— Это не выход, Джек, — тихо, но недостаточно, чтобы не расслышал Баки, сказал Стив.

Он сидел рядом с Роллинзом на полу, вертя в руках тот самый глок, все остальные бойцы сгрудились в общей комнате, выключив телевизор и переговариваясь только взглядами.

— Думаешь, ты один об этом думал? Мне кажется, каждый из вас готов пожертвовать собой ради командира, ради Брока, а он ради вас, каждого из вас. Мы будем искать какой-нибудь другой выход.

Губы Роллинза скривились, он глянул на Стива зло и тут же отвернулся.

— Самоубийство, — хмыкнул Баки, догадавшись. — А не слишком ли легкий способ ты выбрал, Джек Роллинз? Давай я тебе сейчас пару раз в морду дам, сломаю что-нибудь, а потом… не добью, урода такого.

Баки не понимал самоубийства, он хотел жить всегда, он стремился жить, и поступок Роллинза был для него глубоко непонятен.

— А то, что Брок — это нормально, да? — взорвался Роллинз. — Гребаное завещание — нормально? Каждому по куску, чтоб не обиделся никто!

— Брок, что? — не понял Баки. — Какое, к чертям, завещание? О чем ты?

— Джек, помолчи, — заткнул его Стив, поднялся. — Не говори о том, чего не понимаешь. Чай будете?

— Ну уж нет, — встал в позу Баки, вздернул Роллинза, посадив на стул. — А ты идёшь за Броком. И я сейчас всё узнаю. Так или иначе.

Когда на улицу вышел Стив, Брок без слов понял, что внизу ждёт полный пиздец, и разгребать его придётся самому, без посторонней помощи. Но спускаться все равно надо было.

Брок показался на кухне под тяжелое молчание отовсюду — Баки, Роллинз, бойцы в основной общей комнате. Бункер словно вымер.

— Говори! — потребовал Баки. Он был между алой, как артериальная кровь, яростью, и полным отчаянием, потому что не представлял, что делать с тем, что узнал и сейчас ещё узнает.

— Что именно? — Брок сложил руки на груди, облокотился на дверную коробку. — Что я не знаю, как это все остановить? Что нашёл выход для всех? Что подготовился? Что не сказал тебе, решив хоть немного побыть счастливым? Что тебе рассказать, Детка?

Брок прекрасно понимал, что эта «детка» прозвучала как-то даже издевательски беспечно, но по-другому не выходило. Он ведь и правда сделал свой выбор ровно в тот миг, когда узнал все условия, сделал и не собирался отказываться, даже заполучив того, о ком мечтал последние два года. Потому что именно его жизнь спасти и требовалось.

— Поэтому свадьба? — горько спросил Баки, снимая с пальца кольцо. — Поэтому все это? Поэтому!? — рявкнул он, саданув по столу ладонью, припечатывая серебристый ободок, так ему нравившийся.

Было… Жутко. Он не мог понять, обманули его, или действительно любили? Что это: жестокое издевательство или хитрый расчет, ведь и то, и другое убьет Баки.

Хотелось закричать, позвать на помощь, словно утопающий, потому что он действительно захлёбываться, чувствовал, что не может дышать, сердце зачастило. Баки задыхался от ужаса, что все, что было — было неправдой.

Брок тут же оказался рядом, обнял, стиснул, что было сил, хоть и рисковал здорово получить левой рукой за все свои выкрутасы.

— Не поэтому, — прошептал он в ухо супругу, прижав его голову к своей груди, напротив частившего сердца. — Все это потому, что я люблю тебя так, что сил нет ответить нет, нет сил отстранить тебя от себя, обидеть. Потому что твоя жизнь самое важное, что у меня есть.

Баки пытался дышать, задыхался, но Брок был рядом, он что-то говорил, но в ушах шумело, было страшно, а воздуха почти не было. Баки с трудом взял себя в руки, заставил себя дышать ровно, спокойно, тяжело, но сознание пришло в норму. А с ним и осознание происходящего. Осознание того, что Брок собрался умереть, чтобы сам Баки жил, но Баки был не согласен.

— Ты меня любишь? — спросил Баки, по щекам прокатилась пара непрошеных слезинок. — Правда любишь?

— Люблю, — ответил Брок, стёр большими пальцами слезы с лица супруга и поцеловал, чувствуя, как горчат губы Баки, как он, такой сильный, опасный, дрожит в его руках и боится услышать, что Брок всего лишь играл. — Безумно люблю.

