Итак, давлю на мышкину клавишу. Передо мной – одна страница английского текста. Читаю раз и второй раз, на всякий случай пропускаю через онлайн-переводчик – нет, не ошибаюсь, все понял верно. На русском это звучит просто, да и по-английски незамысловато: «Я, …, изъявляю желание вступить в клуб «Сатисфакция», для чего должен принести присягу, гарантирующую мое беспрекословное подчинение решению судейской коллегии, вынесенное по итогам боестолкновения, в рамках правил клуба. Для заключения контракта я должен прибыть в Нью-Йорк 15 июня, где по адресу: Парк-авеню, N …, меня будут ждать с тридцатью тысячами долларов в чеках American Express».

Перечитав все это в третий раз, я издал непроизвольное хихиканье, привлекшее внимание моей жены. Она заглянула в кабинет, с заинтересованностью врача-психиатра – и, видимо, не зря. Потому что я, развернувшись всем корпусом навстречу ее вопрошающему взгляду, сообщил низким голосом, что лечу в американский город на Гудзоне.

Ира, моя верная спутница, пережила со мной немало кризисов. Сначала была подружкой непутевого курсанта, потом – женой уволенного офицера, прошла через нищету перестроечных скитаний. Никогда ничего не требовала и позволяла мне быть таким, какой я есть. И в нынешние времена, живя на берегу синего моря, катаясь на синем «Кайене», она осталась отстраненной от соблазнов бомонда, символизируя собой скромное обаяние буржуазии. Слушая меня, она продолжала держать в руке любимую еду – свежепочищенную морковку, затем, не переставая ее потихоньку грызть, удалилась на кухню, не говоря ни слова. Это означало только одно: она понимает, что я влезаю в какую-то авантюру, и она это не одобряет, но останавливать меня бессмысленно, так как она меня знает, и т. д. Стоит прожить друг с другом столько лет, чтобы не нуждаться в многословных тирадах, а так по-особенному удалиться с морковкой в руке.

Нью-Йорк! Люблю этот город. После полутора десятков лет ежегодного трехнедельного пребывания в Штатах (неделя в Нью-Йорке, две – в Майами, для участия в совместном с американцами бизнесе) сложилась ситуация, которая нашу многолетнюю традицию прервала. Умер мой партнер Борис Коэн, основавший в свое время этот американский бизнес, и компания разделилась на восточную и западную, а позже и вовсе была перепродана.

Парк-авеню, отель «Doral», в котором я постоянно останавливался. Улица, залитая утренним солнцем, словно свежевыжатым оранжем, клерки, направляющиеся в офисы с расстегнутыми воротничками голубых рубашек и перекинутыми через плечо галстуками. А уже вечером весь желто-таксичный Манхэттен отражается разноцветными огнями реклам в крутых боках желтых фордов».

Мне уютно в Нью-Йорке. Если бы мне пришлось по каким-то причинам поменять место жительства, Нью-Йорк был бы на первом месте.

Завтра – 15-e. Ожидание встречи с людьми, мне неизвестными, но способными повлиять на мою последующую историю, сродни ожиданию приговора.

Вечером иду в стейк-хаус на 43-й, между 2-й и 3-й авеню, – лучший ресторан этого жанра из тех, которые мне довелось посещать. Мы с партнером наведывались туда каждый мой приезд. Он был дружен с хозяином, пожилым ирландцем, которого можно было принять за бомжа – так скромно он выглядел и так я и подумал, увидев его впервые на входе в ресторан, где он стоял в серой толстовке и мятых джинсах. Тут меня ему и представили. Было бы забавно увидеть его хозяином в одном из московских супер-пуперов, с какой-нибудь ерундой в желе из устриц за 200 долларов.

Аромат жареного мяса, особенный привкус приправ в ресторанном воздухе, патина мебели пятидесятых и знакомое лицо пожилого официанта, расплывающееся в улыбке.

– Мистер Коэн! Здравствуйте, ваш столик как раз свободен.

Надо же, до чего приятно. Помнят! По дяде, конечно. Я посещал это место лет десять, а Борис – все пятьдесят.

