– «Да ничего. Просто Вы как будто специально».
– «Не специально, честно. Автоматом говорю, не учитывая, что Вам это неприятно. Буду учитывать, правда. Счастливо!»
– «Вот видите, Вы сами ответили на свой вопрос. Автоматом говорите. Из автомата стрелять надо».
На этом мы и распрощались. Через два дня ты прислала мне откуда-то издалека поздравления со Сретением Господним.
15 февраля
Ровно три года назад у меня было венчание. Через полгода я сменил приход, а ещё через год церковный брак распался. На исповеди у каждого нового священника на вопрос, женат ли я, приходилось рассказывать историю о развале брака. Сперва я делился ею, заново переживая болезненные события тех дней и вопрошая о духовной помощи, затем эта история набила мне самому оскомину, и я просто поменял многие взгляды на приходскую жизнь. Из новоначального максималиста я превратился в… не знаю, кого. Пропала горячность, пылкость в общине. Бог перестал быть общим и становился лично моим. Я как и прежде исповедовал Христа, воплотившегося, распятого, воскресшего, почитал Его преподобных, но совершенно не принимал географию и время евангельских событий. Где происходило божественное явление и когда, казалось мне непринципиальным, и традиционную историю со Средними тёмными веками, монголо-татарским игом, бонапартами и петрами первыми я выкидывал из своей жизни за борт, как чужой балласт. От ига и штабс-капитана Питера меня избавили альтернативные исследования десятков открытых мной в сети авторов. Не желая уподобляться обывателям, осуждавшим вслед за авторитетами гелиоцентриста Джордано Бруно, я перестал осуждать и опальных геоцентристов. Всё в мире снова становилось нераскрытым и новым, я, как в детстве, больше ничего не знал о Нём, кроме того, что Он меня слышит. У нас с Ним оказалась огромная связь. То есть это всё была и есть связь. И главным лицом этой связи из таких же, как я людей, теперь была ты.
20 февраля
В бывшем приходе, из которого пришлось уйти, я более восьми лет по выходным и в праздники звонил на колокольне. Мне очень нравилась наша белокаменная церковь с синим куполом и девятью новыми колоколами, подвешенными по всем правилам: пять средних управляются натянутыми к металлическом пульту струнами, благовест – педалью и три маленьких переливчатых колокольчика в одной связке правой рукой. Теперь же возможность звонить в колокола у меня оставалась лишь две субботы в месяц в маленьком и светлом деревянном храме на новом кладбище.
Колоколов здесь меньше, и сами они небольшие по своему размеру, но всё же я был признателен о. Иоанну, когда он их доверил именно мне. Переходить из прихода в приход не самое похвальное дело. Звонили мы обычно с Корнелием: вдвоём перед литургией, а после службы с детьми, если они собирались вокруг и просили попробовать. На это была и особая просьба о. Иоанна: «давать детям участвовать в звоне». Тогда мы раздавали каждому по одной или же по две верёвки и задавали каждому свой такт. Лишь три маленьких колокольчика в одной связке всегда оставались у одного из нас – правильно звонить ими труднее всего.
Утро выдалось хмурым, но сухим. Отзвонив перед началом службы, я увидел в стайке приближающихся к церкви прихожан тебя. За полтора года существования деревянного храма, ты ещё ни разу здесь не была, и, как бы я ни приглашал тебя сюда, твоё появление оказалось для меня полной неожиданностью.
Я пошёл тебе навстречу, но в самый последний момент, чтобы скрыть волнение, зачем-то остановился возле впереди тебя идущей знакомой красотки и приветственно поцеловал её в щёки. В такие минуты сам своей глупости диву даёшься. В такие минуты отказываешься верить, что я так поступил сам, что никакая посторонняя сила не вмешалась в этот момент в ход моих действий. Это не было моим желанием. Это не было моей волей. «Что ты творишь?» – пронеслось в моей голове. Но кому был адресован этот вопрос?
Ты, улыбаясь, обошла нас стороной и скрылась за деревянной дверью.
