— С боеприпасами у нас напряг, товарищ Лапушкин, — обсудив мои похождения, посвящает меня Дергачев в будничные дела нашего полка. — Подвоз нерегулярный, а расход большой. Вы сами понимаете, что так как Вы, стрелять у нас некому. Приходится брать количеством, иначе немца не пронять. А он и так жизни не дает, обстрелы постоянные. Отвечаем, как получается, иногда выходит подавить батарею. Помолчат полдня, дислокацию поменяют, и по новой. То тут, то там демонстративные атаки. Не всерьез, только оборону прощупать, слабые места ищут. Пока, выходит, не нашли, и концентрации сил установить не можем. Где он готовит, и что понять невозможно.
— Давайте карту, товарищ майор, попробуем понять, что немец замышляет, и где у него концентрация сил, и куда он свои страшные батареи прячет.
Заняться уничтожением выявленных немецких батарей сразу не получилось, пришлось уделить необходимое время бытовым мелочам, вроде получения полагающегося довольствия и обмундирования от прижимистого старшины, без того, чтобы немного поцапаться не обошлось. Потом пришлось уже довольно сильно погрызться с представителями Гиппократа, вознамерившимися непременно отправить меня в госпиталь, и не преуспевшими в этом только благодаря вмешательству Дергачева. По счастью, у особистов к нашей группе вопросов не было, ходили мы в немецкий тыл по приказу, а то, что вышли с окруженцами, так еще вчера выяснилось, что окруженцами их называл только я. Батальон Попырина был обычной частью, ведшей бои в отрыве от основных сил дивизии и полка, двухдневная потеря связи с которыми ничем предосудительным не считалась.
— Джалибек, готово? — Наконец-то мы добрались до живого дела.
— Готово, товарищ командир!
Теперь я уже не командир Джалибеку, в полку я адъютант комполка, а диверсионная группа по возвращении расформирована. В то же время, раз я подаю команды, то я и есть командир над командиром минометной батареи.
И опять не так, да, Джалибек командир батареи, но сегодня мы, в целях экономии мин, как в старые добрые времена стреляем из одного миномета.
Бом-дин-бом-бом-дин-дон!
— Времени у нас десять тридцать три…
— Все те же часы, товарищ Лапушкин, ну, Вы пижон, конечно! — У Дергачева нет других дел, как понаблюдать за нашей работой.
— Чего это я пижон, на фронте без часов нельзя. Должен я знать, сколько времени у нас уйдет минометную батарею урыть.
Но сегодня вопрос не в том, чтобы уничтожить батарею немцев быстрее, а в том, чтобы потратить на это меньше мин. На три батальонных батареи Дергачевского полка их у нас всего шестьдесят штук, поэтому я собираюсь поиграть с немецкими минометчиками в кошки-мышки. Нащупав их позицию третьей миной, даю небольшую поправку Джалибеку и жду, когда они вылезут из ровиков, в которые попрятались при близком разрыве. Четыре минуты ожидания по моим часам, фашики поднимают головы, накрытые кастрюлями касок, крутят ими, прислушиваясь, встают и возвращаются к минометам.
— Огонь!
Помощник Джалибека резко, как будто от этого зависит скорость полета мины, швыряет ее в ствол.
Бесполезно.
— Невозможно работать, товарищ майор, они слышат свист летящей мины и успевают спрятаться. Единственный плюс, забавно смотреть, как они прыгают в ровики, давя друг друга. Один миномет опрокинуло, но ничего с ним не случилось, даже прицел не побило, поставят, и снова стреляй.
— Что делать, от осколков снаряда полковушки они не убегут, и покрупнее они будут, с большей поражающей силой, но там этих снарядов тоже кот наплакал, четверть БК.
— Четверть быка?!
— Четверть БК, боекомплекта. — Терпеливо поясняет Дергачев.
— А в штуках это сколько будет? — Уточняю у умничающего майора.
— Боекомплект сто сорок снарядов, два орудия, делим на четыре, умножаем на два, итого шестьдесят пять. — Считает вслух доморощенный Архимед.
— Было же три полковых орудия?
— Когда-то было и шесть…
— Огонь! — Командую, тут же сообщаю о результатах. — Опять то же самое, успели разбежаться, один перевернутый миномет, стойку перебило и пробило ствол, хоть что-то.
