– Вероятно, там какие-то рельсы, – я просунул руку с фонариком между досками, пытаясь осветить пространство за снеговиком.

– Ма-а-айк, – тихо прошептал кто-то прямо над моей головой.

Мое сердце замерло, я медленно поднял фонарик, и увидел, что желтые зрачки снеговика смотрят на меня сверху вниз, а нить-улыбка перевернута дугой вверх, из-за чего у снеговика теперь была гримаса недовольства. Судорожно вдохнув, я хотел отскочить назад, но ветви-руки снеговика вдруг согнулись, мгновенно проникли в щели, обхватили меня с двух сторон, приподняли, и с силой прижали к доскам. Я попытался вырваться, всеми силами оттолкнувшись от досок руками и ногами, но руки снеговика были словно стальные, и я не смог сдвинуться даже на миллиметр. Я висел в метре от пола, а мое лицо было прижато к щели между досками, как раз напротив нити-рта. Нить начала раздваиваться. Между нитями сначала была черная пустота, потом, когда полость стала больше, появились желтые гнилые зубы.

– Боишься, Майк? – спросил меня рот снеговика.

От гнилостной вони, исходившей изо рта снеговика, мне стало дурно. Теперь мне уже не нужно было ничего, только бы не чувствовать этот омерзительный запах. Мне даже было неважно, откуда эта злобная механическая кукла знает мое имя.

– Да, – сказал я, несколько раз поморгав, надеясь, что все вдруг исчезнет, словно сон, и я снова окажусь в двухместном купе экспресса «Быстрая стрела», и передо мной будет не снеговик, так похожий на елочную игрушку из моего детства, а старый вояка Сид, рассказывающий очередную байку про то, как он спасал мир.

– Очень боишься? – спросил снеговик.

Я почувствовал, что руки-ветви еще сильнее прижали меня к доскам.

– Очень, – сказал я, поморщившись от вони.

– Ты узнал меня? – спросил снеговик.

– Кажется, да, – сказал я. – Ты – елочная игрушка?

– Хорошая память. Давай вспомним еще кое-что. Помнишь, что ты сделал с Диззи той зимой?

Я снова уперся ногами в доски, пытаясь вырваться. В ответ мне под воротник куртки пролезла тонкая холодная веточка – палец снеговика. Несколько раз обвернувшись вокруг, палец легонько сдавил мое горло. Я тут же оставил свои попытки вырваться и опустил ноги. Палец еще раз сдавил мое горло, а потом уполз обратно. Рот снеговика вытянулся в довольной улыбке.

– Как ты думаешь, почему мы встретились? – поинтересовался снеговик.

– Чтобы я в очередной раз вспомнил, что я сделал той зимой, и мне в очередной раз стало омерзительно на душе от этого поступка.

– Как и в детстве думаешь только о себе. Эгоист, – снеговик презрительно скривил рот. – Нет, Майк, ты ошибаешься. Мы встретились не для того, чтобы потревожить твою ранимую душу. Мы встретились вот для чего. Я сделаю с тобой то же самое, что ты сделал с Диззи той зимой, и свидетелем чего я поневоле стал. Я тебя задушу.

– Какого черта?! – заорал я, извиваясь всем телом в крепких объятиях снеговика. – Какого черта?! Что здесь происходит?! Где я?! Ты не мог быть свидетелем чего-либо! Ты был елочной игрушкой, и висел на елке!

– Все это время, – не обращая внимания на мою истерику, спокойно продолжал снеговик, – меня мучал один вопрос. Нет, не зачем ты это сделал, нет. Другой вопрос. Что ты чувствовал, когда делал это? Вот такой вопрос мучал меня все это время.

Поняв, что вырваться не удастся, я безвольно повис, закрыв глаза. Я вдруг отчетливо вспомнил тот вечер… Это было второе января. Мне было восемь, и у меня были каникулы. Родители ушли в гости, я остался один. Я валялся на диване и смотрел мультфильмы, а с моей рукой играла такса Диззи, подаренная мне на день рождения. Совсем еще щенок, веселая, неугомонная собачка.

