- Слышь, Зуй, - сказала она чуть насмешливо, но строго, - Пойди-ка, прогуляйся, принеси дровишек на ночь. Дай нам с девчатами почирикать о девичьем без мужских ушей. В самом деле, я ведь не шучу: как стемнеет, безопасно будет только у меня на дворе, и тогда уж в лес за валежником не сбегаешь.
Убедившись, что никто их не может слышать, тётка Ёлка повернулась к Тише.
- Обережку любезному плесть вздумала? - спросила ведьма неожиданно резко.
Тиша кивнула, опустив глаза.
- И какому же, позволь узнать? С вечёрки-то давеча одна возвращалась. Чего так? Неужто к такой славнице и никто не подсел? - продолжала расспрашивать тётка Ёлка, настырно заглядывая ей в лицо.
- Малёк подходил, - неохотно откликнулась Тиша.
- А что ж провожать не стал?
- Я его прогнала. Не люб.
Тётка Ёлка возмущённо всплеснула руками.
- Ишь какая! Да ты в уме ли, голубушка? Вот так раз-другой покобенишься, а на третий к тебе никто и не подойдёт. А кому ж тогда обережку плетёшь?
- Вольнику, - прошептала Тиша почти неслышно.
- Добром говорю, забудь его. Не пара он тебе и не ровня.
- А всё ж мил, - сказала Тиша твёрдо, - Руки у него ласковые, губы медовые, и поёт, будто этл.
- Дуры вы, девки. Обе. Дай сюда, я сама зашью, - Ёлка резким движением выхватила рубаху у Омелы из рук, - Не в ту сторону смотрите, не по себе парней вабите***!
- Ах, тётушка Ёлка! Пошто ты мою работу распускаешь? - воскликнула Омела.
- Что ж я, по-твоему, не вижу, как ты красавчику загридинцу на рубаху приворотный шов кладёшь? Зачем парня неволить вздумала? Приворот, милая, есть обман и грех. Чарами на всю жизнь не привяжешь, только и свою, и чужую долю нарушишь. Да и такой ли парень тебе надобен, если в глаза сказать, что мил, смелости нет? Загридинцы трусих за себя не берут. У них девки с тётками знаешь какие боевитые? Случись что, умеют и словом, и делом за себя постоять, не ждут, чтоб за них во всём мужчины хлопотали. А ты, коли не смеешь рта раскрыть, то и сиди себе, жди на свою голову репоеда, который за тебя всё решит и слова твоего не спросит.
Отчитав так Омелу, Ёлка снова повернулась к Тише.
- Ну, теперь потолкуем с тобой. Медовые губки, значит? Да знаешь ли ты, распустёха, с кем связалась? Ты для него что ромашка при дороге: полюбуется, лепестки пообщиплет, и был таков.
- А всё ж мил, - упрямо повторила Тиша.
- Тьфу… Не веришь? Так на тебе подарок, - Ёлка почти силком сунула девушке в руки крапивный венок, - Пока не завянет, через него увидишь только то, что есть.
С этими словами тётка Ёлка схватила Тишу за плечи, заставила её поднять крапивный веночек перед лицом и глянуть сквозь него на сидящего на пороге избушки кота. Тиша ахнула, едва не выронив ведьмин подарок: вместо кота она увидела красивого, молодого, ладно сложенного мужчину. Совершенно голого. Из-под блестящих чёрных кудрей у него чуть виднелись острые кончики ушей. Заметив, что Тиша смотрит на него, “кот” улыбнулся и приложил палец к губам. Улыбнувшись в ответ, Тиша подняла глаза на крышу Ёлкина домика. Вместо тощей желтоглазой козы на травяном скате сидела стройная бледнокожая дева с лунно-белыми волосами до пят. Эта улыбаться не стала, только смерила девушку пренебрежительным взглядом и отвернулась. Горя от нетерпения, Тиша поскорее направила венок к возку, чтоб посмотреть на своего милого. Он показался ей ещё лучше, чем всегда! Слетела личина, делавшая сына силы похожим на простого хуторского парня: от него теперь ясно веяло лесом, своевольной дикостью, одновременно пугающей и манящей.
- Так он лесной хранитель, - прошептала Тиша, любуясь, - Я никому не скажу. Пусть бы побыл с нами подольше…
- Дура! Наплачешься! - тоже шёпотом прикрикнула на неё тётка Ёлка и ушла к себе в избу. На пороге она обернулась и увидела под старой ёлкой Нарока с Омелой. Схватившись за руки, молодые люди наперебой говорили что-то друг другу. Лица их светились от счастья.
