– А если она за иноземца захочет замуж? Неужто согласишься? – спросила Лидия.
– Соглашусь. И Дмитрия постараюсь убедить. Конечно, трудно будет ее от себя отпускать, в чужие края отдавать. Но ведь главное для нас – это Марусино счастье.
– Да, понимаю… – вздохнула Лидия. – Младшенькие, поздние дети – обычно самые любимые, самые балованные. Вот и у нас Ванюша был – последыш, ангелочек, одно загляденье. Но недолго мы на него любовались… Узнать бы только, что жив – за тридевять земель пошла бы его искать. Как ты думаешь, эта колдунья может хотя бы указать, в какую сторону надо идти?
– Ох, милая, лучше не обольщайся пустой надеждой, чтобы потом не так горько было. Не верю я всяким колдуньям. Еще матушка Евпраксия меня учила, что колдовство – это либо обман, либо бесовские чары. Но даже если тебе правильно укажут, в какой стороне твой сын, есть ли способ его найти? Ведь он за эти годы так переменился, что ты его все равно не узнаешь. И он уже ничего не помнит, слишком маленьким был, когда его украли.
– Но я верю, что материнское сердце подскажет! И примета есть, о которой я тебе говорила.
В этот миг на лестнице раздались чьи-то шаги и Мария быстро отступила к своей комнате. Она едва успела скрыться за дверью, как в коридоре послышались приглушенные голоса – мужской и женский. Осторожно выглянув в щелочку, Мария увидела в слабом отблеске светильника две фигуры, тесно прижавшиеся друг к другу. Она сразу же догадалась, что это Андрей ведет в свою опочивальню молодую вдовушку Глафиру, веселую бабенку с красивым сдобным телом. Глафира была хорошей рукодельницей, и Анна иногда нанимала ее для швейных работ. Из обрывков разговоров и намеков Мария знала, что Глафира славится своей опытностью и страстью в любовных делах. Пару раз девушка видела ее поздно вечером в саду под кустами с молодым ключником. Потом однажды ранним утром заметила, как Глафира тайком пробирается из комнаты Андрея, и поняла, что брат избрал соблазнительную красотку для любовных упражнений. Мария сначала хотела рассказать об этом матери, но потом передумала. Некое чутье подсказывало ей, что брат неволен в своих поступках, ибо его толкает к плотским утехам властный зов самой природы.
Когда любовники скрылись в комнате Андрея, Маша вдруг испытала прилив острого любопытства и сделала то, за что сама себя корила и осуждала: на цыпочках подошла к двери братниной комнаты и прислушалась. Уже через минуту до ее слуха долетели стоны и вздохи. Мария вспомнила те несколько мгновений, когда видела Глафиру под кустом в объятиях ключника. Сейчас там, за закрытой дверью, происходит нечто подобное. Неужели это и есть безумное таинство любви? Но ведь должно же быть что-то еще, что-то высокое и прекрасное, как небо?..
Мария побоялась долго стоять в коридоре, где ее мог кто-нибудь увидеть и уличить в постыдном любопытстве. Вернувшись в свою комнату, она вспомнила, что так и не выпила молока с медом. Теперь ей точно не заснуть до утра, хотя так хочется погрузиться в тот обольстительный сон, который уже посетил ее однажды… Мысленно девушка призывала незнакомца из ночных грез снова прийти к ней и открыть истинную душу любви. Но сон не повторился, и она маялась до утра, то вскакивая, то погружаясь в смутную дремоту.
В минуты бодрствования, вспомнив слова матери о том, что не следует принуждать младшую дочь к замужеству, чтобы не повторить печальную историю старшей, Мария вдруг задумалась об Ольге.