– На меня вдруг что-то нашло, – тихо проговорил я, открыв глаза и взглянув в желтые зрачки снеговика. – Какой-то приступ. Мне захотелось сделать ей больно. Я приподнялся и довольно сильно ударил Диззи по голове кулаком. Она отскочила, удивленно глядя на меня. Еще никто в жизни не делал ей больно. Тут же забыв о случившемся, она снова подбежала ко мне, призывая продолжить игру. Я вдруг подумал, что, какая же она дура, раз снова подбежала ко мне. Ей надо было убежать в другую комнату, чтобы подождать пока я успокоюсь. Ненависть от ее глупости переполняла меня. Я взял поводок и обмотал его вокруг шеи Диззи. Я с силой затянул поводок, и все время, пока она билась, пытаясь вырваться, кричал – «Ну почему же ты такая глупая?! Ну почему ты не ушла?! Сдохни теперь, от своей собственной глупости!». Потом я положил ее в пакет и отнес в парк, закопав в снегу. Родителям я сказал, что Диззи сорвалась с поводка во время прогулки, и я не смог ее догнать. Мы всей семьей искали ее несколько дней, развешивали объявления на домах… Я тоже искал…

– Искал? – удивленно переспросил снеговик.

– Да, искал, – кивнул я, отведя глаза, и тщательно подбирая слова для ответа. – Видимо, моя неокрепшая детская психика стерла в памяти то, что я сделал с Диззи. Я поверил в свою же легенду, что Диззи просто сбежала, и искал ее вместе со всеми.

Возникла пауза. Я молчал, выжидая реакцию снеговика на свой рассказ. Снеговик тоже молчал. Я не выдержал, и поднял голову. Оказывается, все это время снеговик пристально наблюдал за моим лицом.

– Так значит, у тебя был аффект, и твоя «неокрепшая детская психика» стерла все, что ты сделал с Диззи? – переспросил снеговик тоном, по которому было понятно, что он не поверил ни одному моему слову. – Майк, тому, что произошло, были свидетели. Ты сделал это хладнокровно и осознанно. Ни о какой «неокрепшей детской психике» и речи быть не может!

– Да никаких свидетелей не было! – закричал я, извиваясь в крепких руках снеговика. Мне удалось освободить правую руку и засунуть ее в карман. – Я был дома один! А ты был елочной игрушкой! Ты неодушевленный предмет!

– Какая разница, кто отомстит за Диззи? Очень часто кармические долги возвращаются именно неодушевленными предметами. Молния, автокатастрофа, кирпич на голову, и так далее… В твоем случае – елочная игрушка. Мне кажется, совсем неплохой вариант. Гораздо лучше, чем кирпич на голову. Только не подумай, что я лоббирую елочные игрушки только потому, что сам был в прошлом елочной игрушкой. Просто мы такого навидались на своем веку. Нам необходимо выпустить пар. Люди думают, что наш удел – безвольно висеть на ветках. Так вот они сильно заблуждаются! Теперь висеть будут они!

Под мой воротник снова прополз палец снеговика. Он несколько раз обвил мою шею.

– Ты обычный снеговик, – прохрипел я, чувствуя, как холодный палец все сильнее сжимает мое горло. – Снеговики не могут вершить карму. Они очень глупые, потому что вместо мозгов у них обычный снег. Замерзшая вода…

Задыхаясь, я вытащил из кармана бензиновую зажигалку, зажег ее, и бросил в отверстие в нижнем шаре снеговика. Теряя сознание от удушья, я увидел, как внутри шара полыхнула какая-то труха. Верхний шар снеговика начал таять. Отвалились глаза-угольки и нос-морковь, съехал набок огромный вязаный колпак. Постепенно слабели руки снеговика. Он уже не мог меня душить, просто какое-то время держал на весу, но это давалось ему с большим трудом – руки-ветки почти полностью вылезли из тающего снежного шара. Еще пара минут, и я упал на холодный пол. Я отполз к противоположной стене, и, потирая шею, наблюдал, как растекается грязной лужей снеговик, чуть не убивший меня несколько минут назад. Меня разобрал истерический смех:

– Елочная игрушка хотела меня убить! Тупая елочная игрушка хотела меня убить!

– Убить… убить… убить…, – эхом разносилось по тоннелю. – Убить… убить… убить…

*

Подхватив чехол с лыжами, я бросился бежать подальше от этого места. Я бежал мимо заколоченных досками входов в штольни, боясь даже взглянуть на них. Вскоре я добежал до выхода из тоннеля. Там были старые деревянные двери, которые я без труда вышиб плечом. Я пулей вылетел наружу, и только тогда остановился. Просто я не мог больше бежать – я по пояс увяз в снегу. Я огляделся по сторонам. Шел сильный снег. Я стоял у подножья скалы, немного ниже сквозь сосны виднелась заснеженная дорога, которая должна была привести меня в отель «Неоновый свет». Недолго думая, я надел лыжи и помчался вниз. Добравшись до дороги, я оглянулся. В скале зловещим оскалом чернел вход в тоннель, в котором я чуть было не отдал душу.