Мне стало ревностно интересно, кто раньше за тобой ухаживал. Кто ещё до меня разглядел тебя, Галя? И кто, отказавшись от тебя, стал счастлив?

Ещё я почувствовал, что разрыв с твоей стороны непременно произойдёт – ты его уже анонсировала.

Через полчаса мы дошли до развилки, где пути наши расходились. Ты сказала, что сможешь теперь сама добраться до дома, но, плохо ориентируясь в этом районе, замешкалась и спросила, как тебе дальше. Я объяснил, что идти нужно всё время прямо, никуда не сворачивать, и, попрощавшись, перешёл дорогу. Вместо того чтобы идти самой, ты почему-то тоже перешла дорогу. В тебе проглядывала неуверенность. Я предложил ещё чуть-чуть проводить тебя. Ты стала отнекиваться, но потом уступила. Эта странность всегда присутствует в тебе: самоуверенность и растерянность одновременно. Из-за наличия сразу обоих этих качеств часто приходится ошибаться и нарушать проведённые тобой границы. Ты будто зовёшь меня на помощь и одновременно гонишь прочь.

Но я был рад дополнительным пяти минутам пути с тобой.

Не прошло и получаса после нашего расставания, как мы снова общались, но уже в «дневниках».

– «Галя, у Марэн из кафе “Моно” премьера её фильма 29 марта в кинотеатре “Абатон”».

– «Но у меня язык не супер, чтобы все понять».

– «Она играет главную роль. Язык не проблема – думаю, они там молчат больше и говорят простейшие вещи».

– «Ну да, все же не Тарковский и Брессон».

– «У вашего Бергмана тоже, кстати, немногословие. И вообще любить Тарковского в 23 – то же, что любить “Преступление и наказание” в 7 лет».

– «Если бы сейчас был такой смысл фильмов и игра актёров, то тоже было бы достаточно несколько фраз, над которыми можно думать очень долго. У Вас все по плану. Во сколько человек должен что-то любить, или когда должно появиться чувство веры. Ведь мы же не машины. Все меняется».

– «Ну сами подумайте, Галя: если в 23 понятен “Сталкер”, то ни в 30, ни в 40, ни в 50 вы в нём ничего нового уже не откроете. Жизнь в 23 доходит до пика своего развития. Нет того, что понимается только в 70!»

– «Ладно, ерунда. Желаю Вам хорошо провести время».

– «Тебе тоже счастливых дня и выходных, и следующей недели, и всех остальных дней».

– «Думаю, что потом можно все понять и воспринять по-другому, либо получить подтверждение тому, что понял изначально. Ведь опыт приходит с годами. Никогда не знаешь, как все сложится. Спасибо. Особенно за “всех остальных дней”».

– «Интересно, со временем пересматривает человек свои взгляды или только получает подтверждение тому, что понял изначально, как ты пишешь. Откуда появилось слово “закостенелость”? Разве не опыт делает людей закостенелыми, когда они “всё наперёд знают” и от других ожидают лишь то, что им знакомо из прошлой жизни? Тогда не остаётся места для чуда, для счастья – ведь опыт обычно у всех “нерадостный”. Ну всё, теперь счастливо тебе!»

Разница в возрасте беспокоила меня. Неужели это непреодолимый барьер даже для дружбы и отношений? Ведь есть же девчонки твоего возраста, легко общающиеся со мной. И при очередном разговоре со священником я задал ему мучивший меня вопрос:

– Ничего, что я дружу с девушкой, которая на двадцать два года младше меня?

У о. Иоанна, видимо, было приподнятое настроение, и я получил ошарашивающий ответ:

– А ты женись на ней.

Больше мне ничего и не нужно было – с благодарностью я поторопился получить благословение и на этом закончить беседу.

Как хромой начинает замечать вокруг множество хромых людей, так и я вскоре после этого стал часто слышать или узнавать исключительно положительные примеры отношений разновозрастных пар. А эталоном таких отношений для меня стал эпизод, рассказанный одним моим старым приятелем, «раскольником», как я его нарекал за его вечные поиски истиной церкви и за обвинения в отсутствии благодати всех церквей, в которых он уже побывал. Он подрабатывал порой уходом за престарелыми, и одной из тех, за кем он когда-то ухаживал, была баронесса мадам Круглевская. Так вот она всегда с восхищением рассказывала о своём покойном муже, моложе которого была на двадцать лет. Но больше всего мне нравилась в этом эпизоде такая деталь: однажды она долго не могла подобрать главную обобщающую черту того, каким был мужчина её жизни.

