© Владимир Нестеренко, 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

Владимир Георгиевич Нестеренко, родился 15.01.1941 года. Член Союза журналистов СССР, Союза писателей России, МТО ДА. Издал в Москве, Красноярске, Кызыле двадцать четыре книги повестей и романов, в том числе десять книг для детей. Лауреат многочисленных международных литературных конкурсов, в том числе трехкратный золотой дипломант ЗПР. Имеет многочисленные публикации рассказов, повестей в альманахах и журналах «День и Ночь», «Енисей», «Новый енисейский литератор», «Енисейка», а также автор коллективных сборников, вышедших в Москве, Санкт-Петербурге, Красноярске, Владивостоке, Ужгороде, Новокузнецке.

«…Стоит обратить внимание и на особый язык писателя. Он тоже оттуда – из народа. Это то, что уходит, но что так хочется сохранить! Как заповедные места, как редкие растения, занесенные в Красную книгу, как бесценный антиквариат…»

Мария Кутовая, серебряный лауреат ЗПР, Самара. Из рецензии на повесть «Иван в десятой степени».

«Ваш сценарий мне понравился. Стиль, слог, грамотность и задумка. Всё по высшему разряду. Мультфильм или короткометражку можно снимать уже сегодня!»

Максим Мархинин, Новороссийск. О сценарии «Как Баир обманутым помогал?»

«С удовольствием прочитал Вашу трилогию «Перекати-поле». Глубокое и правдивое полотно о судьбе людей, оказавшихся под катком репрессий.

Решил написать книгу, посвященную своим корням, сравнить жизнь предков до и после революции».

Виталий Пшеничников, член Союза писателей России, Красноярск.

«Роман «Полководец князь Воротынский» очень понравился. Одну книгу отправила в наш Спасо-Преображенский Воротынский монастырь игуменье матушке Анастасии. Впечатляет Молодинская битва, воспевание подвига и значимость победы. Отрывок обязательно будем использовать в художественном чтении и в сценариях».

Ольга Литвинова, педагог, Воротынск, Калужская область.

Слушал ли ты, юный друг, песню тайги?

Я, бывая в тайге, слушал, но звучала она всегда по-разному. В штиль хорошо слышна песня птиц, а их в лесу множество! То вдруг раздаётся дробь желны, добывающей в стволе дерева короедов; то послышится воркование диких голубей, а то и свист крыльев пролетающей стаи; то стрекот белобокой сороки, обнаружившей путника и сообщающей о его появлении лесным жителям; то раздастся громкое и несколько монотонное кукование кукушки, отсчитывающей кому-то года. Удавалось услышать песни токующих глухарей. А свадебные песни маралов! Они ни с чем несравнимы и незабываемы.

При легком ветре – это музыка крон великанов сосен, кедра, берёз, ели. При более сильных порывах – поют ветви каждого дерева и кустарников, которых в тайге не счесть. Во время бури и грозы – это трескающиеся раскаты грома и стон уставших от борьбы великанов, в другой раз кажется, что это вовсе не стон, а благодарный шум ливня, купающего протянутые руки-ветви деревьев.

Случалось слышать заунывную песню умирающей осины, расколотую молнией высыхающую, – дребезжание отщеплённой веточки похожей на звуки мастера горлового пения или игры на хомусе¹. Звук этот долго стоит в ушах, иной раз баюкая на ночлеге.

А какова музыка горного студеного родника, скачущего со скалы на скалу, пенящегося от возникающего препятствия, или бурной речки, пересекающей тайгу и стремящейся к Енисею почти с тысячеметровой высоты. Голос такой прозрачной, как слеза воды, огибающей валуны, а то и перепрыгивая иные, глушит твой собственный. И тебе кажется, ты слышишь то голос мамы, зовущей тебя, то рев медведя, то хохот лешего или самого водяного, грозящего кому-то трезубцами. Бесподобна и музыка горного таёжного озера, шум волны, накатывающей на камыши или рогоз, на галечные отмели, бурный и восторженный гул речушки, врывающейся в это озеро, наполняя его и качая цветочную мозаику кувшинок.

