Эта реакция жутко смутила его, но сильнее всего он боялся, что Адель заметит, с какой безнадёжной страстью он на неё смотрит. Если она обо всём догадается, их тёплым, доверительным отношениям придёт конец. Князь слишком хорошо представлял себе, как она смутится и испугается: ведь Адель воспринимает его не как мужа, а скорее, как второго отца, ну, или дядю. Для неё эта неожиданная страсть станет чем-то ужасным и диким, и юная супруга станет избегать своего немолодого мужа, тем самым разбив его сердце окончательно. Князь с тоской ощущал себя в тупике, из которого нет выхода. Он попытался обмануть судьбу, женившись на ней ради того, чтобы спасти её доброе имя, а заодно приобрести семью на склоне лет, но судьба оказалась хитрее. Он не предусмотрел прелести и очарования своей фиктивной жены, и слишком рано похоронил своё сердце, решив, что время любви для него прошло.

Осознав, какие желания она в нём вызывает, Адель ужаснулась. Владимир Кириллович оказался прав: сердечко её сразу же взволнованно застучало, она почувствовала себя мучительно неловко, словно совершила какой-то дурной поступок. До сих пор она была совершенно уверена в том, что их семейная жизнь с мужем не выйдет за рамки тех договорённостей, которые они заключили перед свадьбой. Она даже в страшном сне не предполагала, что муж может изменить своё отношение к ней и захотеть превратить их брак в настоящий! Она всей кожей чувствовала его горящий взгляд: князь глядел на неё так, будто вот-вот схватит за руку и потащит домой, прямо на супружеское ложе, где и осуществит свои законные права на неё.

Адель решительно не представляла, что ей делать в сложившейся ситуации. От неожиданности она полностью растерялась. С неосознанным эгоизмом, свойственным молодости, она никак не могла понять и принять, что у ровесников её отца всё ещё могут возникать страстные желания и физическое влечение. Конечно, будучи восемнадцатилетней девушкой, она считала своего мужа старым, ну, во всяком случае, старым для того, чтобы желать её. При одной мысли, что он может потребовать от неё исполнения супружеского долга, Адель чувствовала, как у неё подкашиваются ноги от страха и отчаянного стыда. Отдаться князю было для неё равносильно тому, что отдаться близкому родственнику. Для неё это стало бы чем-то до крайности постыдным, пугающим, почти что кровосмешением! Неужели Владимир Кириллович не понимает этого?!

Но… и как же ей теперь общаться с мужем? Как объяснить ему, что она чувствует, и не обидеть при этом? Увы, Адель не знала ответов на эти вопросы и ощущала себя всё в том же тупике, что и её несчастный супруг.

С того вечера в театре князь и княгиня Оболенские вынужденно сократили своё общение до необходимого минимума. Владимир Кириллович, будучи проницательным от природы, сразу заметил, как жена смущённо заливается краской, стоит ему войти в комнату, как она отчаянно старается казаться непринуждённой, но полуопущенные глаза и дрожащие ресницы выдают её с головой. Видимо, он, всё же, оказался никудышным актёром, и Адель догадалась о буре, что бушевала в его сердце. Странные вещи порою творит любовь: она явилась к нему снова, в тот момент, когда он совсем не ждал её появления, когда искренне считал, что любить и желать женщину ему уже не пристало в силу возраста. Но жизнь, словно издеваясь, поставила перед ним новое испытание на прочность.

Он должен всеми силами сдерживать в себе страстные порывы, и не только потому, что они договорились о фиктивном браке. Самым главным было то, что ему прекрасно известно, что юное сердечко его жены занято другим. Она всё ещё любит Александра Бутурлина, и его крестник отвечает ей взаимностью. Владимир Кириллович обожал малютку Софи, но как же он смертельно боялся, что когда-нибудь она узнает, кто её настоящий отец!

Ревность, жестокая и ранящая, своими острыми когтями вцепилась в сердце князя Оболенского, лишний раз напоминая, что даже ревновать он не имеет права, как и надеяться на взаимность Адель.