Служилось в деревянном храме охотно. То ли из-за его маленьких размеров, то ли из-за акустики, то ли ещё из-за чего, но внимание легко удерживалось на совместных молитвах. На клиросе стояло трое человек, и иногда, не замечая того, я сам включался в знакомые песнопения. Только когда регент бросала умоляющий взгляд, приходилось замолкать. С соседнего садового участка раз за разом доносилось петушиное кукареканье.
После литургии скованность моя прошла, и я сначала познакомил тебя с той самой красоткой, а затем попросил постоять тебя в качестве напарника на колоколах. Карнелий бережно уступил тебе место. Из этой затеи ничего не вышло – ты несколько раз без энтузиазма ударила в благовест, бросила верёвку и ушла в трапезную. Мы с Корнелием недоуменно пожали друг другу плечами: «женщина».
За трапезой ты как любой скромный человек, впервые оказавшийся в незнакомой обстановке, была скована и моей помощи уже не отвергала. Всё внимания в такие минуты притягивалось к о. Иоанну, который с неизменно бодрым духом и красивой улыбкой после благословения яств и пития начинал что-то рассказывать. В каждом приходе считают своего настоятеля особенным. Не исключением была и наша община. О. Иоанна любили все. И за благообразный вид, и за особое красноречие… Ты тоже его любила и не скрывала этого. Он был относительно молод, харизматичен и находил язык, который понимал каждый, к кому он обращался.
После чая я настоял проводить тебя до автобусной остановки одному мне известным кратчайшим путём. Настроение у тебя было бодрое, и мы беззаботно говорили обо всём и ни о чём, пока ты не хватилась, что я должен вернуть тебе твой снимок – ты снова вспомнила об этом:
– Где моя фотография?
– Галя, я непременно отдам её вам, но позже.
– Когда? Вы уже две недели как обещали вернуть мне её. Где она?
Вытянуть из меня нужную информацию очень легко. Я почти никогда не умел ничего утаивать и совершенно не годился в разведчики. Это было и остаётся огромным моим недостатком.
– Она не у меня… – замялся я.
– Что?! Как не у вас?
И я сделал очередную большую ошибку – признался:
– Я отдал её одному человеку. Он скоро всё вернёт…
Ты медленно, но необратимо закипала:
– Какому человеку? Вы совсем уже? Кому вы её ещё отдали?
– Одному знакомому художнику. Галя, он просто сделает портрет, и я верну вам фото вместе с портретом…
– Какой портрет?! О чём вы? Зачем мне мой портрет?
– Дома повесите…
– Зачем мне дома мой портрет?!
– Ну родителям отправите!
Но тебя было уже не унять:
– Зачем родителям мой портрет?!
– Ну я себе его оставлю.
– Ни в коем случае!
– Оставлю у художника…
Я перечислил, казалось, все возможные варианты. Ничто тебя не устраивало. Но самое глупое для меня было то, что ты была права. Я чувствовал себя идиотом.
– Чтобы он его выставлял? Это ещё хуже. Этого портрета не должно быть в природе. Немедленно звоните вашему знакомому, чтобы он ничего не рисовал.
– Но он уже начал. Знаете «девушку с жемчужной серёжкой» Вермеера? Вот в таком же стиле, только ваш поворот головы зеркальный, правый…
– Немедленно остановите его.
– Хорошо, из дома позвоню…
Ты стала успокаиваться, я предложил не ждать автобуса, а идти пешком. Ты согласилась. Твоё негодование стало выливаться в уже спокойные заключения:
– Вы не умеете дружить.
– Умею, Галя, я очень хочу дружить с тобой.
– Но это уже больше, чем дружба: портреты, фотографии. Вы в два раза старше меня.
– Ну и что? Я же ни на что не рассчитываю – только на дружбу.
Тут ты меня огорошила своим по-детски сказанным предупреждением:
– Если я замечу, что это больше чем дружба, я оборву с вами всякое общение. Поверьте, когда я замечаю, что за мной ухаживают, я разрываю все контакты, все связи. У меня уже были подобные случаи. И эти люди, между прочим, потом даже становились счастливы и благодарны за то, что я их вовремя от себя отдалила.