Да, способны мы были на многое, не могли же только одного, бросить во вражеском тылу толпу беззащитных, по большому счету, людей. Хочешь, не хочешь, придется сопровождать их до линии фронта, и вывести на ту сторону, опекая ненавязчиво и аккуратно, может даже незаметно. Хреновость тут в том, что командование окруженцев не примет мои советы по прокладке маршрута, и это добавит нам сложностей при движении. Как долго продлится наша миссия сопровождения, сказать было сложно, фронт был очень далек и, скорее всего, быстро отодвигался все дальше, а колонна беженцев и обоза раненых вряд ли пойдет достаточно быстро. Отсюда и мои неясные, как я уже сказал, планы, привязанные к маршруту и скорости движения окруженцев. Чтобы обеспечить их безопасность и рассеивать немцев, мешающих движению, мы приложим все силы, а получится ли при этом обижать тех фашиков, что покажутся в досягаемой близости, но при этом останутся несколько в стороне, посмотрим.
К вечеру Попырин закончил формирование колонны, и тогда же немцы подбросили мне информацию к размышлению, в виде тройки пикировщиков, прилетевших отомстить за минометный погром, и отбомбившихся по готовым к выступлению окруженцам так, что тем пришлось отложить выход до глубоких сумерек. Меня в этой бомбардировке интересовало то, что самолеты прилетали с востока, и улетели обратно на восток. И это означало, что аэродром их базирования, гори он синим пламенем, окажется поблизости от нашего пути, а мне представится прекрасный случай нанести ответный визит.
Наши повозки, моя и еще три, которые мы отстояли от изъятия Попыриным практически угрозой перестрелки, и потом набили трофейными минами, стоят далеко в стороне от лагеря окруженцев, рядом с позицией немецких минометчиков. Зачем сюда Джалибек ведет комбата, да еще в сопровождении кавалерийского старлея, сейчас узнаем.
— Отвернитесь, товарищ командир! — Джалибек принес под мышкой шахматную доску, положил ее на повозку и высыпал фигуры. Сеанс игры вслепую? С этим у меня трудно, но если буду подглядывать…
Джалибек расставляет фигуры перед моим затылком, причем в совершенно безумном беспорядке. Командиры смотрят на происходящее с любопытством и недоверием, причем Попырин больше с недоверием, а кавалерист с преобладанием любопытства.
Джалибек закончил колдовать с расстановкой фигур и выпрямился, взглядом предоставляя право первого хода Попырину.
— Какая фигура стоит на поле цэ пять, товарищ Лапушкин?
А, демонстрация сверхспособностей, как только Джалибек уговорил их выделить время на такую хрень.
— Черный слон, товарищ старший лейтенант!
— Попырин, так это же офицер! — Ловит меня на ошибке кавалерист.
— Правильно называть «слон», а офицер, это…, — пытаюсь я провести урок шахмат.
— Тихо! А на е три что?
— Белая ладья. Или турка. — Поспешно добавляю я, сейчас еще скажут, что ферзь не королева, и зачет не поставят, гроссмейстеры хреновы, Крамарова на них нет, доску на уши одеть.
— Ладно, а если так? — Шагнул к доске кавалерист.
— Товарищ кавалерийский старший лейтенант переставил черного коня с дэ шесть на эф один. Левой рукой. — На всякий случай уточнил я.
— Хорошо. Скажите, о чем мы говорили со старшим лейтенантом, когда шли сюда?
— Так нечестно, товарищ старший лейтенант, — вмешивается Джалибек, — товарищ Лапушкин только видит, а не слышит, я же сразу сказал.
— Давайте так попробуем. Не оборачивайтесь.
Комбат сдвигает в сторону шахматную доску, достает из планшета карту и разворачивает ее.
— Скажите, как называется первая деревня, через которую мы наметили пройти? — Палец Попырина упирается в карту, на которой небрежно набросаны кривые красные стрелки.
— Кольче, товарищ старший лейтенант, но маршрут выбран неудачно, мостик, по которому вы собираетесь перейти через речку, сожжен, удобная переправа есть выше по течению на три километра, дно брода гравийное, крестьяне проезжают его на груженых возах.
— Но это солидный крюк, и дороги там нет.
— Да, луговина сыровата, крестьяне ездят возле самого леса, там не топко. Но лучше обойти сожженный мост, чем встать там до утра.
