Старушка была рада внуку, беспокоилась о квартире, но Иван сказал ей, что следит за порядком, топит печь, и она успокоилась.

– Приходили ко мне мои квартирантки, навестили, снова в селе своем живут. На работу на автобусе ездиют. Может, оно и к лучшему, – бабушка пытливо посмотрела на внука, но он отвел глаза и понял, что женщины не рассказали ей о его проделках. Пожалели старушку.

Врачиха сказала Ивану, что его бабушка идет на поправку, и недели через две ее выпишут. Так что жизнь шла своим чередом.

Однажды вечером Иван встретился с Николаем возле входа в горсад, как условились. Николай был не один, а с двумя девицами веселого нрава. Познакомились, и Иван пригласил их к отцу в гости. По пути они забежали в гастроном, купили водки, закуски. Иван знал, что отец заночует у Шуры, женщины, с которой он встречался уже с год. Оба любили выпить, посмеяться, оба были одинокими. Это их и сблизило.

На кухне у отца они выпили, посмеялись шуткам Николая, он был мастер «на все руки от скуки». Но вот выпивка кончилась, пора браться за дело, и Николай со своей Зинкой, которую он нежно звал «мой зайчик», расположились в комнате на диване, и вскоре оттуда послышался смех, возня, и другие будоражащие воображение звуки.

Ивану с его новой подружкой достался топчан на кухне. Подружку звали Людка Мондина. Это была худенькая, смазливая и шустрая девица, такие ему не нравились. Все же кое-как дело у них сладилось, и к утру они даже испытали друг к другу нежные чувства. Иван был доволен собой, не опозорился, и то ладно.

В комнате за дверью снова послышался смех, возня, и вскоре Николай вышел на кухню, позевывая. Друзья выскочили из дома и пристроились по малой нужде у забора:

– Ну, как Людка, поддала тебе жару? – хохотнул Николай.

– Да так себе, я не люблю тощих, сам такой же. Охота больно костями друг на друге греметь, – отшутился Иван, и друзья засмеялись, рисуя струями на снегу узоры.

– Ладно, я обещал тебя с сеструхой познакомить, считай, дело уже в шляпе. Там совсем другой коленкор, сам увидишь.

И они, убрав свои боевые приборы в ширинки штанов, метнулись в дверь дома, замерзнув, ведь там, в доме, их в тепле и неге поджидали ночные красавицы…

Валька, сестра Николая, оказалась девушкой видной, фигуристой, и не менее веселой, чем ее брат. Познакомились они с Иваном возле ее дома, и сразу понравились друг другу. Николай же, сделав такое полезное для друга дело, умчался на свидание к своему «зайчику», а Иван повел девушку к себе в подгорье. Они спустились по спуску Дмитрова к дому № 4. Во дворе, слава богу, никого не было, а то и так уже сплетни о нем ходят: гуляет, мол, напропалую. Девок гулящих в дом водит, пока бабушка в больнице.

Валентине понравилась квартира ее нового ухажера, возможно, даже жениха, поскольку брат сообщил ей, что кроме квартиры у Ивана есть свой дом, огород в двадцать соток, сад, и вообще, наплел ей с три короба о таком выгодном для нее знакомстве. Сама она проживала в домике с родителями, братьями и сестрами, особо не разбежишься. А тут на тебе, дембель с двумя домами, садами и огородами.

И она чуть не задушила в жарких объятиях истосковавшегося по любви бывшего солдатика, прямо на бабушкиной кровати. Иван тоже вошел в раж, и закрутилась у них любовь-морковь. Валька работала посменно, на обувной фабрике, вместе с Зинкой, подружкой брата, и друзьям было чем заняться в свободное от ночной любви время.

Они обегали весь город, знакомились с другими девушками, назначали им свидание, встречались, и вскоре прослыли в городе местными Дон Жуанами.

Многим ребятам это не нравилось, у них чесались кулаки, хотелось проучить хвастунов, но применить их они побаивались, так как Ванькин дядя Юра (Шмидт) был в городе авторитетом, которого все уважали. И боялись.

Друзья были, не разлей вода, и то Николай ночевал у Ивана в подгорье, то Иван у Николая с его мамой в комнатке-пенале, в тесноте да не в обиде. Мама кормила ребят картошкой с майонезом, пирожками с капустой, от добра-добра не ищут, и Иван загостился у них целую неделю. Однако пора и честь знать. Утром следующего дня друзья разбежались ненадолго, и Иван побежал к себе домой.