***

Жизнь Александра Бутурлина продолжала идти своим чередом: он растил дочь в сердце шотландских гор и отдавал много сил для того, чтобы сделать своё имение прибыльным. Объездив всю Шотландию и посмотрев, как ведут дела другие землевладельцы, он вложил немалые средства в овчарню, планируя заниматься производством и сбытом шерсти. Шотландская шерсть высоко ценилась во всей Европе, и потому граф приобрёл ещё и собственную крепкую баржу, на которой можно было вывозить шерсть за границу и продавать по более выгодной цене, чем скупали лондонские шерстопрядильные фабрики.

Это новое дело стало для Александра долгожданной отдушиной от слишком затянувшихся страданий: он не любил долго сидеть без дела, а потому с энтузиазмом погрузился в работу. Теперь ему часто приходилось уезжать из поместья по делам, оставляя маленькую дочь на попечение жены, и это всегда становилось поводом для тревоги.

Отношения между супругами стали чуть менее напряжёнными, чем были до того момента, когда Александр всё же превратил их брак из фиктивного в настоящий. Но, заняв своё законное место в супружеской постели, дальше Жаклин не продвинулась ни на йоту. Да, они делили ложе, пусть и не так часто, как того хотела графиня, но в остальном общались, как соседи. Их интересы объединяла лишь дочь, а Жаклин мечтала о том, чтобы говорить с мужем, как раньше, когда они подолгу беседовали после того, как размыкали страстные объятия.

Но, увы, граф выставлял жену из своей спальни сразу же после того, как удовлетворял свои потребности, да к тому же, старался сделать всё, чтобы она не забеременела вновь. Жаклин и сама не жаждала снова иметь детей, но такое явное нежелание Александра заводить с ней второго ребёнка, унижало её достоинство. Впрочем, рано или поздно, но Александр придёт к тому, что ему необходимо обзавестись сыном, наследником его рода и фамилии, и тогда ей придётся снова родить. Но это будет потом…а пока её вполне устраивало то, что муж снова занимается с ней любовью, почти как раньше. Правда, почти не целует в губы… но это ведь мелочи, правда?

Сам Александр до сих пор испытывал к жене не самые тёплые чувства. Живя с ней под одной крышей, он лучше узнал Жаклин, и понял, что горестно ошибся, когда решил жениться на ней.

Он и раньше знал, что она не так проста, как кажется на первый взгляд, и теперь окончательно утвердился в своём мнении. Её многолетняя актёрская привычка постоянно притворяться, играть роль, проявлялась буквально во всём. Жаклин оказалась довольно поверхностной, ничем не интересующейся, до крайности эгоистичной натурой, она думала, прежде всего, о своём собственном благополучии. Даже дочь мало занимала её мысли, и графиня преспокойно перепоручила малышку нянькам.

Её неизменно раздражал детский плач, капризы, необходимость постоянно следить за девочкой, привычка Катрин тянуть в рот всё, что попадало в пределы досягаемости её маленьких ручек, а также мертвая хватка её цепких пальчиков, которыми дочка вцеплялась в волосы матери, словно дикий индеец, пытающийся снять скальп с бледнолицего. Именно поэтому Жаклин нечасто брала дочь на руки — в основном, лишь в присутствии мужа.

Обмануть Александра своими наигранными приступами материнской любви у неё, разумеется, не получилось: он очень быстро раскусил её бездарное притворство и разочаровался в ней и как в матери. Господи, о чём он думал, когда женился на ней?! Ведь мог же просто признать ребёнка и заплатить ей, чтобы она исчезла из его жизни, как и собирался с самого начала! Такая мать, как Жаклин, ничего не сможет дать его дочери, а значит, без неё малышка абсолютно не страдала бы.

Лишь как любовница графиня не имела себе равных: она старалась, как могла, вытворяя в постели такие вещи, о которых многие благородные леди и понятия не имеют. Она была неутомима и готова предаваться любви ночи напролёт, однако муж быстро остужал её пыл, терпя присутствие супруги в своей постели от силы час или два.

Каждый раз отправляясь к себе, так и не удовлетворив свою ненасытную чувственность, Жаклин буквально пылала обидой и злостью на весь мир: на мужа, на свою незавидную судьбу, но главное, на ту, что до сих пор заполняла собой все мысли Александра, а он и не пытался особо этого скрывать. Чёрная злоба отравляла душу графини Хантли всё сильнее, она копилась и крепла, периодически выплёскиваясь неожиданными приступами гнева на безвинных служанок, стоило графу снова покинуть замок.