Сдерживать улыбку от осознания, что его не поймали, становится всё сложнее. Агеро прикрывает глаза, представляя, каким будет торжество, если затея удастся полностью.

В крайнем случае у него будет время в лесу, чтобы от души отсмеяться перед тем, как вернуться и заявить о пропаже.

***

Словно по нотам. Живот заместителя прихватывает, и наутро Агеро посылают за травами. Он просит сопровождение на случай, если ослабнет, а, вернувшись, долго сокрушается о том, что в последнее время всем, кого он просит о помощи, ужасно не везёт. Ему верят. Верит и наниматель, незаметно глянув на травы, что он успел собрать. Мешочек и благодарственная бумага покоятся у него за пазухой, ожидая, когда окажутся в безопасном месте.

Он делает лекарство, которое всё равно не сработает, с почтением отдаёт его, и остаток дня проводит в своей келье.

Он рассказывает об этом Бааму (разумеется, шёпотом), на что тот кивает, незаметно, как ему кажется, придерживая голову рукой. Взбодряется пару раз, чтобы поощрить его за находчивость. Улыбка Агеро становится ещё шире — похвала от того, кто определённо разбирается в подобном, греет душу.

Но, даже не дав ликованию в груди утихнуть, он достаёт письмо, ответ на которое откладывал несколько дней, чтобы не отвлекаться, не сбиваться с и без того сложной задачи. Ещё не остывший от успеха, уже погружённый в новые мысли, он сам не замечает, как стаскивает сонного демона себе на колени, приобнимая. Не задумываясь, гладит чистые волосы, спускается к шее, гладит спину. Поднимает руку и повторяет.

Баам не реагирует непривычно долго. Должно быть, недосып, или что-то, что бывает у демонов вместо него. Он успевает провести рукой несколько раз, очнувшись лишь когда демон в его руках вздохнул. Агеро не слышит привычных фраз, не чувствует сопротивления. Баам просто встаёт, бормочет поздравления и исчезает в окне.

В светлой голове мелькает прекрасная, желанная мысль о том, что, кажется, котёнка он почти приручил. Даже не шипит от прикосновений!

***

Размеренные, гулкие звуки шагов проходятся по зале, когда настоятель возвращается в церковь, за которую несёт ответственность. Отражаются от витражных стёкол, простых, но изящных, разбиваются о выступы со каменными статуями, расходятся по каменному же полу. Его заместитель бледен. Выступил пот, пересохли губы, а рука норовит подняться, придержать живот, будто готовый выпасть при любом неосторожном вдохе.

На улице слышатся разговоры мальчишек — один всё никак не может оттереть странный налёт с глиняной тарелки. Настоятель хмурится, слыша их одновременно с почтительным отчётом о пропавшем послушнике.

— Расскажи мне больше. Кто был с ним, когда он пропал? Кто отвечал за еду сегодня?

Серые глаза заместителя полны удивления, но тот послушно отвечает:

— Тот отрок, Агеро Агнис…

Глаза настоятеля сужаются, будто сжимаются, как и руки, привычно заведённые за спину. Он пробыл среди хитрецов и обманщиков слишком долго, чтобы не заметить следы лисьего хвоста в произошедшем.

Настоятель не хочет думать, что за маской светлого дитя покоится безжалостная и холоднокровная душа.

Комментарий к Кис-кис-кис

С этой главы обновления каждую среду.

Хотелось бы чаще, но не я в этом мире устанавливаю правила.

========== «Тебя раскрыли» ==========

Агеро просыпается, напевая под нос мотив, услышанный однажды от задержавшегося барда. Услышав её ещё в детстве, он повторяет лейтмотив каждый раз, когда случается что-то действительно хорошее, приятное, удивительное. По правде говоря, это был третий случай, когда он напевал её вслух: лишь с появлением демона дела его пошли настолько хорошо, что он мог позволить себе перенести радость в тихие часы, когда его никто не слышал.

Мимолётом погладив по щеке спящего на ходу демона, он шёпотом проговаривает свои планы, восторженно перемежая их паузами, торжественными улыбками от воспоминаний. Ему даже не нужен вопрос Баама, чтобы начать шептать о том, насколько гладко всё прошло, насколько просто всё оказалось. Уходит из кельи он в настолько приподнятом настроении, что лишь увидев хмурого послушника, выходящего из своей, спохватывается и сам натягивает пасмурную маску, вздыхая со «скрытым» стыдом на приветствие.

