С 1802 по 1804 год проживал на Малой Дмитровке Николай Михайлович Карамзин, выпускавший тогда «Вестник Европы», а у него бывал начинающий поэт Жуковский, напечатавший в декабрьской книжке этого журнала за 1802 год свой прославленный перевод элегии Грея «Сельское кладбище».

Державин, Дмитриев, Херасков, Василий Львович Пушкин, дядя поэта, — всех их можно было встретить тут у Карамзина.

Не уцелел и дом С. Н. Бибиковой, дочери декабриста Никиты Муравьева. У нее побывал Лев Толстой, и, по его свидетельству, она ему «пропасть рассказывала и показывала».

Совсем недавно в связи с реконструкцией улицы снесен дом № 3, в котором в декабре 1825 года поселился высланный в Россию из Польши Адам Мицкевич, и здание оригинальной «теремной» конструкции, где до революции помещался детский журнал «Светлячок» (дом № 17). Домик и сам словно вышел из сказок этого журнала.

Еще доживает свой век особняк богача А. Н. Соймонова, отца незаконнорожденного Сергея Соболевского, одного из близких друзей Пушкина и страстного библиофила. Соболевский убежденно говорил, что окажись он в Петербурге 27 января 1837 года, то наверняка расстроил бы дуэль Пушкина с Дантесом. В Соймоновском доме с остатками прежнего большого сада ныне Свердловский районный комитет ВЛКСМ.

В 1870—1880-х годах здесь, как и в районах Арбата и Пречистенки, в особняках разорявшегося дворянства селилось богатое московское купечество. А позднее купцы стали строиться и сами.

В 1910 году на Малой Дмитровке по проекту архитектора И. А. Иванова-Шица выстроили великолепное, огромное по тем временам здание Купеческого клуба с женскими, на античный манер масками-барельефами. Хроника революционной Москвы гласит, что в начале 1918 года Купеческий клуб заняла группа анархистов, но в ночь на 12 апреля 1918 года по распоряжению ВЧК дом окружил военный отряд. Анархисты оказали сопротивление, но быстро были обезоружены.

Здание отвели под Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова, и в левом его крыле до сих пор находится Высшая партийная школа, в правом — Театр Ленинского комсомола. 2 октября 1920 года здесь на III съезде комсомола выступил В. И. Ленин. Комсомольцы, съехавшиеся со всей страны, ждали, что вождь призовет их на фронты бушевавшей тогда гражданской войны, и готовились беззаветно отдать свои жизни по его первому слову. Но Ильич сказал, что главная их задача теперь в том, чтобы учиться, учиться и учиться. Это историческое выступление с большой художественной силой воссоздано в 1950 году в картине бригады советских живописцев под руководством Б. В. Иогансона.

Но мне хочется подробнее рассказать о доме № 12, в котором я жил. Собственно говоря, двухэтажное здание во дворе, где находилась наша 25-метровая комната, никакого интереса не представляло. Это была наспех сделанная в 1932 году пристройка. Другое дело — два основных корпуса, выходивших на улицу.

Первый из них — он глядит углом и на Успенский переулок — принадлежал в начале прошлого века некой Шубиной. В нем-то и поселился в мае 1831 года граф Михаил Федорович Орлов, незадолго перед тем получивший разрешение жить в Москве. Тут посетил его Пушкин, о чем свидетельствует одно из писем поэта.

Михаил Федорович Орлов — личность необыкновенная. Он был племянником фаворита Екатерины II Григория Орлова. Получил блестящее образование. Красавец, человек богатырского, как и все братья Орловы, сложения, он поступил в кавалергардский полк. Участник многих сражений, геройски вел себя на поле битвы и уже в 26 лет дослужился до генерала. Служил флигель-адъютантом Александра I, который его очень любил, поручал вести переговоры о капитуляции Парижа, подписывать ее условия.

Вернувшись из Парижа, он, как тогда говорили, заразился идеями французской революции. В 1817 году он вошел в петербургское литературное общество «Арзамас», основанное группой молодых писателей для борьбы с литературными староверами. В «Арзамасе» каждый член общества имел прозвище из баллад Василия Андреевича Жуковского.