Утром просыпаюсь в восемь часов, выхожу прогуляться по направлению к офису этого загадочного клуба. Почему-то ассоциативно крутится в голове «клуб самоубийц».

Адрес приводит к зданию, расположенному в двух кварталах от отеля. Небоскреб этажей в сорок выглядит престижным, впрочем, на Парк-авеню других и не бывает.

Завтракаю на сорок первой во французской кондитерской. Это место полюбилось нам с женой еще в прежние времена. Круассаны, французские булки, горячий шоколад, кофе – все как прежде: от запахов до посетителей, годами встречающихся здесь и тихо беседующих за чашкой утреннего кофе. Устоявшаяся уютная жизнь – и все это в центре бушующего, стремительного города.

В 9:15 поднимаюсь на 22-й этаж небоскреба и сообщаю в переговорное устройство свое имя. Отъезжает, освобождая вход, дверь из толстого стекла. Офис, похоже, занимает весь этаж здания. В холле во всю стену ковер ручной работы, беж с голубым. В центре – стилизованный прицел и надпись вверху большими красными буквами: «SATISFACTION», ниже – помельче – черными: «Hereticle». Девушка проводит меня через огромное помещение со стеклянными перегородками и множеством людей за дисплеями компьютеров.

Комната для переговоров пуста. Длинный полированный стол, дюжина кожаных кресел, на двух параллельных стенах – по три больших 60-70-дюймовых экрана. На столе вода со льдом, блокноты и ручки. Эти американцы — ice and air conditioning. В их офисах мне всегда было зябко, все время хотелось накинуть на себя куртку или плед. Но постепенно привыкаешь и уже сам заказываешь напитки со льдом.

Ожидание! Нервничать и бояться надоело, я свое отбоялся. Пережил немало: советско-русский бизнес, братки, менты, шпана. В меня и стреляли, и отстреливаться приходилось. Что они тут, живьем меня сожрут? Буду сопротивляться по мере сил, но мои попытки превратиться во льва под впечатлением от этого миллиардерского офиса с кучей работников, со всей этой атмосферой таинственности и необычности предложения, закончились превращением Левы в стайку разбегающихся мышек – и мышки эти едва смогли увернутся от вошедших в комнату трех мужчин. Черные костюмы, белые рубашки, красные галстуки, коричневые папки, лица – будто вчера с Карибского побережья.

Я и так невысокого роста, а тут… В общем, я сел, а они гордо заняли свои места.

Пока джентльмены раскрывали свои папки, которые оказались ноутбуками, я лихорадочно примеривался к камертону своего внутреннего настроя, и если в начале мне казалось, что небрежно-насмешливая позиция будет верно отражать странность происходящего, то окружившая меня несколько минут назад реальность, равно как и эти господа, и весь их вид, круто развернули меня к будоражащему убеждению в том, что я оказался в нужном месте в нужное время – в этой золотой формуле джек-пота.

Первым представился и заговорил со мной сидевший напротив меня мистер Лукас Бейлин. Он заговорил на обыкновенном русском языке и объяснил мне, что во главе стола сидит руководитель отдела ознакомления – мистер Харвард Браун, который введет меня в курс дела, и если у меня возникнут проблемы с языком, то Лукас окажет мне немедленную помощь.

Вторым сидящим напротив господином оказался юрист компании, мистер Джейсон Уильямс. Первое, что сказал на американском английском, абсолютно доступном моему пониманию, мистер Браун, – это чтобы я ни о чем не волновался и что все находящиеся в этой комнате представители клуба настроены ко мне в высшей степени дружественно и единственной своей целью ставят подробное ознакомление меня с тем предложением, которое я получил в сверхлаконичном виде. При этом я имею полное право принять решение о согласии или отказе от их предложения, и мои материальные затраты, связанные с посещением их клуба, в случае моего отказа будут немедленно мне возмещены. Одновременно юрист господин Уильямс попросил меня передать ему документы и чеки American Express – как он тактично заметил, для ознакомления.