– Конечно. «Сон разума порождает чудовищ». Гойя, «Каприччос». И что?

– Ты никогда не задумывалась, что на ней изображено?

– Ну… человек спит, и ему снятся кошмары…

– Гелечка, все не так примитивно. Это изображение мастера Чистого Творчества в состоянии спонтанного неконтролируемого творческого акта.

– В смысле?

– Разум мастера спит, – зловещим тоном сказал Костик, – а в это время его больное подсознание продуцирует монстров. Вполне реальных.

Я пригляделась к картинке внимательней. Потом к Костику.

Его выражение мне совсем не понравилось.

– Что это мастер за столом-то уснул? – попыталась я разрядить атмосферу. – Лицом в салате?

Костик шутку проигнорировал.

– Я эту картинку как увидел, – заговорил он, глядя на спящего мастера, – да как въехал в ее смысл… Мне чуть худо не стало. Геля, почему нас никто не предупреждал?

– О чем?

– Об опасности Чистого Творчества? О его темной стороне?

Я насторожилась. Ого, какой пошел разговор…

– Какие еще опасности?

– Это же очевидно! Поразительно, что во всем этом училище никто ни разу не задумался – чему его учат? К чему готовят? Если бы вы все только на мгновение подумали – куда вас ведут? – вы бы плакали, а не плясали! Чему вы радуетесь, дебилы?!

Произнося эту речь, Костик постепенно повышал голос, и последние слова он почти выкрикнул. Некоторые из танцующих обернулись.

Я невольно втянула голову в плечи и подумала, что этот разговор надо немедленно сворачивать и отваливать от Костика подальше… Ой, не просто так он сюда явился…

– И я был таким же, как вы! – продолжал кликушествовать Костик. – Годами упирался, гнался за рекордами, и только отказавшись от Чистого Творчества, обрел способность взглянуть на него со стороны – и ужаснулся…

Костик ткнул пальцем в картинку и яростно заявил:

– Это про нас! Да, я не оговорился – это то, что в самом ближайшем будущем ждет нас всех – и мастеров, и их жертв!

– Каких еще жертв? – обалдела я.

– Геля, я надеялся, что хоть ты будешь способна понять! Проснись! Задумайся!

– И все-таки, хотелось бы уточнить – в чем именно заключается опасность Чистого Творчества? – пропищала я, стараясь делать вид, будто ничего особенного не происходит.

Костик глубоко вздохнул, налил себе стакан сока.

– Пока ты всего лишь ученик, – начал он, – в принципе, ты вредишь только себе. Твои чертовы способности под контролем школы. Но что происходит дальше? Что будут делать завтра все эти дипломированные мастера? Залезь в голову кому угодно, – Костик вдруг одним движением развернул мой стул к залу, – и что ты там увидишь? Вот, к примеру, Эдик, – он указал на красавца-иллюзиониста, с которым я так неудачно потанцевала. – Я его с детского сада знаю, живем рядом. А знаешь, что он в детстве любил лягушек надувать?

– Как это?

– Ловишь лягушку, вставляешь ей в зад соломинку и надуваешь. Потом бросаешь на асфальт и давишь ногой. Получается громкий «хлоп». Кишки в разные стороны разлетаются. Круто, правда?

– Фу!

Я с содроганием взглянула на брюнета. Чтобы я еще хоть раз к нему приблизилась… мерзость какая!

– Я ведь даже не о том, что он в душе садист, – шепотом добавил Костик. – Ты представь себе его творчество. Что он может творить, с его гнусной душонкой?

– М-м… наверно, ты прав.

– Не убедительно? Хорошо, другой пример. Хм… Катька Погодина? Помнишь ее? Она умна, талантлива, но тем хуже! Можешь представить, какой заряд зла она понесет в мир?

Я с жаром закивала. Если речь о Погодиной, то я была полностью согласна со всем, что говорит сейчас Костик.

– Точно! Давить таких мастеров! От них один вред человечеству!

– Ну, вот видишь, – обрадовался Костик. – А я еще о ее папаше ни слова не сказал… Он – живое свидетельство того, какое разрушительное влияние оказывает патологический творческий гений на тысячи, десятки жертв… Вон он, гад!

Посмотрев туда, куда он указывал, я застыла в ужасе – за учительским столом сидел мэтр Погодин и смотрел прямо на нас.