За завтраком нет заместителя, зато есть настоятель, широкой ладонью прикрывающий свою тарелку с похлёбкой от пролетающей мушки. Он выглядит лишь чуточку обеспокоенным, таким, каким Агеро всегда его помнил.

Словно отец, он всегда был рядом для своих послушников, да что там — для всей деревни. Утешал раненых и обиженных, размеренно, бархатистым голосом зачитывал им отрывки из священных книг, приносящие в душу покой.

Словно отец, он наставлял их, говорил с ними. Если нужно было наказать — чаще использовал слова, чем плеть. Плеть доставалась лишь самым толстолобым, что не слушали его, оказывались принимать единое его слово.

Агеро был послушным, прилежным учеником, сам не осознавая, насколько. Видел, как сжались кулаки послушника на словах «Уступаешь» и «Недостаточно», видел, что настоятель тоже наблюдает. Видел, как нужно смотреть, чтобы никто не обращал внимание, что ты смотришь.

Он учился тому, чему настоятель никогда бы не научил его сознательно.

Помнится, когда наблюдать он стал сознательно, то понял одну вещь. Сам, без чужого опыта, он не смог бы претендовать и на десятую долю желаемого, десятую долю амбиций. С ним — хоть на весь мир. Вот только в этом и состояла сложность — добровольно знания настоятель не отдал бы, а выуживать их по песчинке становилось всё сложнее.

Он готов был смириться с тем, что у него всегда будут лишь собственные знания и догадки, что долго он будет искать патрона или наставника, когда пробьётся через застывший, словно стекло, быт в тонкую, хрустальную паутину интриг. Он был готов сдаться.

А потом появился Баам.

***

После завтрака настоятель, возвышавшийся, словно горный пик, над столом, тихо попросил его остаться. «Агеро Агнис» в тишине прозвучало мягко, словно сочувствующе, но сердце у него в груди замерло словно от приговора.

Он опускает голову, и, собрав посуду, возвращается, слыша отдаляющийся шёпот других послушников. Настоятель ждёт. Лишь в тишине, прерываемой звуками дыхания, переводит свой тяжёлый взгляд с прохода на него. Он стоит, но чужой взгляд прибивает его к месту, словно бы он стоял на коленях. Он делает вид, что ему лишь немного грустно, что именно стыд не даёт взгляду подняться с пола, а не испуг.

— Агеро Агнис. — Агеро задерживает дыхание, чтобы, не дай бог, не перебить, — Я слышал, что ты был чрезвычайно расстроен вчера, подавлен из-за вины за произошедшее.

Сглотнув, порадовавшись мимолётом, что страх и волнение он проявляет схоже, он осмелился открыть рот:

— Так и есть, Ваше Преподобие.

— Не бери её на себя. Всё это лишь случайности, не дай им себя сломить.

Агеро готовится расслабиться, понадеявшись, что на этом разговор и закончится.

— Чтобы не дать твоим мыслям укорениться, ты будешь помогать мне с завтрашнего дня. Бог благоволит мне, и ты можешь не бояться, что злая судьба, что могла окружить тебя, повредит кому-то ещё.

Мозолистая, привыкшая к ежедневному труду рука приземляется на его плечо. Хоть снаружи он робко улыбается, изображая благодарность, внутри — крик и паника, дрожь и призрачное жжение в плече. Рука будто оставила послание ему, сдвинув маску невинной овечки — «Я знаю».

— Не стоит, Ваше Преподобие…

— Пойдём в библиотеку. Мне нужно найти одну книгу, и кому, как не тебе, знать, где она.

— Как… как скажете, Ваше Преподобие.

Внимательный взгляд преследовал его весь путь. Лицо Агеро было невозмутимо, но сердце отбивало чёткий ритм, при первом ударе выбивший расслабленную мелодию из разума — «Тебя раскрыли».

«Тебя раскрыли», — словно вторил чужой ритм шагов.

«Тебя раскрыли», — словно шептало эхо библиотеки.

«Тебя раскрыли», — словно вонзался в спину внимательный взгляд.