Лет шесть тому назад старшая сестра еще не выглядела печальной и потухшей; в глазах ее горел огонек радостной надежды. Она любила купеческого сына Николу – удалого, бесшабашного парня, ходившего в Крым и Новгород и обещавшего Ольге хорошую, веселую жизнь. На киевском престоле в то время сидел Всеволод Ольгович Черниговский, который прогнал законного князя Вячеслава Владимировича, сына Мономаха, правившего после смерти своих братьев Мстислава и Ярополка. Всеволод дружил с половецкими ханами и ссорил между собой Мономаховичей. Как истинный сын Олега Гориславича и племянник Романа Красного, он был отъявленным бабником, имевшим немало наложниц. Однажды, в несчастливую для Ольги минуту, она попалась на глаза князю Всеволоду. Узнав, что отец девушки – влиятельный и богатый человек, Всеволод не стал добиваться ее открыто, а подговорил своих тиунов Ратшу и Тудора выкрасть Ольгу и тайно увезти ее в Вышгород, в имение Тудора, где бы князь мог без помех с нею позабавиться, а после отправить куда-нибудь в отдаленный монастырь. И все бы, возможно, так и случилось, если бы поблизости не оказался Никола, спешивший к Ольге на свидание. Он отбил девушку у холопов тиуна, но сам погиб от коварного удара в спину. Злодейством княжеских тиунов был возмущен весь Киев. Дмитрий и отец Николы пошли к великому князю, потребовали суда. Но Всеволод заявил, что его тиуны ни при чем, а холопов нанял какой-то иноземец, продающий красивых девушек в мусульманские гаремы. Более того, разгневанный открытыми и дерзкими обвинениями, Всеволод приказал взять купцов под стражу. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешался тысяцкий Улеб, который пользовался большим доверием Всеволода. Улеб, его племянник Фотий, а также влиятельный боярин Иван Войтишич, завоеватель дунайских городов, убедили великого князя, что нельзя притеснять таких известных и любимых киевлянами людей, как Дмитрий Клинец. Купцы были отпущены на свободу, но через какое-то время за городом на них напали неизвестные, одетые половцами. Дмитрий отбился, а отец Николы, менее привычный к ратным делам, погиб. Тогда стало понятно, что жизнь под властью Ольговичей становится опасна для семьи Клинца. Тысяцкий Улеб предложил Дмитрию свою помощь и объяснил, что сам является тайным сторонником Мономаховичей, а у Всеволода на службе состоит лишь для отвода глаз. Дмитрий с сыновьями и Улеб с племянником, тайно собравшись в одном доме, поклялись, что при первой же возможности сделают все, чтобы поспособствовать приходу к власти Изяслава – наиболее достойного из потомков Мономаха. Эту тайную клятву было решено скрепить брачным союзом Фотия и Ольги. Старшая дочь Клинца хотела после гибели жениха уйти в монастырь, но вместо этого по настоянию родных стала мужней женой.
Когда пришло время, Улеб выполнил данную клятву: помог Изяславу занять киевский престол, отстранив от власти Игоря Ольговича – брата и преемника Всеволода. Игорь, не пожелавший снизойти до жалоб простого люда и наказать алчных тиунов Ратшу и Тудора, вызвал всеобщую ненависть. Киевляне, переяславцы и Черные Клобуки поддержали внука Мономахова со словами: «Иди, князь добрый! Мы все за тебя; не хотим Ольговичей. Где увидим твои знамена, там и будем».
Приходу нового князя радовалась вся семья Клинцов, но особенно пылкий Андрей. Если до этого юноша еще колебался в выборе своего жизненного пути, то с появлением на киевском престоле Изяслава окончательно решил, что пойдет служить в княжескую дружину.
А Ольга жила семейной жизнью с нелюбимым Фотием, и с виду все было у них спокойно, чинно. Но Мария никогда больше не видела в глазах у сестры огонька радостной надежды.
Мысли об Ольге, о любовных похождениях Андрея, о царьградских щеголях и незнакомце из дурманящего сна постепенно смешались у Марии в голове, и вскоре она окунулась в тяжкую дремоту без сновидений.
На следующий день Калистрат и Лидия с самого утра отправились на поиски колдуньи. Вернулись они лишь вечером, и одного взгляда на их мрачные лица было достаточно, чтобы понять, как разочаровала их встреча с таинственной старухой. Правда, колдунья не ушла от них сразу же, как от родителей Рагуйла, а заговорила, взяла предложенную гривну и даже сообщила, что зовут ее Чанди, что родом она из далекой южной страны. Но, когда взволнованная Лидия стала спрашивать ее о пропавшем сыне, старуха как-то очень странно поглядела на Лидию и Калистрата и, отвернувшись, нехотя проговорила: «Зачем гадать понапрасну? Зачем давать надежду пустую, если тайной покрыта его судьба?» И после этих слов, ничего более не добавив, гадалка быстро шмыгнула в лесные заросли. Рассерженный таким неясным ответом Калистрат кинулся было вслед за ней, но тут же покачнулся и упал на ровном месте. Лидия тоже застыла как вкопанная. Через минуту они пришли в себя и поняли, что старуха их заколдовала, чтобы они дали ей время скрыться.
