперешний председатель Одесского землячества в Париже. В Литературке я встречал его редко, б. может, потому, что председателем Литературки был редактор «Одесских Новостей» Израиль Моисеевич Хейфец. Но Хейфец был умным деловым человеком, который знал, что надо всех удовлетворить. Поэтому бланки, билеты, программы Литературки заказывались в типографии Одесского Листка, а не Одесских Новостей. Хейфец, помимо прочего, был выдающимся театральным рецензентом. Рецензии его, подписанные Старый Театрал надолго оставались в памяти одесситов. Он настолько строго относился к своим обязанностям, что не хотел знакомиться с артистами, чтобы быть в своих писаниях независимым от личных впечатлений. В доме его я встречал многих служителей искусства, но не могу вспомнить среди них ни одного драматического артиста.

Иза Кремер была к тому времени примадонной одесской оперы и женой Израиля Моисеевича. Сам Хейфец, когда-то страшный редактор, стал моим партнером по открытому винту. По вечерам к Хейфецу часто приходил Линский, который, кроме художественных способностей обладал и специальным талантом – умением артистически разыгрывать людей по телефону. Иза Кремер усердно помогала ему в этом; не знаю, кто из них был талантливее на этом поприще, впрочем умели они разыграть и друг друга. Однажды Линский принес Изе в день рождения какую-то статуэтку и заявил: Я знаю, Иза, что ты любишь Копенгаген. Так вот, я тебе принес не Копенгаген.

Как я сказал, Израиль Моисеевич Хейфец был уже тогда председателем Литературки и оставался на этом посту до 1920 г., т. е. до самой эвакуации. Исаак Абрамович Хмельницкий был товарищем председателя и председателем литературной секции, в которую мне предложено было вступить. Скоро я стал секретарем этой секции. Мы работали очень усердно. Доклады устраивались еженедельно. Членом Литературной Секции был, между прочим, Семен Юшкевич, которого в то время, к сожалению, уже не удовлетворял сочный реализм его прежних произведений. Он начал пускаться в туманную символику. В литературной секции работал и Горский, о котором я уже говорил. В эпоху революции он много писал против большевиков. Они и расстреляли его одним из первых в 1920 г.

Кроме лекций, Литературка устраивала регулярно музыкальные вечера, а также чтения стихов. Я старался пропагандировать новые стихи; в частности, заставлял очаровательную артистку Женю Никитину читать при каждом случае стихи Анны Ахматовой. Ахматова от этого не много выиграла, но публика не взыскательна, когда на эстраде появляется красивая женщина.

<…>

Не могу пропустить и имени Уточкина. Как известно, он сильно заикался; вместе с тем, он очаровательно рассказывал анекдоты. У его брата был роман с шансонетной певицей Бергони, так называемой «королевой бриллиантов». Сережа Уточкин говорил о себе: «Мне не п-плохо, у меня брат к-король брильянтов.» <…>

Приезжали как-то в Одессу наши футуристы: Маяковский в желтой кофте; Бурлюк, Анатолий Каменский с раскрашенными лицами. Они устроили бурный вечер, кажется в театре Сибирякова; публику и нас, отсталых, они осыпали бранью. Впрочем, после вечера все они отправились в буржуазную Литературку, где вполне прилично ужинали и даже играли в карты.

<…> Я упомянул о Пильском. Это была колоритная фигура, талантливый и яркий критик, но для того, чтобы вывести его на дорогу ясной мысли, нужна была бутылка красного вина. Тогда он начинал говорить о себе. Впрочем, в статьях он тоже больше всего писал о самом себе. Так, если он писал о Куприне, это было всегда: Пильский и Куприн.

С именем Пильского связано у меня воспоминание об одной из самых блестящих финансовых операций в моей жизни. Пильский брал у всех деньги взаймы. О возвращении долга не могло быть и речи, и вряд ли кто претендовал на получение обратно данных ему денег. Я прекрасно знал, что я не миную своей участи и в кармане у меня всегда было приготовлено 25 р. для Пильского. Как-то мы устраивали с ним вечер поэтов на Хаджибейском лимане. В последнюю минуту он подбегает ко мне: Александр Акимович, пожалуйста, дайте взаймы 10 р. Мне нужно галстук купить, я сейчас же на Лимане вам верну. По приезде на Лиман он повторил мне, что через 10 минут вернет мне долг. Я его не беспокоил, и заработал таким образом чистоганом 15 руб.

10
{"b":"658344","o":1}