– Воплощенное зло!

Я хотела заткнуть Костику рот (не потому, что была с ним не согласна), но было поздно. Мэтр Погодин грузно встал из-за учительского стола и направился к нам.

Костик, наконец, заметил приближение противника и как будто даже обрадовался.

– Здравствуй, Костя, – не сулящим ничего доброго тоном произнес Погодин. – Празднуем?

Меня он проигнорировал.

– Нет, печалимся, – в тон ему ответил Костик, стряхивая невидимые пылинки с лацкана пиджака. – Давно не виделись, Михаил Петрович. Как дела у Кати?

– Прекрасно, – Погодин навис над столом всей своей тушей. – Мне показалось, ты о ней что-то говорил?

– Правду, Михаил Петрович. То, что есть на самом деле. Можно мне наконец сказать то, что я думаю, после долгих лет непрерывного вранья?

– Я и не знал, Костя, что ты такой хронический врунишка, – издевательски ответил Погодин.

– Хотите, повторю для всех? – охотно предложил Костик. – В микрофон?

– Не хочу.

Лицо мэтра, до того презрительно-добродушное, вдруг окаменело.

– Я хочу, чтобы ты извинился. Немедленно. В микрофон не обязательно. А потом немедленно отсюда ушел. Или хотя бы заткнулся до конца этой вечеринки.

Видя, что на меня не обращают внимания, я быстро оглянулась по сторонам и с облегчением увидела, что к нашему столу спешит Антонина.

– Я не буду извиняться, – громко сказал Костик. – Не вижу причины. Можно я доставлю себе такое удовольствие? Вы, конечно, будете грозить и топать ногами. Но мне вы все равно ничем навредить не сможете. Я оставил Чистое Творчество навсегда.

На лице Погодина, уже открывшего рот, проступило такое же ошеломленное выражение, какое, наверно, было в Удельном парке у нас с Людой.

– Вы можете попробовать устроить гадости моим родителям, – продолжал Костик. – Но я вам так скажу – если из-за вас у них возникнут проблемы в Академии, я вам буду только благодарен. Чем больше мастеров будет отстранено от Чистого Творчества, тем лучше для человечества.

Погодин несколько секунд смотрел на него в упор.

– Костя, да ты выпил, что ли? Что ты за ерунду городишь? – спросил он, вдруг улыбнувшись. – Какие еще проблемы? Мы с твоим отцом давние приятели. Противно слушать, ей-богу…

Как и весь его предыдущий гнев, нынешнее добродушие Погодина выглядело насквозь фальшивым. Однако мне показалось, что в глубине души мэтр остался чем-то доволен.

– Что случилось? – к нашему столу подоспела Антонина.

Погодин повернулся к ней, и снисходительное выражение его лица мгновенно изменилось на начальственно-разгневанное.

– Антонина, у меня к вам вопрос! Что делает на выпускном вечере не аттестованная ученица?

И мне в лицо уперся толстый палец.

Я почти ожидала, что Антонина вцепится Погодину в глотку. В ее свирепости есть по крайней мере одна хорошая сторона – своих учеников она никому в обиду не дает. Но вместо этого она испуганно заморгала и промолчала.

– Довожу до вашего сведения – эта девица в Академии Художеств учиться не будет.

И Погодин удалился, грозный и массивный, как ракетный крейсер. Я ошеломленно провожала его взглядом. Что он сказал?! На миг у меня закружилась голова. Зал сливался в одно сверкающее пятно, звуки отдалились и смешались…

– Мои поздравления, – услышала я издалека голос Костика. – Геля, ты только не думай, я не нарочно…

И рявканье Антонины:

– Константин! Ну-ка, пошли со мной, побеседуем… Геля!

– Что? – я как будто проснулась.

– Не обращай на Михаила Петровича внимания, – понизив голос, сказала учительница. – Сейчас для тебя самое главное – практика. Если ты ее успешно пройдешь, вопрос с зачетом станет неважным.

Но никакой уверенности в ее голосе я не ощутила.

Выпускной удался. Таково было мнение практически всех наших преподавателей и выпускников. Восторг и море воспоминаний на всю оставшуюся взрослую жизнь. А у меня всех впечатлений – два корявых танца, столы с объедками, безумный разговор с Костиком и прогноз Погодина относительно моей дальнейшей безрадостной судьбы.