Он неосознанно отступает. После стольких лет постоянной опасности уклонение от хищника стало его второй натурой, хоть сейчас он и не прочь побыть добычей.

Кас не торопится, не спускает с Дина взгляд, приближается с той же скоростью, с которой Дин отступает, и на ходу снимает промокший плащ. Дин понимает, насколько Кастиэль сосредоточен, когда тот позволяет своему любимому плащу упасть прямо в лужу, и его сердцебиение ускоряется.

— Кажется, игра в снежки, — говорит Кастиэль, — это довольно бессмысленный способ установления доминирования. Особенно, — в его потемневших глазах — обещание бури, и Дин думает о штормовых облаках снаружи, о том, что они словно отражаются в глазах Каса, — когда всё это можно сделать намного проще.

Грозовые облака, думает Дин, и эта мысль почти что заставляет его засмеяться. Но смех… Сейчас он был бы просто непростительной ошибкой. Дин с трудом справляется с собой и сосредотачивается на Кастиэле, который продолжает философствовать:

— Особенно, — повторяет он, на лице медленно появляется улыбка, и член Дина дёргается, — когда мы оба знаем, что доминирование уже установлено.

Дин внезапно понимает, что эта игра в кошки-мышки не для него. Эта часть — только эта часть — специально для Каса. Он хочет того, что будет дальше, да, но, возможно, даже больше этого он хочет заставить Дина ждать. Хочет смотреть, как в глазах Дина появляется осознание, что он не сможет сбежать.

И Дин, как и всегда, позволяет ему. Позволяет Касу увидеть, как в его животе в дикой пляске сплелись страстное желание и страх. Позволяет ему увидеть, что для Дина значит хоть раз быть не охотником, а жертвой.

И больше ничего не нужно. Обнаженность необходимости, желания и страха в глазах Дина толкают Каса за грань. Дин только на секунду задумывается, а не телепортировал ли Кас Сэма специально, чтобы всё могло произойти здесь, в центре библиотеки, где — несмотря на то, что бункер полностью принадлежал им, особенно сейчас — Дин чувствовал себя еще более уязвимым. Но у него нет времени на рассуждения, потому что Кас хватает Дина двумя руками, сильно, но так, чтобы не остались синяки. Дин никогда не признается в этом, но, наверное, Кастиэль и так знает, что он как раз хочет этих синяков. Кас вжимает Дина в стеллаж с книгами, который начинает шататься и скрипеть.

— Осторожнее, — выдыхает Дин, — Сэм с ума сойдет, если мы повредим кни… – губы Каса оказываются прямо у уха Дина, и его хищное рычание как никогда отчетливо:

— Дин. — Дин мгновенно замолкает, и Кас проводит носом вдоль его лица, глубоко вдыхая, словно наслаждаясь запахом своей добычи. Потом губы возвращаются, и Дин чувствует, как они шевелятся, произнося слова:

— Закрой. Рот. — говорит Кастиэль, и Дину даже хочется заткнуться еще раз, хоть он и так молчит.

— Ты отвечаешь, — голос Каса обманчиво мягок, — когда я задаю тебе прямой вопрос. В других случаях твоё мнение мне не нужно.

Два мозга Дина расходятся в мнениях по этому вопросу. Ну, типа того. Его мозг-который-мозг думает, что это — полная хрень. А его мозг-который-член — что это очешуенно. Дин мысленно обзывает его предателем.

С кончика носа Каса срывается капля и падает Дину прямо на горло. Дин осознает, что они оба мокрые — в основном из-за тающего снега, но Дин еще и умудрился вспотеть, потому что, черт возьми, Кас до невозможности горячий и сексуальный.

— Сейчас, — говорит Кас прямо Дину в ухо, — у тебя есть выбор.

Дин уже знает, что это за выбор, и он уже ненавидит необходимость что-то решать, но Кас требует этого каждый раз.

— Ты будешь делать то, что тебе говорят, или мне придется тебя заставить?

И каждый раз Дин не знает, что именно ответит. Он во власти инстинктов, и иногда ему хочется подчиниться (раньше он едва мог об этом думать, но теперь всё намного проще), а иногда – взбунтоваться, вынуждая Каса применить силу.

