— Вот почему такой контраст между техникой и поведением единственного человека при ней… Только сейчас в роли дикарей мы, — адмирал вдохнул коньячный запах, проворчал:

— А линкор что… Линкор — “Советский союз”, двадцать третий проект. Я его в наркомате сколько раз на чертежах видел. В институте имени Крылова модель есть, вернемся — попросите показать. Отличается где-то в чем-то, по мелочи, не в ключевых местах.

Выпили — чаю в стаканах оставалось разве на донышке.

— Надо же, сколько лет прошло. А казалось, вчера. Теперь все другое, — Громыко вздохнул. — Роботы эти, космос… Если у него на бортах и старый герб СССР, и сегодняшний герб — то, наверное, найдется и будущий герб?

Горшков согласился:

— Мир меняется. Я чувствую это в море, я вижу это на суше… — адмирал потянул носом:

— Вот, уже и в воздухе чем-то повеяло.

Вошел вестовой, прекрасно уловивший момент превращения стаканов с чаем в стаканы с коньяком. Поставил блюдца с пахучими горячими булочками, длинными полосками мяса. Взглядом поинтересовался: не надо ли еще чего? Горшков сделал отрицательный жест ладонью, тогда вестовой без единого слова вышел.

— Если говорить о диких идеях, — Громыко не поставил стакан, так и держал его в ладонях, будто грел, наслаждаясь ароматом испаряющегося коньяка:

— То и линкор и все остальное могут быть просто громадным скафандром. А сам инопланетянин подобен моллюску в раковине. Потому он всегда один, потому никто больше не показывается. Форму принял, замаскировался. Но в деталях ошибся, откуда же знать ему, что у нас именно вот этого корабля не построено.

— И потому на девчонку не отреагировал, — адмирал кивнул. — Даже я заметил. Даже Риковер, черт старый, глазом косил. А гость — нет. Равнодушен. Да, так все сходится. Но мне больше нравится моя мысль.

— Потому, что ваша?

Чокнулись — все равно чаем уже и не пахло. Выпили. Закусили горячими булочками. Горшков ухмыльнулся:

— Не без того. Но не только. Ведь, если это играющий в нас мальчик из тридцать второго века, то с ним договориться можно. Не зря же он играется именно в нас, а не в тех же бразильцев. А вот как с моллюсками договариваться, думаю, даже ваше ведомство не знает.

— А если он все же примет их сторону?

Горшков прекрасно понял, что сейчас министр спрашивает не про моллюсков. Пожал плечами:

— У нас имеются баллистические ракеты, способные попасть в крупную морскую цель. Хотя бы “четыре ка восемнадцать”. Я присутствовал на испытаниях, еще в семьдесят четвертом году. Десять из одиннадцати попали, причем один боевой блок врезался прямо в мишень. Точность исключительная. А сбивать баллистическую ракету на последнем участке траектории…

Адмирал побарабанил пальцами по серебряному подстаканнику:

— Я уж не говорю, что ракета в залпе не одна. Залп не отобьет и наша двадцать пятая система, не то, что американцы.

Горшков поставил стакан и прибавил несколько раздраженно:

— В конце-то концов, не сорок первый год, с гранатами на танки можно не прыгать.

Громыко поставил стакан и потер прикрытые веки:

— Прыгать или не прыгать, а уступать нельзя. Как тогда, с Адэнауэром, за послевоенные границы в Европе. Если мы им уступим, то прокляты будем всеми замученными и убитыми. Когда я веду переговоры, то, случается, слышу за спиной шепот: „Не уступи им, Андрей, не уступи, это не твое, а наше.“

Выпили молча, не чокаясь. После долгого молчания тишину нарушил министр:

— Что ж, с этим уже можно выходить на Москву. Понятно, что самое вероятное — это просто линкор из параллельного измерения. На контакт не идет, соблюдая меры биологической безопасности… Из Аргентины ничего не сообщали об эпидемиях, но времени прошло мало. Надо бы, кстати, наших предупредить.

Чокнулись. Выпили. Закусили полосками мяса.

— Американцев предупредим?

— Ночью не стоит, еще не так поймут. А вот утром предложим обменяться данными. Мой парнишка стакан прихватил, упаковали. Дома отдадим ученым, пусть бацилл поищут.

