Со всеми этими разнообразными свидетельствами, воспоминаниями и письмами встретился писатель Анатолий Шишко (ныне покойный), когда начал писать повесть о Баженове «Каменных дел мастер». Его особое внимание привлекло только что приведенное письмо Екатерины. Он установил, что «несчастье», которое, как она упомянула, «не бывает одиноким», это, во-первых, волна народного гнева, охватившего Россию, в частности Подмосковье, после обнародования 21 апреля того же, 1785 года так называемой жалованной грамоты дворянству. Гнев, охвативший народ, который почувствовал себя окончательно закабаленным помещиками, был настолько велик, что заставил Екатерину, остановившуюся в Петровском дворце, переехать в Кремль, а потом даже в хорошо укрепленное Коломенское, где в свое время спасались в подобных случаях русские цари. Что же касается встревоживших ее известий из Петербурга, то они, безусловно, касались масонов, членов тайного мистического общества, группировавшихся вокруг сына Екатерина II — Павла. Екатерина, занявшая престол убитого заговорщиками Петра III, считала и масонов способными на цареубийство.

О каком же прекращении постройки дворца могла быть речь, когда он уже был завершен Баженовым? Но одна ложь рождала другую. А. Шишко в повести «Каменных дел мастер» высказал интересную гипотезу по поводу того, что же вызвало гнев Екатерины и ее решение уничтожить дворец:

«Все тронулись дальше. За столетними дубами, могуче раскинувшими свои широколиственные ветви, показалась крыша царицынских дворцов-павильонов. Екатерина остановилась, брови ее удивленно приподнялись. Все замерли. С минуту императрица рассматривала дворец: как это осмелились украсить его орнаментом, повторяющим мотив треугольника — ненавистную ей эмблему масонства».

Окончательно решить загадку веков выпало на долю историка архитектуры, профессора М. А. Ильина.

Незадолго до Великой Отечественной войны ему довелось поехать в Ленинград и зайти к искусствоведу Герману Германовичу Гримму, по странной случайности однофамильцу барона, которому писала Екатерина. Гримм рассказал, что среди эрмитажной коллекции чертежей ему попалась серия карандашных планов каких-то зданий, относящихся, по-видимому, к баженовскому кругу.

— На типичной для восемнадцатого века бумаге-верже, — рассказывает Михаил Андреевич Ильин, — были набросаны планы необычных сооружений: то залы овальной формы, расположенные веерообразно, то небольшие комнаты в форме крестов, то здания, поражавшие прихотливостью своего контура с многочисленными выступающими частями… Великолепные по фантазии рисунки! То были, несомненно, рисунки Баженова для Царицына.

Ильин посоветовал Гримму сделать публикацию, но тот ответил, что занимается лишь проблемами петербургского зодчества, и разрешил использовать коллеге-москвичу это открытие. Гримм тут же предложил ему написать заявление о фотографировании рисунков, обещал проследить за скорым исполнением и высылкой этой работы на московский адрес Ильина. Михаил Андреевич был покорен дружеской щедростью ученого.

Вскоре он получил отличные снимки и отправился с ними в Музей архитектуры, где находится знаменитая собственноручная баженовская панорама Царицына, выполненная им в декабре 1776 года. Тут возникает вопрос: зачем нужен был чертеж, если все имелось на панораме? В том-то и дело, что дворец на панораме никак не просматривался. В конце концов М. А. Ильин правильно решил, что панорама была перспективной, она изображала едва ли не первую мысль зодчего, и потому многое из намеченного так и не было построено. И тем не менее примириться с мыслью о том, что на панораме отсутствует дворец, было трудно.

Ильину все же не терпелось сличить полученные рисунки с панорамой. В конце концов он нашел на чертежах и на панораме изображение некоторых осуществленных Баженовым построек. Он пришел к выводу, что великий зодчий задумал Царицыно как загородную резиденцию. Внимание Михаила Андреевича привлекли два листка с чертежами.

