И тут я сглотнула в третий раз. Точнее, попробовала это сделать, но в горле у меня вдруг появился комок.

Где же Алекс?

Женщина протянула маме руку:

– Люсиль Шевалье. Я есть мама Алекс, – она сочувственно посмотрела на меня. – Ты есть Лола, уи? Мне ощень жаль, но Алекс иметь температура.

– О, – ответила за меня мама. – Какая жалость! Я Вики Юнгхерц, мама Лолы. А это Пенелопа, Фло и Лизбет.

Фло что-то пробормотала, а Лизбет спряталась за спиной у Пенелопы. В тех случаях, когда моя тетя сталкивается с незнакомым человеком, она становится пугливой.

Паскаль вытянул изо рта леденец и протянул его тете.

– Будешь конфетку? – спросил он.

Тетя Лизбет покачала головой.

Я тоже покачала головой. Но не из-за Паскаля, а из-за того, что говорила его маман. Ее слова сначала попали мне в живот. Потом поднялись наверх – в голову. И там и засели, требуя немедленных действий.

– Да, но… – пропищала я.

– Это все ощень неожиданно, – продолжала тем временем маман Алекса. – Утром он пощюствовал себя нехорошо, я думала, это из-за волнения. Но щерез щас он имел уже ощень высокую температуру. Даже не смог встать с постели. Естественно, мальщик ощень расстроился. И попросил нас встретить Лолу…

– Но я не хочу, чтобы вы меня встречали! – выпалила я. – Я хочу видеть Алекса! Мы не можем по-быстрому съездить к вам домой?

Маман Алекса покачала головой.

– До вашего рейса ощень мало времени, – ответила она.

– Тогда мы сядем на следующий! – в отчаянии я схватила маму за руку.

– Ах, мышка, – ответила мама. – Самолет – не поезд. На следующий так запросто не сядешь.

– Но тогда… тогда… – у меня перед глазами все поплыло, ладони стали мокрыми. Я не знала, что сказать и зажмурилась изо всех сил. Вспомнила Алекса, как он называл меня «мон шери» или «Лола-львица», и поняла, что не смогу сесть в самолет, не повидав его в Париже.

«Пожалуйста, – попросила я, толком не понимая, к кому обращаюсь. – Пожалуйста, пусть что-нибудь случится!»

Хоть что-нибудь!

Прямо сейчас!

– Наш рейс… – раздался голос у меня за спиной. – Наш рейс откладывается!

Я открыла глаза, обернулась и с открытым ртом уставилась на папая.

– У них, видите ли, технические проблемы, – мрачно продолжал он. – Какая-то дверь не закрывается.

Ох, как у меня зачесалась голова! Так что там говорит папай?

Мама тоже заволновалась. Но совсем иначе, чем я. Так, словно все это ей ужасно неприятно.

– Что же теперь делать? – спросила она.

– Ждать, – сокрушенно развел руками папай. – Придется переночевать в Париже. Авиакомпания оплатит гостиницу. Самолет вылетает завтра в 12:15.

Я вцепилась в руку Фло и забыла, что надо дышать.

Моя подруга улыбнулась и шепнула:

– Твоя бабушка часто говорит, что Господь некоторые желания исполняет сразу.

Лицо у папая вытянулось, а мама вдруг улыбнулась.

– Ночь в Париже, – мечтательно протянула она.

– И с Алексом! – вырвалось у меня так громко, что его маман испуганно вздрогнула.

– Фрау… мадам… э-э… мадам Шевалье! – от волнения я забыла, как к ней обращаться. – Теперь у нас, кажется, есть время. Очень-очень много времени!

– Точно, – согласился Паскаль. – И мы все вместе можем поехать к нам!

– Круто! – закричала моя тетя, высовываясь из-за спины Пенелопы.

Маман Алекса снова вздрогнула и стала теребить пуговицу на своем пиджачке, а Паскаль склонил голову набок и уставился на маман снизу вверх своими огромными глазами:

– Ведь ты же сама сказала, что сегодня тебе не нужно работать целый день!

Люсиль Шевалье надела солнечные очки.

Потом ее густо накрашенные губы дрогнули, и я успела подумать, что если с этих губ слетит «нон», я умру от горя.

Умирать мне не пришлось!

Маман Алекса сказала «уи» и попросила называть ее Люсиль. Ярко сияло солнце, а мы мчались в элегантном черном спортивном автомобиле по предместью Сен-Жермен-де-Пре. Мы – это мама, папай и я. Остальные погрузились в такси.