— На серебре-то?

— Ах да, что же это я. Ну хотя бы изотопный состав пусть определят.

Чокнулись. Допили. Незаметно возникший вестовой забрал опустевшую посуду. Громыко задумчиво произнес ему вслед:

— Интересно, что сумели понять американцы. Там, кроме напуганного сенатора и обиженного поляка, хватает грамотных. Взять хотя бы моего коллегу из Госдепартамента…

— Из Госдепартамента пришли очередные инструкции.

Сенатор, летавший с авианосцев, и самую малость не угробивший один из них, отозвался желчно:

— Не думаю, что мы услышим нечто новое. Однако…

Сенатор, летавший с авианосца сегодня впервые в жизни, покачал в руке стакан доброго виски, погремел кубиками льда. Со вздохом перегнулся через низкий столик, взял у референта стопку листов.

— Так… Что тут у нас… Ну разумеется. Вот послушайте: на Холме полагают, что нам невыгоден как нейтралитет Алого Линкора, так и его союз с большевиками. В самом деле, кто бы мог подумать?

— Но, сэр… А если сюда заявятся сто Алых Линкоров? Двести? Триста? Не лучше ли нам все же заключить с красными союз? Против Гитлера мы воевали вместе.

— И вырастили себе проблему, с которой никак не управимся до сих пор, — Збигнев Бжезинский тоже посмотрел сквозь виски на заходящее солнце. Ночевать на военных кораблях джентльмены не остались, перебрались на яхту, малозаметную среди серых стальных мастодонтов. Здесь, на яхте, имелись хорошие запасы универсального лекарства лучших марок лучших лет; референты и слуги, угадывающие желания хозяев по движению бровей; вот разве что женским обществом пришлось пока пренебречь. Дела важнее. Особенно такие.

Джентльмены пили на просторной площадке “летящего мостика”, флайбриджа, наслаждаясь превосходным видом на небывалый морской парад. Весь Третий Флот и весь Четвертый Флот, куда ни глянь — грозные силуэты, серая сталь, огни, патрульные самолеты, вот-вот спуск флага… Горстка советских кораблей терялась, как мышь в лесу. Даже сам Алый Линкор на таком фоне смотрелся тем, кем и являлся: кораблем-одиночкой, жалким перед могучей армадой. Огни на пришельце не горели, он светился весь. Мерцал неярким вишневым, переливался оттенками красного, искрил золотыми значками по всему корпусу.

Нет смысла гадать, откуда он взялся и почему. Если он примет приглашение США, нет проблем. А если не примет…

— Большевикам такую игрушку отдавать никоим образом нельзя. Это нам ясно безо всяких бумажек с Холма.

— Сэр, но почему вы решили, что большевики с ним сумеют договориться? Легендарный “Мистер No” не сказал ни слова. Не считать же эту его вульгарщину про монгольские шахматы. Адмирал слишком военный, совершенно не способен держать poker face. Даже ложечку выронил! Тогда как мы вполне достойно презентовали Свободный мир. Начиная от вертолета и заканчивая очаровательной мисс Клаудией. Я считаю, это наша несомненная победа.

Сенатор, летавший с авианосцев, и едва не сжегший один из них, посмотрел на референта устало, печально:

— Юноша, не все принимают решения теми органами, что увеличиваются в объеме от уменьшения видимой длины юбки. Большевики прислали на встречу не красотку, не отару дипломатов — а единственного моряка. И вот он как-то сумел договориться с гостем. Вы же смотрели видеозапись? Именно те кадры, от которых легендарный старый хрыч дядюшки Джо уронил эту самую ложечку.

— Но гость сказал всего несколько слов. Эксперты уже установили, что это. Русский морской жаргон. Гость уточнил, что больше полагается на артиллерию, нежели на ракеты. Значит, можно предположить, что наши миры разошлись уже после того, как у русских ракетчиков стали звать “китайцами”. Следовательно, нам известен период…

— Важны не циферки, а то, что они прекрасно поняли друг друга без перевода! Если это взаимопонимание усилится… Пришелец знает и английский, его сороконожка четко дала мне понять это. Но никакого предложения на английском — ни мне, ни Хайману, если уж так нужен моряк! — не последовало.