Все эти песни и музыку тайги, ты услышишь, юный друг, в этом сборнике рассказов и сказок, который держишь в руках.

Наступил сентябрь, и листва на деревьях принялась рыжеть и краснеть – это верный признак того, что в тайге поспела ягода, созрел орех, открыта охота.

Я выходил на крутой берег Енисея, откуда видны далёкие горы, и замечал, что ниже гольцов сильнее потемнела узкая лента кедрача, а в листвяжнике, что рассыпан по крутому склону хребта, разгорался пожар осени, и я чувствовал, как всё сильнее тоскует по тайге моё сердце.

Я спускался с высокого берега к воде, садился на огромный валун, о который бились холодные волны, и только тут, слушая монотонную работу реки, успокаивался. А уходил – снова тоска оживала в груди. Мне мерещилось, кто-то невидимый шепчет на ухо: тайга ждать долго не будет.

Тайга-то тайгой… Она всегда на месте, а вот люди точно – уйдут по орехи без меня. Степан-лесник, мой давнишний товарищ, осерчает: ведь мы договорились вместе маралий рёв послушать, поорешничать, а я подведу, не прилечу к нему в Тоджу. Мне неожиданно предложили путёвку в санаторий. Вот и хожу по кабинету, гляжу в окна, откуда видны гольцы Саян, а кто-то невидимый мне нашёптывает: «Брось ты свою путёвку в санаторий, поезжай в тайгу, тайга вылечит…»

И вот лечу на самолёте в таёжный край Тоджу – колыбель великого Енисея. Там много голубых озёр, бурных рек, дикого зверя. Здесь люди кормятся охотой, рыбалкой, орехом, пушным промыслом. Воздух в Тодже чист настолько, что смотришь на далёкие горы, а они как будто совсем рядом. И стоит тебе только пристально приглядеться, как там, на звериной тропе, увидишь гордого марала, на прогалине – стадо северных оленей, на кедре – шуструю белку с шишкой в лапках…

В Тоора-Хеме меня оглушил гул танкетки. Возмутиться бы надо: чего так реветь, хоть уши затыкай. А посмотришь на тоорахемцев, по-иному это оценишь. Приподнятое у них настроение, радость в глазах плещется.

У конторы лесхоза кучки мужиков в зелёных штормовках. Они степенно курят, обсуждают что-то. А женщины меж собой словами перебрасываются: «Мужья-то наши орешничать собираются. Орех нынче славный. То-то обнов и гостинцев накупим!»

Вот в чём дело! Оттого и гудит танкетка: обкатывают после ремонта, в трудный и далёкий путь готовят. В тайгу промысловикам провизию, одежду на ней повезут, оттуда – орех.

Таёжную дорогу не каждый осилит.

«Каравай домашний за один присест съешь?» – спросят у тебя, прежде чем в дорогу брать. Засомневаешься ты, и они в тебе засомневаются, слабак, подумают, разве такому таёжную дорогу осилить, нечего нос за порог совать. Там тебе пни на пути противотанковыми ежами покажутся, небольшие болотца – непроходимыми топями, завалы бурелома – неприступными засеками. Деревья в завалах друг на друге и поперёк и вдоль, и в небо, и в землю упираются, будто их злой волшебник складывал. Неопытному да слабому тут делать нечего. Начнёт убирать одно бревно, а сыграет второе, третье, покатится – зашибёт.

Вот и посылают вперёд бывалых мужиков с острыми пилами и топорами. Идут они по таёжной противопожарной просеке, то пень срежут, то нависшую или упавшую лиственницу распилят на части, то завал разберут. А за ними вьючные лошади движутся. До деляны, где кедра море, идти далеко, не раз вспотеешь и высохнешь.