– Ну каким? Каким он был? В чём его особенность? – выпытывал у неё как тайну мой приятель.

И мадам Круглевская, гладя ему в глаза тихо сказала:

– Он был русским!

Мой знакомый растерялся и громко возразил:

– Так и я русский!

Мадам покачала головой и улыбнулась:

– Нет, Павел, вы не русский. Вы советский!

Мы с приятелем озадачились и долго потом обсуждали это заявление: в чем разница между нами и ими – теми, кто из дореволюционной России. Я оправдывал себя, своё советское детство так: они лишились Родины и похоронили её и всю оставшуюся жизнь оплакивали. А Родина не умерла, она рожала нас. И у нас тоже было детство. Тоже были реки и озёра, драки, честь, достоинство, поступки. Победа, наконец.

И всё же, какими они были, дореволюционные русские?

Шла зима, шла женщина, шёл снег…

В воскресенье ты разрешила проводить тебя до перекрёстка. Шла, рассказывала, в чём смысл настоящей любви, как хорошо быть с Богом, и как жаль иногда многих людей, которые не понимают, что счастье и любовь прежде всего в Господе. При этом ты воодушевлённо размахивала и жестикулировала руками и даже несколько раз ударила для убедительности своих аргументов ладонью по рулю моего велосипеда. Я почти не перебивал. Потом решил получить ответ на один нерешаемый мной вопрос:

– Галя, вот кто счастливей? Тот, кто всю жизнь прожил с любимой женщиной, но в последний день жизни она от него ушла, или тот, кто всю жизнь ждал эту женщину и лишь в последний день обрёл её?

– Ну что это за вопрос? Вы не о том думаете. У Господа ответа ищите.

На перекрёстке ты стала прощаться и подала мне по-мальчишески руку для пожатия. Твои глаза улыбались.

– Представляете, Галя, у этого художника, которому я ваш портрет заказал, рука опухла.

– Вот видите! – подхватила ты. – Видите, не богоугодное это дело. Пусть бросит всё.

– Хорошо, – я не решился оттягивать время и постоять ещё немного с тобой, а вместо этого добавил: – До свиданья!

Через пару дней мы встретились уже в «дневниках».

– «Галя, я всё понял: мне бы очень не понравилось, если бы какая-то тётка в церкви начала рисовать мои портреты и пытаться мне что-нибудь подарить – я бы тоже ей поставил вопрос “зачем?”. Ещё я представил себе людей, на которых бы я не обиделся за это: на тебя бы не обиделся и ещё на дурочку – если дурочка тебя ценит, это даже приятно – блаженные же беспристрастны. Так вот прошу принять меня за дурачка – это недалеко от правды. Просто блажь. Просто так».

– «За дурачка Вас принимать, конечно, не буду, но очень рада, что Вы меня ПРАВИЛЬНО поняли! Очень надеюсь, что это действительно так, и Вы пишите честно».

– «Честно. Обещаю, что портрет – это последняя дурацкая выходка».

– «Вообще-то последняя была с билетом на “Жизель”. Хорошо. Мы же можем с Вами нормально общаться, как Вы с Лией или другими людьми общаетесь. К чему крайности? Делать большие подарки или обходить стороной… Есть же золотая середина».

– «Я только этого и хотел: я буду Лией с тобой».

– «Да нет Вы же знаете столько людей из Храма и практически со всеми общаетесь. Очень даже хорошо общаетесь. Вот так и со мной, но Вы же не делаете для них столько всего».

– «Тогда тебе придётся ходить со мной за грибами, как Рите, принимать лекарства из Москвы, как Наташе… ходить со мной в кафе, как Лукьяну. Видишь, Галя, как у тебя логика хромает? Ты, наверно, хотела сказать, чтобы я относился к тебе, как к другим девушкам твоего возраста? Хорошо. Но Нике велосипед я чинил, ты сама видела».