— Ну вот, а ты говоришь бесполезно!
— Товарищ майор, поражающее действие мины не слабее, чем у пушечного трехдюймового снаряда! — Решает заступиться за любимые минометы Джалибек. — Сама мина хоть и легче снаряда, но взрывчатки в ней больше, и осколков она дает больше.
— Осколков дает больше из более легкого корпуса, поэтому они мельче и не имеют той пробивной силы, — аргументирует майор, мина хороша против неокопавшейся пехоты, а против укрывшейся лучше снаряд с его фугасным действием, которое очень слабо у мины. Не забывай и про шрапнельные снаряды…
— Так из чего стрелять, товарищи, — прерываю я заумный спор профессионалов, — вы там решите сами, а мое дело маленькое, мне все равно, что корректировать, что мины, что снаряды.
— Минометные батареи давим минами, для снарядов полковушки другие цели найдутся, у нее дальность стрельбы втрое. — Ставит точку Дергачев.
К полудню такими темпами нам удается полностью обезвредить все минометные батареи немцев, противостоящие нашему полку, уполовинив при этом их материальную часть. О том, чтобы обстреливать пехоту, укрывшуюся в траншеях, речи, естественно, не шло. Все же мне удалось сэкономить десяток мин для планируемой стрельбы вечером по пехоте немцев в палатках, в исключительной эффективности которой я убедился прошлым утром. А поскольку вчерашний эпизод произошел на совсем другом участке фронта, то свежие в этом смысле фашики, не получившие кровавого урока, пока не озаботились обустройством более надежных ночных укрытий, типа блиндажей, и на этом их можно было подловить.
Но до вечера еще далеко, и у меня было время познакомиться с командиром батареи полковушек, по телефону.
— Командир батареи полковых пушек старший лейтенант Шумков! — Хорошая фамилия для артиллериста.
— Адъютант комполка товарищ Лапушкин на связи. Товарищ старший лейтенант, Вам передали приказ командира полка о том, что я буду направлять и корректировать огонь вашей батареи?
— Да, товарищ Лапушкин, жду твоих целеуказаний. — Шумков показывает язык, окружающие его молодые крепкие парни весело смеются. Детский сад, вроде артиллеристы, серьезный народ должен быть.
— Товарищ Дергачев приказал подавить батарею стопятимиллиметровых гаубиц, точнее три батареи, полный дивизион. Поскольку стоит он в глубине расположения немецких войск, дотянуться до него ваши пушки могут только с самого края нашей обороны. Вам необходимо выдвинуть одно из ваших орудий…
— Никуда я ничего выдвигать не буду! Не хватало еще, чтобы я демаскировал орудия! Над нами только что пара «мессеров» пролетела, стоит мне начать запрягать, как меня тут же поджарят! Чего придумал, днем таскать орудия, да еще к передовой!
— Хорошо, я передам товарищу майору, что Вы отказываетесь взаимодействовать…
— Да ты хоть Тимошенко передавай! Срать я на тебя хотел, и твои дурацкие приказы выполнять не собираюсь!
Немного досадно, но пусть Дергачев сам разгребает этот организационный момент, как я должен иначе воздействовать на Шумкова, приказать я ему не могу, он мне не подчиняется. Повезло немецкому дивизиону, есть шанс пожить еще немного.
Я позвонил Дергачеву, не застав его на месте, сообщил о случившемся начштаба полка, а сам занялся своими мелкими бытовыми делами, которых тоже накопилось за время рейда немало.
Вопрос с полковушками решить так и не удалось, вечером по полку передали приказ о передислокации, постояли в обороне и хватит, хорошего помаленьку. Отступали короткими ночными переходами несколько дней, причем эти несколько дней по слухам, нас то выводили на переформирование, то опять оставляли на фронте. Затем полк снова встал в оборону, с боеприпасами по-прежнему была напряженка, делать мне особо было нечего.
Некоторое облегчение принесли начавшиеся дожди, принесшие избавление от всепроникающей немецкой авиации. Видимо, воспользовавшись этим, в дивизию и наш полк нагрянул с инспекцией командующий корпусом генерал-майор. Меня, чтобы не мозолить глаза высокому начальству, отправили в обоз, где я и устроился под брезентовым пологом временного вещевого склада.