— Так ты что же это, Лапушкин, и на столе у Гитлера карту можешь посмотреть? — Восхищается кавалерист.
— Нет, только километров на двадцать, не дальше. И очень прошу не рассказывать об этом остальным, ни к чему это.
— Хорошо, не будем, — отвлекается от рисования на карте Попырин, — но ведь все равно никто не поверит.
— А наши бойцы верят, — возражает довольный Джалибек, — и готовы чуть ли не молиться на Лапушкина.
— Молиться мы не будем, но спасибо скажем, если он посоветует, куда после брода отправляться.
Рискованный фокус Джалибека удался, что сильно облегчило нам всем, и моей группе, и окруженцам жизнь. Двадцать километров по прямой, двадцать семь по местности для ночного перехода было маловато, но, по крайней мере, эту часть пути мы могли проскочить, не набивая лишних шишек.
Установившееся между мною и командирами окруженцев доверие позволило прояснить некоторые вопросы. Встреченный нами батальон оказался из состава соседнего четыреста девяносто первого полка нашей дивизии. Попал он в окружение всего два дня назад, обойденный с фланга наступающими немцами, был оттеснен в лес, увяз там, и оброс беженцами, при уже известных нам обстоятельствах. Попырин также рассказал, что разрозненные части отступающей дивизии должны были собраться в районе Староконстантинова, до которого было не больше шестидесяти километров. Удержит ли город дивизия до нашего прихода, или немцам удастся занять его раньше, никто, естественно не знал, но все же какая-то определенность в нашем положении появилась.
Наша группа встроилась в общую колонну, на мою повозку загрузили дополнительно толпу сопливых детишек, и мы тронулись в путь.
Утром выяснилось, что ночью произошла небольшая накладка, в темноте не разобрались с ориентирами, и колонна сбилась с вычерченного по карте пути, уйдя в сторону. Никаких страшных последствий это не имело, кроме того, что на дневку мы остановились в лесу прямо перед селом, занятым штабом и тыловыми службами крупного немецкого соединения, по мнению Попырина, армейского корпуса. Ничего приятного в этом соседстве, я, разумеется, не видел, остановись мы в другом месте, километров за десять, штаб я все равно бы углядел, и мог бы спокойно принять решение, когда и как его давить. При этом батальон с беженцами и ранеными оставался бы далеко от места боя, не рискуя попасть под ответные карательные действия фашистов. Теперь же у нас и выбора-то особого не было, оставаться незаметными в течение дня у такой толпы вряд ли получится, и дождаться ночи, чтобы тихо увести прочь лишний народ, надеяться не стоило.
— Атаковать нечем, знали бы, так ночью можно было попробовать, шансов было бы больше, — задумчиво рассуждал Попырин.
— Товарищ старший лейтенант, да этот штаб со своей ротой охраны товарищу Лапушкину на десять минут! Наш расчет вспотеть не успеет, как мы его вычистим, скажите сами, товарищ командир!
— Кого ты собрался вычистить, чурка узкоглазая, — разозлился вдруг лейтенант с повязкой на шее, которого не было на вчерашнем представлении, и не понимавший о чем говорит Джалибек.
— Тихо! — Восстановил дисциплину Попырин, — следи за языком, Панкин.
— Правильно Джалибек говорит, — поддержал я старшину, — вычистим, не разговор, село только жалко. И немцы этого нам так не спустят, аэродром в десяти километрах, да хоть бы и дальше, вызвать их не проблема, у них это плотно схвачено. Самолеты от леса пенька горелого не оставят, слишком мал он для того, чтобы надежно спрятаться. И гаубицы огонька могут добавить при нужде, батарея стопятимиллиметровых дотянется.
— Предлагаю беженцев и раненых отправить в соседний лес. Прямо сейчас. — Панкин говорил почти спокойно, сдерживая непонятную злобу на мир. — Немцы их заметят, конечно, но если штаб атаковать, то им будет не до уходящих повозок.
— Правильно лейтенант говорит, — поддержал я и Панкина, — только уходить нужно всем, вы здесь тоже не нужны. Остаюсь я и расчет Джалибека, остальным здесь делать нечего. Только помогите нам позиции устроить, я хочу встать не здесь, среди леса, а рядом, в степи, метрах в ста. Навтыкаем веток, никто и не разглядит, а будут бомбить, мимо леса, конечно, не пройдут, а вот небольшой кустик в стороне могут оставить без внимания. За дело, нечего сидеть.
