— Холодно? — спрашивает он, и Дин даже не пытается отвечать на такой явно риторический вопрос. Кас наклоняется вперед, его член прямо через ткань брюк прижимается к заднице Дина, а губы почти утыкаются в ухо:

— И чья это вина?

Даже если бы Дин хотел ответить, настоять, пусть и без особого толка, что это снежок Сэма угодил в Каса, то не смог бы, потому что ровно в этот момент палец, до этого слегка надавливающий, ввинчивается внутрь. Холодно, и ощущений одновременно и недостаточно, и слишком много. Он чувствует, как его задница сжимается, и Кас двигает палец назад, но ровно настолько, чтобы к нему присоединился еще один. Смазки достаточно (и, боже, эти пальцы были здесь достаточно раз), так что реальной боли нет, только каждый раз поражающие давление и наполненность. Добавьте к этому температуру кожи Каса, и вот Дин уже задыхается, отчаянно, урывками вдыхая, извиваясь на столе.

Он подается вперед, словно надеясь избежать давления этих пальцев, но они следуют за ним. В итоге, он просто трется членом о стол, не в первый и не в последний раз оставляя на дереве полосу смазки. Он выделяет секунду на то, чтобы поблагодарить всевышнего за то, что бумаги, с которыми работает Сэм, лежат на другом конце стола. В прошлый раз, когда они оставили сперму на записках Сэма, тот орал чуть ли не ультразвуком.

Дин знает, что тепло его тела должно согревать пальцы Каса, но этого почему-то не происходит, и он почти уверен, что во всем виноваты эти особые ангельские силы. Он открывает рот, чтобы возмутиться, но тут пальцы Каса двигаются назад и толкаются обратно, задевая простату, и всё, что он собирался сказать, вылетает из головы, он, кажется, забывает даже собственное имя. С его губ срывается низкий стон, который так любит Кас.

Пальцы начинают трахать Дина в определенном ритме, тот дергается вперед-назад, скорее не из-за того, что Кас раскрывает его, а из-за того, как он это делает. Холодные пальцы заставляют Дина задыхаться и пытаться увернуться.

Дин знает, чего Кас ждет, и пытается не поддаться, но проигрывает, как и всегда. Проходит минута, или, возможно, десять, а пальцы Каса остаются всё такими же холодными, и Дин начинает всхлипывать, и постепенно эти всхлипы складываются в слова, которые Кас так хочет услышать:

— К-Кас, пожалуйста. Пожалуйста!

— Пожалуйста что, Дин? — его голос такой спокойный, словно он не насаживает Дина на свои ледяные пальцы, а читает журнал.

— Ты знаешь что, сукин ты сын!

— Тебе, вероятно, не следует говорить так о моем Отце, — мягко говорит Кас, — и не важно, что я знаю, ты либо скажешь это вслух, либо ничего не получишь.

Во вздохе Дина сквозит такое разочарование, что Кас усмехается. Гребаный садист! — думает Дин, и пальцы Каса двигаются немного дальше, намеренно сильнее толкаясь в простату, и Дину больше ничего не нужно:

— Пожалуйста, трахни меня!

Другого приглашения Касу не требуется. В какой-то момент — и Дин понятия не имеет, когда — Кас, должно быть, расстегнул штаны, потому что как только заветные слова срываются с губ Дина, пальцы тут же исчезают, их заменяет член, после холодных пальцев кажущийся до предела горячим. Дин чувствует, как Кас прижимается к нему бедрами, как он сам насаживается на член ангела, и чуть не кончает прямо в этот момент. Огромными усилиями он берет себя в руки, потому что знает, что Кас трахнет его независимо от того, кончил он уже или нет, и так всё будет намного слаще.

Кас даёт ему где-то десять секунд, чтобы привыкнуть, и начинает двигаться. Он вбивается в Дина быстро и жестко, с каждым толчком тот хныкает и извивается — не для того, чтобы уйти от этих ощущений, а чтобы напомнить себе, что он не сможет этого сделать. И это настолько потрясающе, что он не позволяет себе долго думать об этом и сосредотачивается на ощущениях. А потом Кас начинает говорить. Он знает, знает, что его слова делают с Дином, и, наверное, именно поэтому и произносит их:

— Жаль, что ты не можешь себя видеть: распростертый на столе, с приподнятой задницей, насаживающейся на мой член. Не потому, что я заставил тебя, а потому, что ты умолял об этом. Надеюсь, ты знаешь, как потрясающе ты выглядишь, какие красивые звуки ты издаешь.

Дин уверен, что разучился дышать и что у него сейчас случится сердечный приступ. Гребаный ангел Господень продолжает:

— Ты ведь хотел этого, да? Знал, что этим кончится, когда уворачивался от снежка Сэма. Знал, что в конечном итоге мой член окажется в твоей заднице, — на самом деле, это неправда, но какая нахрен разница, да и Кас еще не закончил, он продолжает:

— Ты просил об этом, Дин, не только словами, но и миллионом других способов. Ты требовал, чтобы тебя взяли, оттрахали, поставили на место. Тебе было нужно… и Дин…

Кас замолкает, но не потому, что ждет ответа. У Дина нет слов, одни ощущения, и Кас чертовски хорошо это знает:

— Я всегда буду давать тебе то, что нужно.

Он выделяет каждое слово интонацией и голосом, и больше ничего не нужно. Дин кричит, его член пульсирует, задница сжимается вокруг члена Каса, и Дин кончает так бурно, что в глазах темнеет. У него нет времени, чтобы почувствовать себя нелепо из-за того, как быстро он кончил от этих слов, потому что через секунду кончает и Кас.

Они остаются как были, запыхавшиеся, позволяя дыханию медленно восстановиться. Дин поводит плечами и приподнимает руки, предлагая Касу развязать галстук. Кас наклоняется, мягко целует Дина в потную шею. Дин, чувствуя улыбку ангела, уже знает, что он скажет.

— Ах-ах-ах, — немного наставительно говорит ангел, — я с тобой еще не закончил.

***

Несколько часов спустя, когда Дин, тяжело дышащий, обнаженный и оттраханный, лежит, прижавшись к груди Каса, он вспоминает бурю в ангельских глазах и её сочетание с погодой за окном. Он хочет рассказать об этом Касу, чтобы тот понял, но может выразить словами лишь одну невнятную мысль:

— Грозовые облака, — говорит он Касу. Ангел не спрашивает, а просто наклоняется и нежно целует Дина в макушку. Прилив этого спокойныйзащищенныйлюбимый почти до невозможности сладок.

— Возможно, завтра, — нежно говорит Кас, — мы сможем устроить еще одну игру в снежки.

О боже.