– Сен-Жермен-де-Пре – один из самых прекрасных районов Парижа, – шепнула мама мне на ухо. Ее растерянность уже прошла, и сейчас она была похожа на тетю Лизбет, когда та от восторга начинает бросаться виноградом. Мама наклонилась вперед и что-то сказала Люсиль. Обе рассмеялись. Ой! Мама, оказывается, говорит по-французски! Вот уж не знала. Зато по-бразильски она едва-едва понимает, говорить папай научил только меня.

Я запрокинула голову. Небо было синее-синее. Мои волосы трепал парижский ветер, и я чувствовала себя настоящей кинозвездой. Или человеком, чье самое большое желание только что осуществилось. Люсиль была права. Конечно, нам не хватило бы времени повидаться с Алексом, если бы самолет вылетел вовремя. До Рю де Бак мы добирались почти час.

Название этой улицы я писала уже раз сто – на конвертах с письмами Алексу. Но я даже не представляла, что она такая красивая. Раньше, когда я слышала слова «Рю де Бак», мне представлялось что-то вроде шеренги мусорных баков. Но теперь я точно знаю, что это прекрасная улица. Гораздо лучше, чем знаменитые Елисейские Поля, по которым я дефилировала в мечтах со своими львами в ту пору, когда представляла себя знаменитой укротительницей.

На Рю де Бак было много маленьких магазинчиков. Одежда из бархата и шелка, украшения с драгоценными камнями и даже чучела львов, которые мне, если честно, показались ужасными, – там можно было купить, что угодно. Правда, для этого вам понадобилась бы целая куча денег и масса времени. Денег у меня совсем не было, а время на парижские магазины тратить совершенно не хотелось. Пусть этим занимаются другие.

Мама хотела купить кое-какие мелочи, потому что наш багаж остался в аэропорту. Паскаль хотел показать тете Лизбет магазин с мягкими игрушками. Пенелопа и Фло хотели есть, а папай хотел позвонить в Бразилию, чтобы сообщить тете Меме о задержке рейса. Кроме того, ему нужно было взять ключи в гостинице. Она находилась неподалеку, и как сказала Люсиль, была маленькая, но симпатичная.

– Мы с Паскалем вас проводим, – предложила она, когда мы стояли перед дверью их квартиры. И подмигнула мне: – А ты удивишь Алекса. Могу себе представить, какие у него будут глаза!

Люсиль сунула мне в руку ключ.

– Только не подхвати какой-нибудь вирус, – сурово сказал папай.

Фло подняла вверх большой палец и улыбнулась.

И вот наконец я стояла перед этой дверью. Тяжелой лакированной дверью в конце длинной прихожей с до блеска отполированным паркетом. На двери красовались серебряные звездочки. Я тихонько открыла замок, и голова моя жутко зачесалась.

Алекс никаких «глаз» не сделал. Он спал.

Чтобы добраться до его кровати, мне пришлось перевалить через гору одежды, школьных тетрадей и компакт-дисков, в беспорядке разбросанных по полу. На стене висел огромный плакат с изображениями планет, а на столике рядом с кроватью стояла фотография в рамке. Моя фотография!

Я почесала голову сразу обеими руками.

А потом осторожно села на краешек кровати и стала смотреть на своего друга.

Алекс спал на боку.

Лицо у него пылало, темно-русые волосы прилипли ко лбу. Я положила ладонь на его лоб: тот просто горел.

– Лола, – пробормотал он, не открывая глаз.

Я чуть не разрыдалась.

– Я здесь, – прошептала я и взяла Алекса за руку. – Открой глаза.

Веки у него дрогнули. Медленно-медленно, будто через силу, он открыл глаза.

– Ну? – сказала я. – Ты рад?

На губах у него появилась блаженная улыбка. Он повторил мое имя и снова закрыл глаза. Вытащил свою руку из моей и перевернулся на другой бок. Раздался французский храп, и я подумала, что так дело не пойдет.

– Эй! – закричала я и стала трясти своего друга за плечо. – Ты что, хочешь видеть меня только во сне? Я здесь, на самом деле здесь!

Алекс обернулся и так удивленно уставился на меня, словно я была пасхальным зайцем и Санта Клаусом в одном лице. Его глаза блестели, и я никак не могла понять, это от температуры, от страха или от радости.