— Тогда хули ты удумал, Брок Рамлоу-Барнс? — зло спросил Баки. Его ещё трясло, но теперь на первый план вышла злость, которая часто спасала. — Я найду способ все остановить. Ты мне веришь, черти тебя дери!?

Вместе ответа Брок снова его поцеловал. Да и что тут скажешь? Он верил, знал, что и Баки Барнс, и Зимний Солдат не раз и не два обманывали и судьбу, и смерть. Но в этот раз так могло не повезти, они и так слишком много кого вытащили с того света, переиграли неведомое существо. В любом случае все закончится.

— Роллинз героически спасён, может ебашить, — сказал Баки. — Все могут быть свободны, а мы сваливаем отсюда или бороться, или доживать, сколько осталось, но без этого балагана. Только ты и я. Гулять, жрать, трахаться, не важно. Медовый месяц начался.

И не очень добро усмехнулся.

— Мне начинать бояться? — усмехнулся Брок и выпустил Баки из объятий.

Только сейчас он понял, что они на кухне остались одни и из общей комнаты не слышалось ни звука.

— Все, Брок, — еще раз повторил Баки, поднимаясь. — Сейчас ты введешь меня в свой дом, потому что мой явно меньше, и мы будем счастливы. Пошли собирать вещи. А полковник Роджерс утрясет все остальное.

Как ни странно, никого из бойцов, да и самого Стива, они так и не встретили, да и вообще в бункере было на удивление тихо и даже спокойно, словно ничего страшного не происходило, а у них действительно самый обычный отпуск в кругу друзей, плавно перешедший аж в целую свадьбу.

Вещи собрали быстро. У Брока здесь вещи находились стационарно, он забрал только то, что требовало стирки, а вот у Баки набралось аж три сумки, если считать свёрток с пледом, который тот оставлять в бункере отказался наотрез.

— Мы уехали! — крикнул Брок.

— Пойдешь гулять со мной в парк попозже вечером? — спросил Баки, успокоившись, когда понял, что все будет по его. — Я там люблю поздно гулять, даже ночью скорее. Бродить по тихим аллеям, слушать шуршание ветра в листве. Никто не знает, но у меня есть фотоаппарат профессиональный, я люблю фотографировать ночь.

— Пойдем, в закусочную на бульваре заглянем, там лангусты огонь просто, самое то для медового месяца, — усмехнулся Брок, хлопнул Баки по заднице. — Поехали, вещи домой закинем.

— Поехали, — улыбнулся Баки. — Я не против лангустов. Я их даже люблю… насколько можно любить то, что редко ешь.

Баки чувствовал какую-то неуверенность после своей истерики, но не знал, как объяснить Броку то, что с ним произошло. Он испугался, испугался так, как не боялся никогда и ничего в жизни. На старости лет узнал, что такое паническая атака.

— Брок, — Баки посмотрел на супруга, как-то несмело улыбнувшись. — У нас все хорошо?

— Бак, бояться — это нормально, — попробовал успокоить его Брок. — Даже тебе. Ты давно не Зимний, отпусти самого себя, позволь себе бояться.

Брок обхватил его за плечи, подхватил свёрток с пледом и повёл Баки наверх, к машине, забросил вещи на заднее сидение, а супруга усадил рядом с собой, сам пристегнул, погладил по голове, коснулся пальцами щеки, шеи.

— Поехали домой, Детка.

— Знаешь, смешно сказать, но даже первого боя я не боялся, страх пришел в окопах, липкий, холодный, как погода, он стискивал лёгкие кашлем, как и махорка, — заговорил Баки о том, о чем не рассказывал даже Стиву. — Еще страшнее стало в Аззано. Там страх был холодный, почти ледяной, сковывающий и так связанное по рукам и ногам тело. И когда ЭТО отпускает, ты готов сделать все, чтобы больше не чувствовать ничего подобного. А сейчас… Брок, я давно забыл, что такое страх, я объективно не бесстрашный, а глубоко ебанутый, но ты… ты сумел поселить в моей душе такой ужас, которого я не испытывал никогда в жизни. Страх, что меня наебали в лучших чувствах. Но это не идёт ни в какое сравнение с кошмаром, в котором я могу потерять тебя. Я редко так откровенен, потому что отшутиться проще, но ты просил говорить, и я говорю.