— Под номерами 1 и 3, 2 и 4, — рассказывает он, — значились планы парных зданий, поставленных Баженовым на определенном расстоянии друг от друга. На первом листке значилось «Нижней. Ея величество» и «Нижней. Их высочеств», а на втором — «Верхней. Ея величества» и «Верхней. Их высочеств». Значит, Баженов построил не один дворец, а два сравнительно небольших павильона! Что же, это соответствовало всему замыслу увеселительной подмосковной. Один павильон предназначался для Екатерины, другой, точно такой же, — для ее сына, наследника престола Павла и его жены Марии Федоровны.

Но ведь и на панораме есть один из этих павильонов с куполом, бельведером и шпилем. А где же другой? Ильин, опытный историк архитектуры, быстро понял, что зодчему и не нужно было на панораме-схеме изображать оба павильона. Второй дворец-павильон стоял в одну линию с дворцом Екатерины, но потому, что был заслонен первым, он не изображался. Так вот в чем разгадка тайны веков, так вот в чем причина дикой прихоти императрицы, стоившей жизни двум баженовским творениям!

— Здесь от архитектуры следовало перейти к истории, — рассказывает Михаил Андреевич. — А история нам говорит, что ко времени посещения императрицей Царицына ее отношения с сыном обострились настолько, что она подумывала: уж не лишить ли его престола и объявить наследником своего внука Александра. Но Баженов за десять лет при всем желании не смог бы, выражаясь по-современному, оперативно отреагировать на эти замыслы: строительство велось медленно. Когда же Екатерина увидела в Царицыне парные павильоны, она как бы почувствовала себя уравненной в правах с ненавистным сыном. И тут же отдала варварский приказ уничтожить павильоны до основания, архитектора от дел отстранить, поручить возведение дворца другому зодчему. К чести Казакова нужно сказать, что он все же сохранил сам дух баженовских сооружений, и потому, думается, не правы те исследователи, которые утверждают обратное[3].

Дальнейшая судьба казаковского дворца известна: Екатерина потеряла к нему интерес, не считала возможным расходовать средства на его завершение, и он по сей день остался красноречивым доказательством ее лицемерия.

Каково же будущее этой подлинной жемчужины русской архитектуры и окружающих ее сооружений, часть которых создана Баженовым, другие — Казаковым и его учениками — И. В. Еготовым и, возможно, Е. Д. Тюриным? Не так давно принято решение о передаче всей территории Царицынского дворца и всех прилегающих к нему построек Московскому художественному институту имени В. И. Сурикова. Реставрация всех помещений будет осуществляться под наблюдением Академии художеств СССР. В основе плана реставрации — проекты Баженова и Казакова.

Хочу закончить этот очерк обращением доктора архитектуры Михаила Андреевича Ильина к студентам института имени В. И. Сурикова:

— Дорогие друзья! В недалеком будущем вы получите в свое владение уникальный ансамбль русского зодчества, построенный Баженовым, Казаковым и их учениками. Берегите его! Будьте достойны наших предшественников и приумножайте их славу!

Военный специалист Борис Афанасьевич Вилинбахов в одной из библиотек читал старинную русскую книгу. Внимание его привлекли карандашные записи на широких полях книги. Они предлагали необычайно интересное, совершенно новаторское решение задач по баллистике — науке о полетах снарядов.

Но кто же автор этих записей? На обороте массивного переплета был наклеен пышный геральдический экслибрис. Вилинбахов, будучи знатоком книжных знаков, сразу установил, что экслибрис принадлежал Якову Вилиму Брюсу, знаменитому сподвижнику Петра I. Вскоре Вилинбахову удалось увидеть одну из рукописей Брюса, и он установил тождество почерков в рукописи и пометок в книге.

В воображении ученого невольно возникла картина Полтавского боя, так ярко изображенного Пушкиным. Ведь именно Брюс командовал артиллерией. Да и сам метко разил врага из пушек. В бою, держась бок о бок, храбро сражались все — и солдаты, и царь, и офицеры.