Вновь вступавший должен был произнести вступительную речь. За плавность и красоту своей речи Орлов получил прозвище «Рейн». Он настаивал на том, чтобы «Арзамас» издавал свой журнал, который будил бы мысли о преобразовании России. Вначале, как свидетельствовал очередной стихотворный протокол бессменного секретаря общества Жуковского, арзамасцы решили основать журнал. Но ввиду разногласий (так как противники Орлова считали, что журнал должен быть только развлекательным) из этой затеи ничего не вышло.

В «Арзамасе» пламенный Орлов познакомился с юным Пушкиным, прозванным за свою необыкновенную живость «Сверчком».

Вскоре Александр I охладел к своему флигель-адъютанту, то и дело беспокоившему его своими либеральными проектами, и удалил в Киев на должность начальника штаба. Штабная деятельность связывала кипучую натуру Орлова, пять раз он получал отказ на просьбу назначить его в войска и лишь в ответ на шестое прошение был назначен командиром дивизии в Кишиневе. По пути он заехал в Тульчин, где будущие декабристы Пестель, Юшневский и Фонвизин приняли его в члены «Союза благоденствия».

В своей дивизии Орлов отменил телесные наказания для солдат. В январе 1822 года он отдал приказ: «В Охотском полку господа майор Вержейский, капитан Гимбут и прапорщик Понаревский жестокостями своими вывели из терпения солдат. Общая жалоба нижних чинов побудила меня сделать подробное исследование, по которому открылись такие неистовства, что всех сих трех офицеров принужден представить я к военному суду. Да испытывают они в солдатских крестах, какова солдатская должность. Для них и для многих им подобных не будет во мне ни помилования, ни сострадания».

Современник Пушкина Филипп Вигель, подвизавшийся в «Арзамасе» под кличкой «Ивиков журавль», а впоследствии ставший крупным чиновником-реакционером, посещавший Орлова в Кишиневе, позднее писал в своих мемуарах: «Сей благодушный мечтатель более чем когда бредил конституциями».

За Орловым учредили секретный надзор и вскоре лишили дивизии. А после восстания декабристов его схватили и привезли в Петропавловскую крепость.

Передо мной довольно редкая книга, изданная в 1926 году Центрархивом, «Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи». Вот что писал сам Николай I о поведении Михаила Орлова на допросе:

«Быв с ним очень знаком, принял я его как старого товарища и сказал ему, посадив с собой, что мне очень больно видеть его у себя без шпаги, что, однако, участие его в заговоре нам вполне уже известно и вынудило его призвать к допросу, но не с тем, чтобы слепо верить уликам на него, но с душевным желанием, чтоб мог вполне оправдаться, что других я допрашивал, его же прошу как благородного человека, старого флигель-адъютанта покойного императора сказать мне откровенно, что знает.

Он слушал меня с язвительной улыбкой, как бы насмехаясь надо мной, и отвечал, что ничего не знает, ибо никакого заговора не знал, не слышал и потому к нему принадлежать не мог… Все это было сказано с насмешливым тоном и выражением человека, слишком высоко стоящего, чтоб иначе отвечать как из снисхождения.

Дав ему договорить, я сказал ему, что он, по-видимому, странно ошибается нащет нашего обоюдного положения, что не он снисходит отвечать мне, а я снисхожу к нему, обращаясь не как с преступником, а как со старым товарищем, и кончил сими словами:

— Прошу вас, Михаил Федорович, не заставьте меня изменить моего с вами обращения; отвечайте моему к вам доверию искренностию.

Тут он рассмеялся еще язвительнее и сказал мне:

— Разве общество под названием „Арзамас“ хотите вы узнать?

Я отвечал ему весьма хладнокровно:

— До сих пор с вами говорил старый товарищ, теперь вам приказывает ваш государь, отвечайте прямо, что вам известно.

Он прежним тоном повторил:

— Я уже сказал, что ничего не знаю и нечего мне рассказывать.

Тогда я встал и сказал генералу Левашову:

— Вы слышали? Принимайтесь за ваше дело!»