- Тоже наплачется. Но тут уж, видно, судьба, - буркнула тётка Ёлка, затворяя за собой дверь.
Сумерки снова собрали всю компанию у огня. Тётка Ёлка заварила в котелке ароматный чай, Добрыня с Зуем задымили трубочками, Торвин, подсев поближе к свету, принялась наводить блеск на свою саблю. Нарок, воспрявший духом и уже одетый в чистую, свежезашитую рубаху, бодро уплетал остатки обеденных пирогов. Даже Вольник пришёл к очагу, улёгся на землю в ногах у Тиши.
- Эх, Ёлочка, хорошо-то у тебя как, - вздохнул Добрыня, - Тихо… Маэлева благодать… Вот что значит жить у этла за пазухой. Среди людишек такого не сыщешь, там сплошной непокой и дурацкое мельтешение.
- Так и оставался бы в лесу, - резонно заметила тётка Ёлка, - Чего тебе за Оградой?
- Дела, матушка, дела.
- Тогда не ной. У этла за пазухой, знаешь ли, тоже всяко бывает, и не всякая тишь к добру.
- А вот это точно, - сказал дядька Зуй, - Этлы, если подумать, не тише людей, тоже почудить мастаки. Только на свой лад. Взять хоть Светлую Мару. Тихая, вроде, и вреда от неё никакого, но вот вздумает петь да на ветвях качаться - и молодые парни, бывает, на её зов прямо в трясину идут…
- Эта Мара, она красивая? - спросил Нарок.
- Сам не видел, на стану врать. Но говорят, будто да, дивной красоты дева, только волос у неё нечеловеческий, лунный, и глаза голубые, вот навроде как у нашей Торвин.
- А я видела, - пискнула Тиша, - Ничего красивого. Девка как девка, только тощая, голая и простоволосая. Уважаемая Торвин**** куда лучше.
Дядька Зуй посмотрел на дочку неодобрительно:
- Ты думай, прежде чем рот раскрыть. А лучше вообще помалкивай, не встревай в разговор к старшим. Прости её, Торвин, это она сболтнула не от ума.
- Тиша скорее польстила мне, чем обидела, - спокойно ответила Торвин, - У нас тоже рассказывают истории о народе ихана*****. Говорят, они живут на потаённых островах, и девы-ихана настолько хороши собой, что мужчина, послушав их пение и залюбовавшись красой, может навсегда потеряться в море, забыть дорогу к дому.
- У нас про этлов похоже рассказывают, - кивнул Зуй, - Дети силы живут глубоко в лесу, на своих потаённых хуторах, но людям иной раз показаться не брезгуют. Мой отец рассказывал, прежде хранитель Дол каждый травостав под начало сева нарочно проходил по полям своих людей, чтоб земля лучше уродила.
- А другие этлы тоже ходят по полям? - снова спросил Нарок.
- Некоторые да. Хранитель Нер - он вообще часто бродит среди людей. Нрав у него весёлый, а людишкам с того порой выходит сплошное наказание. Вот в Замошье недавно было дело, разложили девки холсты зорить******. Нер мимо шёл, да и дунул зачем-то на те холсты. Они в миг стали тонкие, прозрачные, заблестели росяной радугой. Девки давай этлу в ноги кланяться, сделай, мол, ради Маэля, назад, как было, а он только посмеялся и ушёл к себе в лес.
- Красиво же получилось, - сказал Вольник.
- Красиво-то оно красиво, только как из такого рубахи шить?
Вольник нахально заулыбался.
- По мне как раз из такого шить и надо. А то позанавесятся рогожами - самой красоты не видать.
- Тю на тебя, бесстыжий, - сказал дядька Зуй и запустил в Вольника обрезком зубаточьего панциря, - Только что ни говори, а хранитель Нер озорничать любит. У него в уделе и местность-то такая: то горка, то овражек. И Нерка-река вьётся прихотливо, скачет меж валунов.
- Потому удел и называется Неровьем? - сказал Нарок, - Из-за того, что местность неровная?
- Неровьем, - поправил его Добрыня, - Потому как хранитель удела - Нер. А что озорничает порой, так это он не со зла. Молод ещё, вот и играется.
Постепенно ночь накрыла Еловую горку. Погас огонь, остыл котелок, народ помаленьку разошёлся спать. У ещё тёплого очага остались только Добрыня со своей трубкой да тётка Ёлка. Задумчиво подперев щёку кулачком, она смотрела, как бродят по углям красные отсветы и вздыхала о чём-то своём.