Замка на двери не было, а в квартире сидел у стола брат бабушкин, дед Антоша, его баба Фира намывала полы, и Иван смутился, чувствуя свою вину за кавардак в доме.

– Здрасьте, дядя Антоша, тетя Фира, вот не ждал вас увидеть, – зачастил было он, тут из спальни вышла бабушка с простыней в руках. Она перестилала свою постель.

– Вот и внучок явился – не запылился, не прошло и недели. Загулял, стало быть. Забыл про бабушку. Хорошо вот, брат с Фирой помогли, из больницы забрали, домой привезли. – Бабушка была обижена на внука. Он молчал, не зная, что ответить.

– Молодо-зелено, чего уж там, – закряхтел дед Антоша, – чай и сами молодыми были, бедокурили почем зря.

– Ну вот, и полы чистые, – баба Фира тем временем домыла полы, и ставила самовар. – Чайку счас попьем, слава богу, все живы и здоровы.

– И то правда, – согласно закивала бабушка, убрав постель. – Постелю-то всю изгвоздил, в сапогах што ли на ней валялся? Соседи вон сказали, девок всяких таскаешь в дом, да дружка нахального, чувашина. Прости хосподи, нас грешных, – закрестилась она на иконы. Бабушка была бледная после болезни, худенькая, маленькая, в темном платье и платочке, и у Ивана сердце зашлось от жалости к ней.

– Что ты, бабуля, не сердись, я не со зла, честное слово. В армии так наслужился, захотелось отдохнуть, – обнял он свою бабушку и чмокнул в морщинистую щеку.

Дед Антоша с бабой Фирой одобрительно закивали, слушая их диалог, и хлебая чай из чашек вприкуску с сахаром. Мир в доме был восстановлен.

Успокоив бабушку, и попрощавшись с родственниками, Иван помчался проведать отца. Тот был дома, сидел у стола на кухне в дымину пьяный, и улыбался сыну. На кухне было грязно, горы бутылок везде, мусор. Иван заглянул в комнату и глазам своим не поверил: она была пуста, и печально смотрела на него красивыми обоями со стен.

– А где же мебель, ковры, картины?

– На х… они мне нужны? Пропил все, делов-то…

Отец позвякал пустыми бутылками, отыскивая, не осталось ли где спиртного? Увы.

– А с Шуркой, курвой, я разругался и ушел от нее. Навсегда. Знаешь, сын, я ведь ее на море, в Сочи возил, а тут заработать негде было, я у нее трешницу на пиво попросил. Так она не дала. Нет, говорит, а сама только что получку получила. Курва и есть.

– Ладно, отец, не журись. Я сейчас в магазин сбегаю, за красненьким. Тяпнем по стаканчику. А если еще и посуду твою сдать, на три пузыря хватит, как пить дать.

– Вот это другое дело. Чай ты сын мне, помнишь, как в Чебоксарах, у нас дома, мы с тобой боролись? Ты на моих ногах пикировал.

– Все помню, отец, ты отдохни пока, я мигом…

Валентина, тем временем, прознала, что квартира не Ванькина, а бабушкина, в доме тоже не он, а отец его хозяин, к тому же пропойца и дебошир, хотя и художник. Алатырские художники все такие, им бы водку жрать, да орать с утра до вечера. Бузотеры.

И она как-то сразу охладела к жениху, а однажды вечером появилась возле своего дома с новым ухажером. Иван тоже пришел к ее дому, повидаться, и дело чуть не дошло до драки. А драки в Алатыре обычно добром не кончаются.

– Плюнь ты на нее, дуреха она, красивые бабы все дуры, – успокаивал его наутро Николай, когда Иван явился к нему домой в расстроенных чувствах. – Я тебя с Алькой познакомлю, они с моей Зинкой, зайчонком, вместе квартиру снимают на Жуковской. Соседствуют с Машкой Стародымовой и Славкой Фурманиным, – обстоятельно объяснил Николай другу, куда они пойдут вечером.

После этого он схватил гитару, ударил по струнам, и запел по-английски своих любимых битлов. Иван любил слушать, как поет и играет его друг.

– Давай опрокинем по рюмашке, пока мать на работе. Да ты сиди, у меня припасено, – усадил Николай вскочившего, было, сбегать за вином друга. На столе появилась бутылка водки, картошка с огурцами, квашеная капуста, колбаса, хлеб.