Дин открывает рот… и ничего не говорит. Он громко сглатывает, пытаясь избавиться от несуществующего комка, вставшего в горле. Его неспособность произнести ни слова говорит им обоим, каков сегодняшний ответ. Кастиэль улыбается, и Дин чувствует в его улыбке какую-то дикость.

— О, хорошо, — бормочет Кас, и его обычно хриплый голос звучит на удивление ровно, — Я так надеялся, что ты ответишь именно так.

Ладони исчезают с его плеч, и по-прежнему холодная рука ложится Дину на шею, внезапно толкая вперед, так что Дин чуть не падает. Они оказываются там, где — Дин давно это знал — и должны были оказаться. Около длинного стола посреди комнаты. Ладонь Каса давит вперед. Дин ударяется грудью о стол — не настолько сильно, чтобы выбить воздух из легких, но близко – и несколько секунд приходит в себя. Кас борется с пиджаком и рубашкой, отбрасывая их на пол. Он даже не думает снять футболку с Дина, и это говорит о многом. Одна ладонь давит Дину на затылок, как бы предупреждая, что случится, если он попытается вырваться.

Он не пытается.

Раздается звук скользящей вниз ткани, и Дин думает, что это Кас расстегивает штаны, но ошибается. Кас отпускает его шею, прижимаясь к Дину ногами и пахом, и, ох ты ж господи, Дин ощущает член ангела, длинный и твердый, через ткань брюк Каса и своих джинсов. Дин чувствует, как с его собственного члена срывается капелька смазки.

Дин неосознанно пытается выпрямиться, но Кас обхватывает его запястья, сжимая их с такой силой, что через пару часов там точно появятся синяки. Секундой спустя Дин понимает, что это тогда был за звук – Кас заводит его запястья за спину и скрещивает их. Прежде чем Дин успевает обдумать происходящее, лента голубого галстука, мокрого от растаявшего снега, оборачивается вокруг запястий охотника один, два, три раза, после чего Кас завязывает её.

Дин берет назад всё, что он когда-либо говорил о неумении Каса охотиться, потому что мастерство и скорость связывания оказались просто нереальными, а Дин уверен, что ангельские силы тут не при чем. Он без особой необходимости проверяет прочность узла, хоть они уже много раз так делали, и Кас ни разу не облажался. Конечно, узел сделан на совесть. Дин прижимается к столу, напрягая мышцы, и слышит низкий звук, свидетельствующий о том, что ангел доволен.

— Хороший мальчик, — говорит Кас, и эти слова вызывают неописуемую смесь гордости и стыда. Да, он хороший, и Кас говорит, что он хороший, но нет, никто не может называть его «хорошим мальчиком». Дин снова напрягается, борясь с собой, и Кас впервые нежно прикасается к нему, успокаивающе проводит рукой по спине. Больше Дин ничего не получит, но и этого достаточно. Он снова позволяет телу расслабиться.

Они оба знают, что Дин еще не закончил сопротивляться, что он успокоился только на несколько секунд.

И Кас использует этот момент. Он отодвигается от Дина, оставляя того лежать на столе. Буквально через половину секунды — так быстро, что Дин не может понять, как это возможно — джинсы охотника оказываются спущены до щиколоток. Воздух — теплее, чем на улице, но всё равно довольно прохладный — обжигает ноги. Дин чувствует, как по коже бегут мурашки, и знает, что они вызваны не температурой воздуха, а тяжестью лежащего на нем взгляда Каса.

Секунду спустя холодная рука ложится ему на бедро и двигается вверх, к трусам. Кас не торопится, слегка дергает их, спускает на бедра, оставляя на виду голую задницу и член, касающийся холодной древесины стола.

Давление спущенных джинсов и боксеров напоминает Дину, что, хоть у него связаны только запястья, его удерживает много большее. Он пытается развести ноги, проверяя, что может в таком положении, но эта попытка заканчивается неудачей. С члена продолжает капать смазка.

Осталось недолго — думает он, и — словно реальность подчиняется его мыслям — тут же раздается звук открывающегося тюбика.

Пока Дин думает, что Кас почувствует, когда нанесет на замерзшую руку смазку, к его анусу прикасается холодный палец. Дин издает странный звук (и он до последнего будет говорить, что это был совсем не писк), и Кас посмеивается: